Ты мой наркотик, я от тебя умру.

      Ты мой наркотик, я от тебя умру. «Привет, как твои дела?» — услышала я, как на том конце провода, ты тихо обратился ко мне своим низким сонным голосом. «Неплохо», — ответила я, — «Зачем ты звонишь?» После недолгой паузы ты произнёс: «Приезжай». И после этой фразы, я буквально за пару секунд одела тёплое пальто, сапоги, и даже не приводя в порядок растрепавшиеся по-домашнему волосы, помчала к тебе на метро. Вжимаясь в забитый вагон поезда, я пробиралась сквозь толпы людей. Не обращая внимания на давку, я шла куда-то поближе к дверям и смотрела в окна, как быстро мелькают стены подзёмки. Как проносятся яркие огоньки по ту сторону стекла с неимоверной быстротой. От них меня отделяла только закрытая дверь вагона. Не просто так ведь пишут на дверях метро «не прислоняться». Я прижималась, всматривалась в мелькающие стены и как мне хотелось, господи, как хотелось, чтобы двери распахнулись и я уничтожила бы себя, влетев на всей скорости, всем весом в твёрдый бетон. Ужасная смерть, неимоверная боль, но, пожалуй не настолько сильная, как боль, которую мне причинял ТЫ. И знаешь, я ехала к тебе не потому что ты так захотел, и мне вдруг сорвало крышу. Нет. Я мчалась к тебе на всех парах, потому что ты был мне бесконечно дорог. 1 Мы встретились с тобой не так давно. Ты сидел в каком-то ресторане, не могу вспомнить его название и расположение, но точно помню, что была ночь на второе сентября. Ты был пьян и не отходил от своего старшего брата. Я знала, что вы близнецы, хотя внешне мало были схожи из-за разного стиля одежды и причёсок. У твоего старшего брата была борода, которую тот периодически поглаживал. Я знала, что вы отмечаете день рождения, потому что старший брат то и дело громко звал официанта, говоря в догонку, что нужно шевелиться, ведь вы сегодня именинники. Бедный хлюпик-официант, молодой мальчик, возможно ещё даже студент, бежал к вам на всех парах, неся бутылки с алкоголем, нарезки и фрукты; он хлопотливо кружился вокруг вас, подливая в фужеры вино. Я знала, что вы те самые парни из молодёжной музыкальной группы, что вы решили после застолья с семьёй, пойти в какой-нибудь ресторан или лучше бар, где вас смогут нормально обслужить, и большая толпа фанатов и журналистов не будут вас караулить. Я не была твоей поклонницей. О тебе конечно ходили новости, что «…знаменитый Билл Каулитц переехал жить из родной Германии в Лос Анджелес», но меня это никак не интересовало. Четко помню кричащие о вас заголовки всех газет и журналов. И никогда бы я не могла подумать, что вот так близко смогу наблюдать тебя всего в паре шагов. Я сидела за соседним столиком в том самом ресторане, где мы и познакомились. Повторюсь, я не была твоей фанаткой, я вышла уже на то время из возраста, когда погружаются с интересом в чью то жизнь и строят себе какие-то грезы. Ни в коем случае не хочу сказать, что это плохо или на самом деле есть, возрастные рамки, я говорила грубо. Рамки возникли у меня в голове. Я влюбилась, вышла замуж и мой брак был на грани развода. Поэтому я сидела в ресторане одна, желая как-то отвлечься. Я увидела тебя. Вы приехали с охраной, но потом отпустили парней в машину, а сами продолжили отмечать. Ты был невероятно пьян, твой брат лучше держал себя в руках, он скорее даже был трезвее. В разгар гуляний, ты почему-то вдруг обмяк, стал грустным и сидел в кресле, широко расставив ноги, развалились и оперевшись на руку. Я уже потеряла интерес к происходящему за вашим столом, лишь изредка посматривала, но вдруг ощутила на себе взгляд. Ты не отрывал от меня глаз. Мы встретились.Не помню как именно все приходило, но я точно запомнила, что после долгого общения за моим столом, куда ты ко мне пересел, пока твой брат разговаривал по телефону, мы выпили и ты повёл меня в машину. Я не испугалась и не отказалась, когда ты жестом позвал меня с собой. Причина была не в том, что ты знаменитость или, что я была готова изменить мужу, пусть уже практически бывшему, он сам изменял мне с моей двоюродной сестрой. И причина не в том, что я ветреная и доступная женщина. Нет. Мне хотелось потеряться, почувствовать счастье хоть с кем-то, счастье, пусть не долгое, но так забытое мною. Или быть может, мне было уже все равно что ты со мной сделаешь? И сядь рядом со мной маньяк, я бы пошла с ним. Ты сказал охраннику, что все в порядке и ты поедешь без него, ехать за тобой не надо. Я видела в зеркало заднего вида как ты огрызаешься на него, настаивая на своём. Ты громко захлопнул дверь автомобиля, и мы отправились в путь по ночному городу. Долго катались, ты гнал как сумасшедший. Мимо меня мелькало все — яркие высотные дома, магазинчики, бары и рестораны, толпы людей, гуляющих по ночному Лос-Анджелесу. Позже ты привёз меня в отель. Но ничего не было кроме жарких поцелуев, которыми ты одарил меня, едва ли мы успели покинуть ресепшн. Ты прижал меня к стенке лифта, пока мы поднимались на нужный этаж. До сих пор помню твои горячие губы и жаркое дыхание, отдающее вином и сигаретами. Твои руки скользили по моей талии и спине, ты пытался задрать мне юбку, и вдруг открылась дверь лифта. На нас смотрел толстенький азиат, японец это был или Китаец, я не поняла. Я судорожно поправила сбитую на бок юбку, ты громко смеялся, выводя меня под талию на этаж. Незнакомец покинул нас. Ты продолжил меня целовать, когда мы ворвались в номер в объятиях друг друга, громко хлопнули дверью. Все шло к этому, но ты вдруг остановился, перейдя из страстного поцелуя в легкое прикосновение губами. «Прости»-прошептал ты. «Прости, но я не могу». Твой пылкий взгляд стал обычным. Ты отодвинулся от меня на кровати и долго смотрел куда-то в сторону. Потом застегнул ремень на джинсах, поправил распахнутую рубашку, подняв воротник. Ты рассказал мне, что не можешь заниматься сексом без любви и совершенно не важно в каком состоянии находишься. Ты всего лишь сорвался в ресторане, пытаясь доказать брату, сделать ему на зло, чтобы он не думал, что только он может уехать с первой понравившейся девушкой. Ты рассказал, что настроил себя на волну возбудения и первую более менее симпатичную девушку увёз в отель. Что потому мы катались по городу, не сразу поехав — ты старался удержать себя на волне возбуждения. Но только оказавшись на месте, сидя на постели, ты понял — это не в твоих силах. Я никак не обижалась на тебя, обидно было на ситуацию больше. Ведь я никогда не сидела в ресторане одна и не уезжала с мужчиной вдвоём сразу после знакомства. Мы говорили о многом той ночью, Ты рассказал мне о своей боли, я в ответ поделилась своими переживаниями. Я знала, что могу тебе доверится, ведь больше мы с тобой не увидимся, и ты никому не расскажешь о своём местоположении той ночью и тем более с кем её провёл. Ты знал — трепаться о жизни людей из круга твоего обитания, значит трепаться о собственной жизни. Ты сказал, что устал от шумихи и журналистов, бежал с братом подальше от галдежа вокруг вас. И если я кому-то что-то попытаюсь сообщить в Лос-Анджелесе, мне