незаконченная

Воскресенье тишиной накрывает полуживые, жизнь пытающиеся из кусков себя собрать, остатки стаи, брошенной в прожигающей морозом под кожей Аляске; ветер на улице колыбельную страшную завывает, Лидии напоминает погребальную песню, она к Коре лезет холодными ногами, Кора по коленям ее бьет в ответ — кожа теплом загорается в месте касания, жар на секунды накрывает, Лидии достаточно и этого, от Коры большего все равно не добьешься, Кора с заржавшей накрепко грудиной одна. Хейл находит их прошлой весной, накрывает сигаретным дымом в первую встречу, запястья прожигает равнодушно окурком, ругаться не перестает и повторять — мы не выживем, сдохнем, не добравшись до конца; Мартин пряди рыжие, тусклые и сухие, назад откидывает и курит долго, три Lucky Strike нагло украденные у продавца, застывшего на милой улыбке и короткой юбке, — Лидия улыбается сахарно, пока Кора затаскивает запасы в карманы и сумки, Кора усмехается криво — потерявшая корону принцесса не забывает старых приемов. Айзека они находят в Пенсильвании, он во Франции теряется, Арджент так и не возвращается из проклятого города, Айзек поломанный весь, хрупкий — Кора хрипит сорванным сигаретами голосом, что он сдохнет первым, Айзек не находит сил на привычную сдачу, Лидия на переднем сидении коленом по ее бьет в ответ; вечные победители к бегству обращаются, Бейкон-Хиллс изнутри прогнивший совсем, ветхое пристанище злобной нечисти — Скотт остается последним, оборону держит, Хейл в трубку телефонную орет, что геройство его никому не сдалось, что он сам никому не нужен, все они — пережиток прошлого, вычеркнутый и забытый. Лидия обхват рук сильных помнит, Кора сил не жалеет, когда встречает ее в первый раз, Кора не меняется, только их, ослабленных, ко дну тянущих, подбирает, ненавидит и терпит; в Коре сила истинно волчья, безостановочная, кровавая, жадная, но не то, чтобы у них когда-либо был выбор, если бы был, они бы не выбрали ее; Кора — не последняя, но единственная за ними вернувшаяся. — Ты ненавидишь нас, Хейл, всех слабых и неспособных за себя постоять. Какого черта вернулась? — у Лидии голос хрипит скрипучими качелями, ушные перепонки режет, Кора жвачку лепит на лобовое стекло и молчит долго, тишину смакуя; Мартин через джинсы рваные колени исцарапанные скребет, она помнит направленные на нее ножи и арбалеты, помнит заклеенный скотчем рот и руки до боли острой связанные — она лопатки свои чувствует и вязкий запах мертвечины — Кора на церемонии и любезности время не тратит, на части рвет каждого, на нее с орудием пошедшего, и завязанную Мартин до машины тащит. Воздух холодный квартиру укутывает, батареи теплом обдают по замерзшим пальцам, разбитые окна морозный ветер пропускают, тот, что за Айзековскую футболку забирается, в грудину пробирается и больным кашлем пролезает через три дня; Лидия заболевает быстро, пряди волос от стресса вылетающие игнорирует, все выдерживает — Кора слабых не терпит. Хейл от узкого спального места занимает половину, раскидывает руки в разные стороны и дергается, огнем во снах преследуемая, Лейхи в комок складывается неловко, он ноги протягивает за край кровати, которая ему не соответствуют, которой не хватает на троих, Лейхи ее пледами дырявыми укутывает и к себе прижимает, Мартин сквозняком дышит и дешевыми сигаретами, от которых пальцы воняют и тошно, Мартин жмется в ответ ближе, она насквозь пустая. Айзек у них для высоких полок и эстетики, свитера раздает длинные, кости хрупкие в них прячет, Кора плечами ведет недовольно, шипит — ей его забота не сдалась и задаром, ей поломанный по периметру мальчик не нужен вовсе; Айзек злость ее игнорирует, запястья цепляет тонкие, выворачивает — на ее узких плечах его одежда смотрится на странный манер красиво, он разглядывает сетку шрамов, лопатки ее покрывшую, и Кора дергается неприязненно — ее следы прошлого раздражают отчаянно, хочется вырвать их, но выходит только с мясом. Кора подрабатывает в местном продуктовом магазине, ее держат из страха только, Хейл с улыбками липовыми и сладкими не ладит, Хейл запястье случайно выламывает и давится извинениями — ее политика с ворами проста, хозяин на нее смотрит без понимания, но рукой махает на произошедшее; собаки нужны всем, пусть и с цепей срывающиеся, но верные. Айзек вещи перетаскивает каждый вечер, днем скитается бледным призраком по квартире, готовит что-то не совсем умело, в основном черство и невкусно, чтобы потом уйти на работу и вернуться к трем ночи. Лидия едва на еду похожие ужины-завтраки Лейхи через силу глотает, она в книжный устраивается, счастье, которое не радость даже, просто не худшее стечение обстоятельств, по крупицам собирает, улыбается солнечно, глаза только мертвые и пустые не получается спрятать; Лидия ужинами-завтраками давится и к жизни новой привыкает. Айзек скулит по ночам жалобно, у него спина болью разгорается, он словно отмирает медленно — волчья сила не просыпается, ни черта не останавливает, волчонок внутри задыхается и морально разлагается; Лидия ледяными руками его спины касается, ведет застывшими от холода руками по бледной коже, у нее помочь не выходит давно, только рядом лечь и молчать. Кора презрением к ним и себе живет, но к неловкому Айзеку, не адаптирующемуся не к климату, не к людям, привыкает, запястье его сжимает крепко и боль вытаскивает — ей самой давно уже настолько плохо, что все равно. Кора целует грубо, медные иссохшие пряди назад оттягивает, пока Лидия болезненно не вздыхает — банши голос теряет, давно не кричит, шелестом ветра и шумом сгнивших осенью в лужах листов желтых — Лидия к боли привыкает, к незаживающим на губах рубцам, от клыков Хейловских, от засосов-укусов, зацветающих ирисами на шейных позвонках; Айзек хватку грубую перехватывает, на запястьях Коры узоры неясные вырисовывает, целует осторожно. Они за гранью оказываются, слишком разбитые, чтобы существовать по отдельности, потерявшиеся, с отношениями, что любовью не назвать и в шутку. Лейхи на запястьях ее выводит устало лемнискату, у него запасы нежности и заботы нерастраченные, у Лидии — чувства крепкие, Кора — девочка-катастрофа, тащит ко дну привычно, поцелуями-укусами забивает пустоту. Кора когтями по ржавчине внутри, имена их острыми когтями выводит — они на ее ладонях остаются вечностью — у Лейхи пальцы дрожат предательски — кривой и незаконченной.