никто не поверит, шуткой ты сказал, что найдёшь меня. В общем, наши интересы совпадали. Мы провели ночь вместе, говорили, курили в окно, ты несколько раз целовал меня, а после уснул со мной прямо на заправленной постели. Я думала, что мы больше никогда не увидимся и я отпускала тебя с абсолютно лёгким сердцем тем утром. Я дура, господи, какая я дура. Наивная. Ты нашёл меня через несколько недель… 2 Ресторан, ставший местом нашего с тобой знакомства, я довольно часто посещала с мужем. Какая ирония… Мы приходили туда, как в излюбленное место… Один из официантов ресторана поведал тебе обо мне, он знал моё имя и где я работаю. Муж как-то на хмельную голову общался с ним, так сказать «по душам», когда я сидела за барной стойкой разбитая и уставшая от его бесконечных походов и отсутствия «хозяина» в доме. В том момент я ждала, когда наконец смогу пойти с ним домой, или же гадала, придётся ли мне вызывать такси. Узнав всё у официанта, ты не думая, направился ко мне на работу. Я работала в кофейне через несколько кварталов от ресторана, и в тот момент уже собиралась закрывать ее, как вдруг открылась дверь, зашумели японские колокольчики и перед стойкой появился ты.  — Кофе, мэм. Я замерла, держа в руках банку с сахаром.  — Не хотите выпить со мною кофе? — ты улыбался так ярко и искренне, и кажется, был по-настоящему счастлив в тот миг. Кофейня была уже пуста, я вывесила табличку «закрыто», повернула замок стеклянной двери и поспешила приготовить нам капучино. Мы сели за один из столиков. Ночной Лос-Анджелес снова заполнялся людьми, неустанно любящими темное время суток. И ты вновь пришёл ко мне в ночь, и кажется, вновь звал меня с собой… Я была очень рада тебя видеть и кажется, ещё больше я не ожидала твоего присутствия. Ты извинялся за навязчивость, говорил, что все эти несколько недель не мог забыть обо мне. Ну, а меня прости — так как я думала о тебе гораздо реже… В ночь, проведенную вместе, я не поведала тебе о самой большой проблеме в моей жизни — это разочарование в человеке, которого любишь. Ты сказал, что готов выслушать меня. Я предложила покинуть кафе, не хотелось, чтобы нас заметили. Ты отвез меня за пределы города, и мы остановились на стоянке у небольшого мотеля, но внутрь не зашли, ты конечно предложил, но я предпочла посидеть в машине. Никакого упрёка с твоей стороны не было. И я знала, что ты приехал за мной не для того, чтобы завершить «начатое», ты приехал говорить и слушать. На некоторое время мне конечно казалось, что тогда тебя интересовал только секс, но вскоре я поняла, что ты за человек. И если бы ты хотел, мы бы переспали ещё в первую ночь знакомства. Но ты был благочестив, на второй нашей встрече целовал меня только в щеку, брал меня за руки, это напоминало школьные прогулки. Только передо мной был взрослый состоятельный мужчина. Мальчика-подростка, переполненного юношеским максимализмом, я не заметила. Ты сидел за рулем элегантно, как мистер Бонд, уверенно держа машину в движении, боковым зрением наблюдая за мной. На стоянке мотеля ты сидел почти так же, положив руку на руль, слегка в откинувшейся позе, смотрел прямо на меня, зажимал губами тлеющую сигарету. Ты был прекрасен, каждое твоё слово врывалось в мою голову легким звоном японского колокольчика. Твоё внимание было особенно приковано к рассказу о моем муже, ты хмурил брови, задавал много вопросов и говорил, что встречаться с замужними женщинами не твоя стихия и такого рода увлечение больше подойдёт Тому. Старший брат как-то имел подобный опыт. Меня в тот момент взбудоражила твоя невероятная наглость, ты уже записал меня своей женщиной. Конечно, скорее всего тогда мы восприняли все подобные разговоры забавной шуткой. Со временем все изменилось. Ни с кем у меня не было такой быстрой влюбленности. Помнишь, как моментально у нас с тобой все закрутилось? Ты старался приезжать ко мне вечером, ты скрывался от брата и надоедливых журналистов, не хотел чтобы хоть кто-нибудь знал о нас. Я не рассчитывала на то, что наш детский роман перерастёт во что-то серьёзное. Одновременно с тем, каким ты был мужчиной рядом со мной, ты мог превратиться в ребёнка — смеяться над ерундой, подшучивать надо-мной, естественно в безобидной форме. Было заметно, что дружить, идти на свободный эмоциональный контакт, даже рассказать о чём-то личном ты мог. Но я не видела в твоих глазах пыла, который бывает у мужчины, смотрящего на любимую женщину. А я тем временем начинала теплеть к тебе всеми чувствами. Мне помнится мы долго проводили наши встречи в машине, в ресторане, в кафе, ездили за город, и наблюдали, как ночной Лос Анджелес выглядит со стороны. Наши отношения на тот период больше походили на дружеские, только ты позволял себе поцелуи и объятия. Ты не заходил на мою глубоко личную интимную территорию. Я помнила, как ты говорил, что не можешь заниматься сексом без любви… Ты не был влюблён… 3 В ноябре, того же года, ты помогал мне переезжать из дома мужа на съёмную квартиру. Дом целиком и полностью принадлежал мужу. Из моих вещей там находились лишь стиральная машина, посуда, телевизор и какие-то другие мелкие бытовые вещи. Я не могла претендовать на что-то более ценное. Даже если что-то мне и принадлежало, я не хотела получать ни гроша от подлеца, убившего несколько моих лет жизни. Ты помогал мне грузить вещи в автомобиль. Ты в этот день специально заказал минивэн для перевозок, оплатил доставку и вещей оказалось больше, чем я ожидала. Бывший муж подловил меня в коридоре, когда ты вышел на улицу.  — Это кто, Билл Каулитц? — с презрением прошипел он.  — Какое твоё дело? — ответила я.  — Чертов актёр или кто он там? Моды показывает?  — Он музыкант.  — Музыкант? — заорал муж, больно тряхнув меня за плечи. — Ты просто шлюха, нашла себе богача? Внезапно ты появился в конце коридора, облокотившись на стену. Муж сразу дёрнулся в сторону, оставив меня в покое. Ты спокойно подошёл к нам, взял меня под руку и обратился к нему со всем гневом и чёрствостью в голосе:  — Тронешь хоть одним пальцем, я тебе все руки переломаю. После мы быстро собрали оставшиеся вещи в машину, я села на край открытого багажника минивена, закурила и с облегчением вздохнула, радуясь переезду, кончине бракоразводного процесса и тому, что я так и не забеременела от мужа. Ты смотрел на меня с не менее радостным выражением лица, спрашивал куда же я в итоге поеду жить, ведь я так и не открыла тебе эту тайну. Я целиком и полностью могла обеспечить себе жильё, поэтому сняла небольшую квартирку, пусть не в самом благоустроенном районе города. Ты тяжело вздохнул, когда мы прибыли на место. Осмотрев местность, ты сел обратно в машину и произнёс:  — Я не позволю тебе жить в этом месте. Конечно, все шло к тому, чтобы сразу поехать к тебе, но я не могла это сделать. Для меня тогда наши отношения перешли бы на новый уровень. А какой к черту был уровень, когда ты весь трепетал, целуя меня в губы. Ты бился надо мною, как мать, особенно сильно любящее свое чадо. Мы даже не были любовниками. Пустить меня жить в свой дом из жалости или сострадания, из долга, что я была твоей близкой подругой? Ну уж нет. Я попросила водителя развернуть минивэн багажником ко входу. Я выгружала вещи. Ты смотрел на меня с полным недоумением. Но спустя некоторое время все-таки помог с расстановкой в моем новом съемном жилье. Понятно, что сначала ты хотел мне возразить или даже обидеться, но потом понял, что я буду стоять на своём. Моя квартира располагалась в тихом районе, немного «пошарпанном», но жить там было можно. На входе в квартире была прихожая, ведущая в одну большую комнату-студию. Ты, кажется, не ожидал, что в этом районе можно найти уютную квартиру, подобную этой. Все было в светло-серых и коричневых тонах. Арендодатель позаботился о том, чтобы у меня были холодильник для хранения алкоголя и микроволновка. Ты сразу запустил в холодильник две бутылки красного вина, которые купил по дороге в магазине элитного алкоголя. Ты не любил тёплое вино и предпочитал пить его более охлаждённым. Я особо не разбиралась в напитках, мне нравилось все, что нравилось тебе. Правда будет так не всегда, но на тот момент я не задумывалась об этом. Ты помог мне привести в порядок квартиру, она была заметно прибрана к моему заезду. Поэтому мы помыли самое необходимое, поменяли занавески, сбросили с дивана старые чехлы, которые я отправила в стиральную машину. Пока ты возился с расстановкой посуды, я отмыла ванную комнату. Холодильник, микроволновка, духовой шкаф и плита оказались чистыми. Возник один нюанс — кровать, встроенная в стену никак не хотела раскладываться. Даже твоих сил не хвалило, чтобы опустить ее на пол. Ты махнул рукой, сказав, что купишь мне новую кровать. И сразу дёрнулся к шкафу, который мы только забили моими вещами, достал оттуда что-то скомканное. Точно, надувная двуспальная кровать-матрас. Приготовив ложе для сна, ты достал из холодильника бутылку вина, откупорил и первой протянул мне. Мы настолько устали в тот вечер, что даже не нашли сил достать фужеры, мы пили вино из бутылки. Терпкий вкус красного полусладкого мы перебивали поцелуем. Ты собирался уехать, когда я уже расположилась на своей кровати-матрасе, запрятавшись в одеяло. Я не хотела даже слышать о том, что ты садишься за руль нетрезвым, я не хотела отпускать тебя пьяным. Да что там — я вообще не хотела оставаться без тебя. Но ты был более чем настойчив, в конце-концов перешёл на недовольство и все-таки уехал. Знала бы я чем вызвана твоя агрессия и куда ты торопился, ни за что бы не отпустила тебя… 4 Ты был болен. И я невероятно корила себя за собственную невнимательность. Я была слишком увлечена эмоциями, чувствами, моя чуткость была сбита бешеным всплеском гармонов. Я напрочь потерялась в тебе и не заметила. Господи, как я не заметила, что ты зависим? Мне помнилось, как ты надолго покидал в ресторане брата и уходил в туалетную комнату. Тогда, во время нашей первой встречи я не придала этому никакого значения, как и резкой смене твоего настроения. Ты мог порой витать в облаках, порой становился серьёзным, каменным, и тебя было не пошевелить. Я не знала тебя, как человека, и твоё поведение не вызывало у меня никаких подозрений. Мне казалось, что это все особенности твоей творческой натуры. Собственно, именно твоя творческая сторона дала слабину перед этим пороком. Ты был так же невероятно силён духом, как и слаб им. Ты мог не отвечать мне на мои вопросы о твоём настроении, а мог говорить часами, плавно переходя на тему творчества. Ты был невероятно болен двумя вещами, одной из которых была музыка, а другой — наркотики. Вагон метро ехал бесконечно долго. И мне начинало казаться, что я не приеду к тебе никогда. Подобное ощущение возникало у меня в последнее время все чаще. Я ехала к тебе не потому, что ты так захотел и у меня вдруг сорвало крышу. Нет. Я ехала, чтобы успеть. Я знала, что тебе больше некому позвонить. Я закрыла веки, замерев в сдавленной толпе людей, но даже сквозь закрытые глаза видела, как хороводом мелькают и проносятся огни, как все резко перерастает в темноту подземного тоннеля. И моё сознание проваривалось в глубь бесконечного гула дребезжащих по шпалам колёс. Мне вспоминалось, как до встречи с тобой я часто ездила на метро на работу. Любила запах подземки, мне нравилось спускаться и подниматься на эскалаторе, включив в наушники какую-нибудь музыку. Ты помнишь, под каким ты был впечатлением, когда мы спустились в метро, и из тебя вырвался радостный смешок. Ты сказал, что не ездил на метро больше десяти лет. Мы проехались с пересадкой на несколько веток, и твоему счастью не было предела. В декабре, в канун рождества мы уже проводили все больше времени друг с другом. И наконец-то стали ночевать вместе. Перед первым разом ты невероятно волновался, все так же трепетал при каждом прикосновении ко мне и был совершенно не похож на того Билла, который страстно и бешено жаждал меня прямо в лифте отеля. Мы оставались как у меня, так и приезжали к тебе. Ты сдержал обещание и купил мне домой удобную большую кровать. Но мы порой совершенно не обращали внимание, как перемещались на пол или на стоящее рядом кресло, на диван или даже на стиральную машинку в ванной комнате. Я с улыбкой вспоминаю все происходящее. Ты был со мной везде, где только мог быть. И я сейчас не только от сексе. Мы проводили дни в твоём небольшом двухэтажном доме на юге Лос-Анджелеса. Ты приобрёл отдельный от брата дом, а до этого вы жили вместе, но вышло так, что вы решили жить отдельно. Том обзавёлся семьей. У него подрастала двухлетняя дочь и ты, кажется, был более чем счастлив за брата. Тем не менее было заметно, что отношения у вас натянутые. Ты не любил говорить о брате, или на мои вопросы — «Как дела у Тома», отвечал, что не знаешь. Я старалась не докапываться и не приставать с расспросами. Я просто давала тебе понять, что если ты захочешь говорить, ты всегда можешь рассказывать все мне. Рождество мы провели у тебя дома. Ходили в церковь, ставили елку, готовили ужин. Ты говорил, что уже второй год не проводишь этот праздник с семьёй, хотя у вас это было традицией, ведь Рождество считается по истине семейным праздником. Ты говорил, что отношения с родными изрядно испортились и понемногу у тебя возникло ощущение одиночества. Даже когда ты был с людьми, ты был один. Вне сомнения твоей страстью было общение с людьми, но в последнее время перестал получать от этого удовольствие. Какой толк говорить с людьми о пустом, когда твоё нутро разрывает от эмоций, желаний, когда ты хотел бы говорить молча. Ты хотел, чтобы тебя не только слушали, но и слышали. Я обнимала тебя и утешала, говоря, что все будет хорошо. Я поняла многие скрытые уголки твоей души, но не заметила вовремя самого главного. Ты лгал мне. Ты был со мною максимально откровенен, но не сказал о самом главном. Может потому что это стало обыденной частью твоей жизни? Как, например, желание закурить. В моей голове мелькали все события, связанные с тобой. Кажется, мы пробыли с тобой ничтожно мало. Ничтожно мало. ================= Я открыла глаза, услышав название нужной станции. Неужели я прощаюсь с тобой? 5 Весна. Мы поехали на встречу к твоей маме — ты, наконец решил познакомить нас. Это было не просто знакомство, а настоящий семейный ужин, ведь твоя мама приехала в дом твоего брата. Встреча была назначена у него. Ты впервые решил показать меня кому-то. Весна выдалась очень тёплой. Температура не опускалась ниже 20 градусов. Моей родиной была Канада, по переезду в Лос-Анджелес я совершенно забыла что такое холода. И даже температура в 10-15 градусов казалась мне невероятно холодной. Мне нравилось палящее солнце, чистое и светлое небо, бесконечно высокое. Мне нравился бескрайний могучий Тихий Океан, тёплый прибрежный ветер. На холодных континентах, в холодных городах небо низкое, кажется его можно достать рукой. Я же была мерзлячкой и бежала в жаркий «город ангелов». Бежала не только от беспощадного климата, но и от родителей, «душивших» меня восемнадцать лет собственной опекой. Мой отец был историком, начитанным и образованным человеком. Мама любила животных, поэтому всю жизнь провозилась с домашней фермой, хотя у неё было образование, связанное с ресторанным делом. Мне кажется, что генетически я унаследовала желание заниматься творчеством в стихии ресторанов. Я хотела готовить основные блюда или заниматься напитками. Но отец посчитал, что моя судьба это двоичные коды, вычислительная техника, провода и мониторы. Я не хотела их слушать, не хотела учиться на программиста. В девятнадцать лет я бежала из дома вместе с будущим мужем в далекий Лос-Анджелес. Марк (так его звали) был небольшим предпринимателем и занимался продажей сезонных товаров, вроде напитков. Позже, по моему совету, он перешёл в ресторанный бизнес. В кофейню, в которой я работала, мне помог устроиться один из его коллег. Бежало время, все было хорошо, дела Марка шли в гору, пока он не связался с какими-то отморозками, которым задолжал крупную сумму. И все покатилось по накатанной, чему я неслыханно рада, ведь эта ситуация напрочь оголила истинное лицо моего бывшего мужа. И вот я уже была в кругу семьи Каулитц. Твоя мама Симона, брат Том со своей женой и дочерью, несколько ваших общих близких друзей. Мама мне показалась радостной и счастливой женщиной. Она широко и приветливо улыбалась мне, обнимала меня и говорила, что невероятно рада моему приезду. Она оказала на меня самые приятные впечатления. Эту «большую», глубокую душой женщину со светящимися глазами и впадинками в щеках я никогда не забуду. Я, буду бесконечно благодарить её за тебя и наверно, бесконечно просить у неё прощения. Я не смогла спасти её сына. Я осознала весь масштаб трагедии в тот самый вечер, когда вся семья сближается за одним столом и создаётся настоящее единство любви. Мы сидели за столом, на кухне я помогала при необходимости жене Тома. Было решено не нагружать Симону, хотя женщина отважно рвалась помогать нам расставлять посуду, нарезать овощи и фрукты, фаршировать утку, мотивируя это тем, что самая главная мама — это она. Все смеялись… И я смеялась, пока не заметила, что ты выглядишь подавленным. Ты сидел за столом, немного отвернувшись от нас, глядя совершенно вникуда. Периодически морща лицо, ты судорожно сглатывал, слабо рыгал, подливал в фужер вино. В тот день ты с самого утра выглядел неважно, говорил, что не выспался, переволновался, ведь долго не видел маму, и вы давно не ужинали всей семьёй. Но к вечеру все стало ещё хуже. Несмотря на разряженную обстановку, в которой освоилась даже я, по натуре человек стеснительный, ты выглядел ужасно. Твоё лицо приобрело матовый серый оттенок. Сделав глоток вина, ты оставил фужер на столе и быстро поднявшись из-за стола, ушёл из гостиной. Я заметила, с каким недовольством во взгляде провожал тебя Том. Я забеспокоилась. Ты не выглядел пьяным. Подождав пять минут, я пошла следом. Ты не ожидал, что я пойду, прежде я никогда не шла за тобой, когда ты резко срывался в туалетную комнату или машину, или тебе нужно было купить сигареты, хотя старых оставалось половина пачки. Я с ужасом перебирала все события в своей голове, они моментально срослись в одно, когда я увидела в приоткрытую дверь туалета, как ты теребя нос, судорожно вдыхая и кашляя, сполз вдоль стены на пол. Ты заметил, что я смотрю. Следом молниеносно и со злостью ты схватил меня за руку и дёрнул в туалетную комнату, закрыл дверь.  — Они не должны увидеть меня, они не должны, — в судороге шептал ты, зажимая мне рот. Я вырвалась, оттолкнув тебя.  — Что ты делаешь? — спросила я. — Что это? Моему взору бросились остатки белого рассыпчатого вещества на краю раковины. Ты поспешил смыть их водой, я попыталась одернуть тебя и получила в ответ больной удар по щеке. В этот момент разрушилось всё… Мне хотелось проснуться… Я кричала сама себе в собственной голове: «Проснись, проснись же!» Хотелось бежать прочь, спрятаться, провалиться. Но это была реальность, и я ощутила, как горит моя щека. В состоянии шока, я не запомнила, как покидала дом семьи Каулитц. От гула взорвавшихся на эмоциях мыслей я не слышала, что вслед говорила мне Симона, жена Тома и сам Том. Меня не пытался остановить только ты. Я бежала дальше, как можно дальше. Я мчалась по улице… На эскалаторе я не стояла, а бежала по ступеньках, будто от кого-то убегая. В двери вагона метро, закрывшихся следом за мной, я тоже влетела на всех парах. Рушилось всё, на моих глазах… Рушилось всё… Ты был зависим не первый месяц, возможно не первый год. Домой я пришла совершенно разбитая. Голова кружилась от нахлынувших эмоций и выпитого вина. Я сама не заметила как подступили слезы, едва стоило мне приземлиться на пуф. Я скинула с ноги туфлю, ощутила режущую боль в скулах. Я плакала, больно и тяжело… Никогда я ещё не рыдала, как в тот вечер. 6 Ты не появлялся несколько дней. Не звонил и не писал. Сначала я не знала куда себя девать, что делать, и в итоге решила поговорить с тобой. Довольно упорно звонила, но ты не брал трубку. После нескольких неудачных попыток связаться с тобой по телефону, я приняла решение поехать к тебе домой после работы. Вечером, едва я успела закрыть кофейню и выйти на дорогу, как вдруг увидела припаркованный неподалёку чёрный мерседес. В темноте моргнули фары — это был твой автомобиль. Я перешла на противоположную сторону дорогу к парковке. Ты вышел из машины, когда я подошла ближе.  — Почему на звонки не отвечаешь? — спросила я, остановившись возле капота мерседеса.  — Чтобы я мог сказать тебе по телефону? — сказал ты, переминаясь с ноги на ногу, виновато опуская глаза после того, как я промолчала. — Сядь в машину. Ты поведал мне о том, что действительно сидел на наркотиках. И продолжалось это почти три года. За все это время ты перепробовал многое, начал с курительных смесей, которые пачками раздавали практически во всех ночных клубов Лос-Анджелеса. Ты увлёкся этим спустя несколько лет после переезда из Германии. Тебе хотелось попробовать отвлечься, ты ощущал, что теряешься в этом мире. На смену курительным смесям пришла марихуана, потом таблетки — различного рода препараты, вызывающие галлюцинации при большом употреблении. Ты пытался лечиться, перестал ходить в ночные клубы, разорвал всякие контакты с людьми, способствовавших твоей зависимости. Но вскоре сорвался, начал принимать кокаин, и после этого испортились ваши отношения с Томом. Он сказал, что больше не хочет иметь что-то общее с таким братом. Конечно, его слова были горячи, вы продолжали общение, но были они натянутыми. Том знал, что младший брат продолжаешь употреблять наркотики, а ты в свою очередь чувствовал огромную вину перед ним. Но зависимость оказалась сильнее ваших чувств. Вскоре испортились и отношения с матерью. Как твои близкие, они, разумеется пытались тебе помочь всеми возможными способами, но ничего не вышло. Ты взрослый мужчина, тебя не переделать и уж точно не заставить делать что-то против своей воли. Даже твой характер говорил об этом — запрети тебе что-нибудь, и ты обязательно это нарушишь. И когда ты оказался предоставлен сам себе в собственных решениях, твоя дурная зависимость никуда не делась. После долгого рассказа ты замолчал, а потом схватил меня за руку и глядя в глаза, сказал:  — Я причинил тебе боль, как моральную, так и физическую и после всего, что ты услышала, я пойму, если ты сейчас выйдешь из машины и исчезнешь навсегда. Могла ли я? Я задавала себе этот вопрос бесконечное количество раз. Тебе бы не стало лучше, если бы мы расстались. Да и мне… Вне всякого сомнения, ты убивал себя, убивал нас, и я видела по твоим поблекшим глазам, как ты жаждешь смирения с собственной зависимостью, ты устал с ней бороться. Правильно ли я поступила, дав тебе надежду на то, что я помогу тебе побороть зависимость? Я дала обещание, когда не была уверена — смогу ли я его исполнить… Я слишком сильно любила тебя, чтобы в тот вечер покинуть твой автомобиль, чтобы оставить тебя наедине с собственными страхами, чтобы жить с мыслью, что ты можешь не справиться. И я узнаю о твоём провале из местной газеты, купленной утром по дороге на работу. Я буду пить обжигающий кофе и не чувствовать насколько он горячий, его заглушит бешеный взрыв моих эмоций. Что я тогда буду делать? Куда бежать? От себя и собственных мыслей не спрячешься, везде и всюду я буду с ними наедине. Не отпуская мою руку и не отводя взгляда, ты ждал, что я отвечу.  — Разреши мне остаться с тобой. ==================== Я поднималась по эскалатору к выходу из метро. Уже ощущался свежий влажный воздух, доносился гул легковых автомобилей, автобусов, грузовых машин. Я вышла на улицу и меня моментально обдало порывом прохладного ветра, в лицо ударил противный моросящий дождь. Наступившая зима обрушила на город самую мерзкую погоду за весь год. Воздух был настолько влажным, что люди промокали быстрее от поднявшихся испарений, нежели от осадков. Пока я направлялась к тебе домой, мои сапоги промокли до нитки. Волосы сбились в мокрые липкие пряди и неприятно били по лицу. Хотелось закурить. Я нащупала в кармане пальто промокшую пачку, но сигареты на удивление оказались сухими. Я вдыхала дым так жадно и так глубоко, что ощутила, как заболела моя гортань, как затяжелели бронхи. Взглянув на время в телефоне, я заметила два пропущенных от тебя. Телефон был в режиме вибрации, и в шумном вагоне метро я спокойно могла не обратить внимание на звонок. Я бросила недокуренную сигарету. Я поспешила к тебе. Собственно тогда, я сбилась со счета, в какой раз так бежала к тебе. И каждый раз мое время в пути тянулось бесконечно долго. Город ставил вокруг меня препятствия в виде красного сигнала светофора, толпы людей, плохой погоды, задержки на работе, долгого ожидания такси; в виде сломанного каблука, звонящего телефона, потере ключей от квартиры, задержке поезда метро. Почему я не могла остаться с тобой и просто быть рядом, чтобы не бежать каждый раз сломя голову? Я просто знала, что уже ничего не исправить. Как бы ты не притворялся, что все хорошо, как бы не шутил и не прятал истинное лицо под гримасой улыбки, я знала… И я не могла наблюдать все это… 7 Лето. Я вспоминала это время особенно тепло, потому что несмотря на всю ситуацию, мы были по-настоящему счастливы. Ты увлёкся написанием текстов для новых песен, стал больше общаться с братом, вы ездили в звукозаписывающую студию, даже несколько раз ты брал меня с собой. Вы встречались с вашими коллегами по группе — Георгом и Густавом, проводили совместные вечера в студии или у тебя дома. Ты светился от всей этой бешеной суеты, и в этом была вся твоя жизнь. Ты сказал, что я могу жить с тобой. Но я предпочла сказать, что могу обеспечивать себя сама и жить мы будем пока по отдельности. Я шутила, что перееду к тебе только после свадьбы. На самом деле я не хотела обременяться тебя обязательствами, свойственными для семейного мужчины. Ты был птицей вольного полёта, это было особенно важно для твоего творческого настроения. И я не хотела лишать тебя такого удовольствия. Я не решала за тебя, на самом деле было видно чего ты хочешь. Ты хотел, чтобы я была рядом и не хотел лишатся удовольствия заниматься любимым делом. И совершенно не важно, понял ли ты мои слова об отказе буквально или смог углядеть скрытый смысл. Важно, что ты занимался музыкой и понемногу отвыкал от наркотиков. Знойное лето Лос-Анджелеса помнится мне нашими совместными поездками на загородный пляж, где были все твои приближённые, твои друзья и семья. Помнится, как мы ездили к Тому, вы понемногу налаживали отношения, и кажется, получали большое удовольствие от прежнего общения друг с другом. Потом мы с тобой вдвоём ехали поздно вечером домой, ты неожиданно сворачивал на другую дорогу и мы оказывались за городом. Ты бросался на меня со всей страстью, рвал на мне легкое летнее платье, овладевал мною жарко и глубоко, от чего я терялась в пространстве, мне было нечем дышать. Я шевелила губами, пытаясь поймать глоток кислорода. Ты оставлял на моем теле сотни горячих поцелуев, ты касался меня везде, ты был надо мною, ты был во мне и содрогался, достигая верхней грани эйфории. Мне врезается в память шоколадный запах сигарет, которые ты любил курить. То, какую музыку ты любил слушать, и всегда когда мы ехали вместе, ты включал ее в половину громкости, даже если мы молчали. Мне нравился аромат твоих духов, который оставался на постельном белье. Мне нравилось заниматься совместным приготовлением завтрака, обеда, ужина. Нравились поездки за продуктами, хотя ты предпочитал, чтобы холодильник пополняла домработница. Я заставляла тебя ехать в супермаркет, и кажется, ты был в полном восторге, потому что мог ощутить ту атмосферу, которую давно позабыл. Ты с большим удовольствием пытался что-то соорудить на завтрак, и у тебя получались слегка пригоревшие блины, но ты делал это с трепетом и любопытством, словно ребёнок. Ты показывал мне свой шедевр и улыбался, смущался, когда я говорила, что это выглядит неплохо. Ты смеялся, пытаясь отобрать у меня блинчик, восторженно крича, что это несъедобно. А я кажется, бесповоротно и навсегда полюбила тебя. Я понимала, что нельзя в один момент отказаться от своей тяги. По правде говоря, сразу ничего не поменялось после нашего откровенного разговора в мерседесе. Мы стали проводить больше времени вместе, общались с людьми, ездили в гости. Обычно под ночь, после того, как ты мог держаться два-три дня, у тебя начиналась ломка. Мы приезжали к тебе, пили вино, и ты пропускал фужер за фужером. Твое настроение менялось — ты переставал активно поддерживать разговор, мог молча кивать, глядя в одну точку, порой ты становился недовольным, даже агрессивным. Ты мог накричать на домработницу, на охраника, на личного водителя, когда тот вёз нас из гостей домой. Все чаще твоя агрессия становилась необоснованной, ты сам перестал замечать, как повышал голос и громко разговаривал. Ты пытался сбивать плохое настроение прослушиванием музыки, просмотром видео и фильмов, прогулкой в одиночестве, но в итоге все становилось только хуже. Ты стал больше пить и то, что ты иногда курил марихуану, уже не помогало. Я помню, как к концу лета твоё состояние все больше ухудшалось и произошло страшное. В одну из ночей у тебя случился припадок. Ты долго не мог уснуть, весь вспотевший, ворочался в постели, выходил курить несколько раз подряд, принимал холодный душ. Когда ты, наконец, присмирел, я заметила, что у тебя начался жар. Открыв рот, ты дышал часто и тяжело, лёжа полубоком в искревленной позе. Твои испуганные глаза смотрели в пустоту, в складке нижнего века проступили слезы. Ты сказал, чтобы я набрала номер телефона Андрэ, чтобы я попросила его привезти порошок. Услышав мой категорический отказ, ты схватил телефон и позвонил сам. Мои просьбы остановится ты пропустил мимо ушей, и я не узнавала моего прежнего Билла. Я бы могла тебе помочь, я бы вколола тебе обезболивающее, дала выпить жаропонижающее, я бы поила тебя бульоном, сидя рядом на постели, я бы сделала все, чтобы ослабить твою ломку. Но в тот момент ты совершенно забыл о моем существовании. Андрэ привез порошок ближе к утру, и я слышала как жадно ты вдыхаешь его в ванной комнате, как шмыгаешь носом, тяжело кашляешь. Потом тебе делалось дурно, тебя рвало, но ты почти сразу проводил все процедуры по новой. Я сидела на постеле в спальне, завернувшись в одеяло и наблюдала, как солнце поднимается над горизонтом, как ещё молчалив большой город, я слышала, как ты издеваешься над собой, как ты погибаешь. Мне хотелось бежать прочь. Не только от тебя, но и от собственных мыслей. Я понимала, что я не в силах отказаться от тебя, каким бы ты не стал. Через полгода мы покинули жаркий Лос Анджелес — тебе было необходимо вернуться в Магдебург, в Германию. Мы были знакомы полтора года, когда я, наконец, решила, что могу быть с тобой всегда, точнее, я должна. Поэтому со спокойной душой собрала все необходимые вещи, вернула ключи арендодателю и покинула такой родной, жаркий и приветливый Лос-Анджелес. Мы летели на самолете над расстилающимся, полным ночных огней городом и я даже не представляла, что мы больше никогда не вернёмся сюда. 8 Покидая Лос-Анджелес, я не оставила никаких координат своим родителям. Спустя два месяца мне позвонил отец, спросив, куда я пропала и почему не сообщила им о своём разводе с Марком. Я сказала, что еще не скоро вернусь в Лос-Анджелес и тем более в Канаду, и по возможности буду связываться с ними, но я была далеко. Очень далеко, совершенно на другом континенте. Пересекла Атлантический океан, приехала в совершенно незнакомый и чужой мне город, ради человека, которого любила больше всего на свете. Мне хотелось все это сказать отцу, но я прервала наш телефонных разговор на фразе, что не скоро вернусь в Лос-Анджелес. Ты сказал, что тебе надоело быть под контролем у брата. После того, как вы вновь сблизились, Том стал наблюдать за тобой, иногда сам, иногда посылал людей. Георг и Густав о чём-то перешептывались вместе с Томом, парни больше общались с ним. Ты признавал то, что твои самые близкие, твой коллектив, друзья по музыкальной группе перестали видеть в тебе лидера состава. Звучание вашего творчества превосходило его же голос. Ты сказал, что устал и решил отдохнуть, побыть подальше от всех. В Магдебурге ты снял большую квартиру в элитном районе города. Днём ты был занят написанием текстов, много времени проводил за ноутбуком. Вечером мы шли в ресторан или заказывали еду на дом. Я хотела устроиться на работу, но почти везде требовали знание немецкого языка, хотя бы в разговорной форме. К тому же ты говорил, что это пустая затея и стоить ее бросить, так как ты был в состоянии нас обеспечить. Тем не менее меня напрягало мое положение, я хотела хоть чём-то заниматься, не быть на твоём фоне пустым местом. На мой подобный разговор, ты сказал, что можешь открыть небольшое кафе и сделать меня управляющим. Какой к черту из меня управленец? Ты посмеялся, но упомянул, что я работала в кафе, и кое-что всё-таки смыслю в работе общепита. Но в конце снова настоял на своём: «Раз ты не готова заниматься управлением, не работай. А работать на кого-то я тебе не позволю». Тем не менее я сделала по своему. Я любила тебя и наши отношения все больше связывались обязательствами, но это не помешало мне заняться какой-либо деятельностью. Я долго работала в предприятиях общественного питания и имела образование кондитера. Правда работала только раз в этой должности. И то помощником кондитера, ведь никто сразу не даст тебе готовить сладости на продажу. Чаще всего я была барменом или официанткой. На последней работе в Лос-Анджелесе я занималась приготовлением безалкогольных коктейлей, кофе, чая и мороженного, уже из готовых ингредиентов. Я решила попытать своё счастье вновь и записалась на собеседование в одну из частных кондитерских лавок. Ты был в ярости, когда я сообщила тебе, что все прошло успешно, и я могу заниматься приготовлением десертов. Я решила опустить обиду, вызванную твоей реакцией, я сделала по своему и приступила к работе. Я знала, что как бы ты не сопротивлялся, в итоге ты одобришь мой выбор, тем более, что он не несёт ничего плохого. Я не стала говорить тебе, что не собираюсь быть твоей слугой и не хочу сопровождать тебя везде и всюду; кивать, когда ты хочешь услышать «да» и говорить «нет», когда ты жаждешь моей отрицательной реакции. Во мне бушевал настоящий океан, когда я пыталась сдерживать себя. Я не поддавалась эмоциям, когда ты сначала причинял мне боль, а потом просил прощения. Не быть твоей, не обременять, не связывать нас неразрывно… Я стопорилась, не зная что делать. Ты просил прощения сразу или спустя пару дней, просил, когда кричал на меня, когда устраивал дома бардак в порыве истерики, когда вновь и вновь откидывался в экстазе после очередной дозы наркотика. Ты звал меня, когда у тебя начиналась ломка, и гнал прочь, стоило тебе ощутить упоение. Ты кричал, закрывшись в туалете, проклинал брата и всех своих близких, винил их, а потом плакал и снова звал меня. Я не имела права что-то запретить тебе, не могла выступать в роли твоего учителя. Даже если я говорила о вреде наркотиков и о том, что ты губишь себя, ты не слушал. Как бы ты не относился ко мне, как бы я не ценила чувство собственного достоинства, разве я могла оставить тебя одного? Я не смогла, даже когда узнала, что ты перешёл на другую стадию. Ты делал уколы кокаином. В один из дней я приехала после работы и не застала тебя дома. Обычно ты не задерживался по своим делам, но если случалось подобное, я примерно знала где тебя искать. В тот вечер твоя машина была на парковке, тебя отвозил водитель — он быстро сознался мне. Поэтому повёз и меня по тому адресу. Ты тусовался на квартире у одного своего старого приятеля. Собиралась большая компания, так называемых клубных тусовщиков, некоторыми из них были довольно известные люди. Разумеется вечеринка была закрытая, но твой приятель Фрель был в сознании и сообщил охране, что я могу пройти. Я бы прошла, даже если меня не пропустили. Я влетела на верхний этаж коттеджа. Фрель пытался меня задержать, говоря, что ты уже уехал, что все под контролем, и мне нужно уйти. Больно отпихнув его, я вошла в главный зал, но не сразу смогла найти тебя в ярком свете стробоскопов, среди толпы людей. Громко кричала музыка, пахло сигаретами и алкоголем, стоял гул от громкой речи и смеха людей. Я протиснулась сквозь народ и завалилась в небольшой кабинет, где ты обычно играл в покер с компанией парней. Ты сидел на диване в развалку, в перекрученной футболке, в одном ботинке и свесив голову на бок. На запястье в тусклом свете блестел сползший широкий ремень. Я больно припала на колени к твоим ногам, теребила тебя за руки, ударяла по щекам. Ты не реагировал на меня, только сдавленно мычал. Я попыталась вывести тебя, но ты не мог стоять, поэтому я была вынуждена позвонить твоей охране. Я не знала, что с тобой, но Фрель назойливо жужжал о том, что так всегда в первый раз, это не передоз, это нормальное состояние. Я была в ярости, мне хотелось убить всех в этом доме. Это был твой первый укол. Дома я попыталась привести тебя в чувства. Я затащила тебя под душ прямо в одежде, сняла только футболку и включила горячую воду, постепенно переводя ее в холодную. Направляя напор воды тебе в лицо, я одновременно смахивала ее ладонью, дабы не сбить твоё дыхание. Весь мой плащ был мокрый, в туфлях хлюпала вода. Мне кажется, что я очень долго обливала тебя. Ты, наконец, открыл глаза, тяжёлые, покрасневшие, с нездоровым тусклым отблеском, зрачки не реагировали на свет. Я не знала, что мне делать дальше. Как жить дальше? Том беспокоился за тебя. Он звонил мне два-три раза в неделю, интересуясь твоим состоянием. Разумеется, после того, как я забрала тебя из дома Фреля, Том первым же рейсом сорвался в Германию. Я взяла на работе несколько выходных, только мне стоило чём-то заняться, как стало необходимым мое присутствие рядом с тобой. К вечеру следующего дня ты уже был в нормальном состоянии, хотя я замечала неестественность в твоих телодвижениях. Ты ходил, слегка покачиваясь, заторможенно реагировал, долго думал, когда я спрашивала тебя о чём-то, а то и вовсе пропадал в пространстве. Ты отказывался от еды, много пребывал в постели, но не спал. Я курила на балконе, когда увидела, что к дому подъехала машина. Это прибыл Том. Через несколько мгновений он был уже в гостиной и попросил, чтобы я оставила вас с ним наедине. Я вышла в коридор, но далеко не отходила, наблюдала за вами. Том сначала спокойно расспрашивал тебя о твоём здоровье, интересовался как все так вышло и почему ты сбежал из Лос-Анджелеса. Ты молча закурил, а потом ответил:  — Все в порядке, я чувствую себя превосходно, ты зря приехал. Я видела как изменилось лицо твоего брата. — Все в порядке? Превосходно? — громко сказал он. — Посмотри на себя, глянь в зеркало, в кого ты превратился. Ты же чертов торчок! Ты затушил сигарету в пепельнице, сел в кресло и недовольно произнёс:  — Уйди, пожалуйста, я не хочу чтобы ты был здесь.  — Я прилетел к тебе почти сразу, как узнал, что ты сделал первый укол. — Том развёл руками. — И ты гонишь меня.  — Уходи! Твой старший брат уже направлялся в сторону выхода из гостиной, но вдруг резко повернулся, подскочил тебе и больно ударил кулаком по щеке. Ты соскользнул с кресла, плюхнулся на пол и в полной растерянности смотрел на Тома. — Ты вынуждаешь меня, Билл, я никогда не делал так. Но ты перешёл все границы, — его голос дрожал, как будто он вот-вот расплачется. — Ты разбил мое сердце! Ты предал мать, отказался от наших друзей и общего дела! Я пытался бороться с твоим состоянием три года, но ты плевал. Тебе есть дело только до собственного кайфа. Ты молчал, сидя на полу. Вытирал тыльной стороной ладони кровавую дорожку, тянувшуюся из правой ноздри к верхней губе. Том развернулся, больно удвоив кулаком в стену и выскочил в коридор. Заметив меня, стоявшую рядом со входом в гостиную, он сказал: Беги прочь. Он предаст тебя так же, как предал меня. В тусклом свете настенных коридорных светильников, я наблюдала, как удаляется прочь Том, как он хлопает дверью. И меня вновь накрывала мысль: «А могла ли я?» 9 Больше твой старший брат не звонил мне и не писал в социальных сетях. Мы оказались полностью оторваны от Лос-Анджелеса. Наша совместная жизнь постепенно превращалась в ад, в котором ты мучил себя и одновременно причиняло страдания мне. Ты забросил работу, все больше погрузился в тусовки и клубы, не ночевал дома, твои предпочтения касались тяжёлых наркотических средств, от которых почти невозможно навсегда отказаться. Не было и речи о возобновлении общения с братом. Тебя совершенно не волновали слова, произнесённые Томом в день вашей последней встречи. Я изводила себя бесконечными мыслями. Кажется, достаточно долго продолжала самобичевание. В один из дней, пока ты был в отлучке, я собрала свои вещи и бежала из твоего дома. Часть моих наличных хватило на отель, я решила пожить там пару дней, а дальше решить, как жить? Ирония. Смысл в том, чтобы обустроить себя в бытовом смысле, ведь в Магдебурге я была одна. Ехать к родителям в Канаду я не хотела, а в Лос-Анджелес, я, кажется, морально больше бы не смогла. Конечно эти мысли мелькали в моей голове. Но я не знала за что хвататься, потому что была разбита, прежде я не чувствовала подобного упадка сил. Как жить дальше? Действительно, как быть в этом мире дальше? В суматохе и на эмоциях я совершенно не задумалась над тем, что твоя охрана видела, как я уходила. Они заметили, что я была с большим чемоданом вещей и непременно сразу позвонили тебе. И что ты будешь делать, когда узнаешь? Какие мысли зашевелятся в твоей голове? Колыхнутся ли эмоции? Ты будешь рад или зол? Или тебе будет все равно. Ничего не менялось. Даже на расстоянии от тебя, я продолжала беспокоиться о твоей реакции на весь окружающий мир. Меня волновало любое твоё телодвижение, это особенное чувство, когда ты наблюдаешь за действиями любимого человека. Куда я рвусь от тебя? С этими мыслями я лежала в ванной гостиничного номера. Я погружалась всем телом в горячую массу воды, я погружалась в море своих мыслей, больно жужжащих в голове. Я не слышала кричащего телевизора, и как шумит вода, наполнявшая ванну, и как твои люди взламывают дверь в мой номер. Я пришла в себя только когда услышала истошный вопль девушки-портье, которая заселяла меня в номер. Я успела только трепыхнуться телом по скользкому дну ванной, больно ударилась локтем, моя рука соскочила с борта, и я погрузилась в воду. Ударилась затылком о дно, инстинктивно открыв рот, захлебнула горячую мыльную воду. Ты кричал мое имя где-то далеко. Все было размыто, я будто погрузилась в абсолютный вакуум, пространство. Я смогла почувствовать только твои быстрые руки, которыми ты подхватил меня и вытащил из воды. Не знаю сколько я была без сознания, но придя в себя, я увидела только твои большие светло-шоколадные глаза. Так ты смотрел на меня в ресторане, когда пришёл первый раз в кафе, когда мы занимались любовью. В моей голове звенел японский колокольчик. Ты мое лекарство, мой спаситель, моя боль, моя радость. Никакая беда не стоит того, чтобы расстаться с тобой. Ты спрашивал о том, куда я убежала, зачем убежала, зачем хотела утопиться. О последнем ты ошибся, это мог быть просто несчастный случай. Как нелепо — утонуть лёжа в ванной, просто резко нырнув в воду и ударившись головой. Мой затылок неимоверно ныл, но все было цело. Максимум что могло быть — гематома или огромная шишка. Я призналась тебе, что хотела уйти. — Я устала от твоего образа жизни. Мне тяжело видеть, как ты губишь себя. Ты удобно расположился на кресле гостиничного номера и потянулся за сигаретами. Закурил.  — Я предвидел это. Я понимаю и не берусь осуждать. Но ты знала на что идёшь, ты знаешь весь исход событий, — твой голос звучал тяжело. — Ты не хочешь бороться с этой привычкой? — Нет. Я видела, что это не актерская игра и ты говорил со мной серьёзно, напрочь обручая все собственным ответом. Я не знала, что говорить, поэтому сидела в соседнем от тебя кресле, застыв, как статуя и чувствуя как тяжёлый ком застрял в моем горле. — Ты не готов бороться даже ради меня? — я задала единственный вопрос, волновавший меня в тот момент. — Я знаю, что ты сейчас не понимаешь меня и логику моих слов. И мне искренне жаль, что я позволил тебе пойти за мной. Мне очень жаль. Я пойму, если ты не захочешь больше меня видеть. Я хочу быть честным с тобой. Время вокруг меня будто застыло. Словно в тумане, я попросила тебя оставить меня одну. Ты не проронил ни слова, когда уходил. Я сидела в кресле напротив распахнутого окна, меня обдавал свежий весенний ветер, который одно удовольствие вдыхать полной грудью. Мне не хотелось дышать. Ты выбрал путь самоуничтожения. Ты перестал бороться, потерял смысл в этой борьбе. Ты прощался со мной. Ты больше не любил меня. Все пазлы сложились в моей голове. Человек, не видящий смысла сопротивляться, в конце концов смирился с этим состоянием. Если бы я была важна для тебя, ты бы сделал все возможное. Я знала о твоём рвении и способности добиваться поставленной цели. Ты разлюбил меня. Несколько дней я жила в отеле. С первой зарплаты сняла небольшую квартиру недалеко от работы. Пыталась заниматься любимой деятельностью — готовить сладости и напитки, пробовала экспериментировать. Ходила с коллегой по работе в кино и на прогулки. Я потеряла счёт времени, пока пребывала все эти дни в собственных размышлениях. Я не пыталась искать тебе оправдания, чтобы только за что-нибудь уцепиться и получить стимул снова принять твоё поведение. Ты сделал мне слишком больно. В потайных уголках моего сознания, я уже ненавидела тебя, мне хотелось тебя забыть, вычеркнуть из жизни. Я приехала к тебе домой спустя несколько недель. Везде был бардак, кажется, давно не появлялась домработница, ты скорее всего в порыве гнева уволил ее или просто прогнал. Я прошла в гостиную, где мы чаще всего проводили время. Среди разбросанных по полу стаканчиков от кофе, обёрток сладостей, бутылок алкоголя, салфеток и прочего мусора валялись и твои вещи. На мягком уголке лежали кучи перечёркнутых записей, в стороне на крышке лежал перевёрнутый ноутбук. Охрана сказала, что ты дома и велел впустить только меня, если я конечно приду. Я пришла, и ты встретил меня в одних трусах, с взъерошенными волосами. Ты выскочил из ванной комнаты, зажав зубами дымящуюся сигарету и замер посреди гостиной, кажется, ожидал, что пришёл кто-то чужой, кого ты не велел пускать. Твоя ярость моментально пропала, ты спокойно выдохнул дым и замер посреди гостиной, в нескольких шагах от меня. Вокруг стояла глухая тишина, только в кухне едва слышно работал телевизор, где-то на улице пронёсся с грохотом мотоцикл, ветер ворвался в помещение, агрессивно всколыхнув легкие занавески. Мое тело качнулось вперёд, непроизвольно оттолкнулась от пола левая нога, и я рванула к тебе, захватив в крепкие объятия. Ты подхватил меня встречными объятиями. И мы погрузились друг в друга, переполняясь взрывными эмоциями. Ты сполз в моих руках на пол, хватаясь за спину и плечи. Я видела, как гримасой боли исказилось твоё прекрасное лицо, как ты задохнулся подступившими слезами. Ты плакал, сидя в моих ногах. Я спустилась к тебе и припала губами к твоему горячему большому лбу. Чувствовался солёный вкус собственных слез. Я даже не заметила, как сама расплакалась. Так вот, смею ли я? Этот вопрос я буду задавать себе бесконечно. Смею ли я бросить тебя, смею ли требовать взаимной любви? Я любила тебя слишком чисто и бескорыстно. И я вынесу что угодно, потому что я выбрала тебя, я приму любое твоё решение, какую бы боль я не испытала. 10 Ты помнишь, как ты умел радоваться жизни без наркотиков? Ты был светлым, молодым, красивым, тебя радовал один лишь факт того, что ты живешь. И появился на свет ты совершенно не случайно, тебя ждали твои родители, они были на седьмом небе от счастья, когда ты родился, одновременно как и твой брат. Это был новый уровень, новая ответственность в их жизни. Все, что происходило дальше — это ли не счастье? Просто чувствовать, слышать, осязать. Это чудо. Как жаль, что ты забыл об этом. Мне было невероятно грустно за тебя. Как жаль, ты потерял смысл собственного существования. Я прибыла к высотке элитного многоэтажного дома. Твоя квартира находилась на десятом этаже. Наконец преодолев всякие преграды, я очутилась внутри здания, вошла в лифт и нажав кнопку нужного этажа, замерла в ожидании. Каким я увижу тебя спустя три недели, что ещё случилось у тебя? Трогаясь с места, лифт вызвал внутри меня состояние невесомости. Я взялась за ручки, замерла, облокотившись спиной к стене. В отражении зеркала напротив себя я видела невысокую девушку, со спутавшимися тёмными волосами, в промокшем распахнутом пальто, уставшую, грустную. Это была я сама? И мне не верилось, что это я. Пока я ехала, мелькнули еще несколько воспоминаний из произошедшего. После нашего примирения у тебя дома, я убедилась в собственных мыслях. Ты был достаточно откровенным, чтобы я поняла — ты никогда не любил меня, это было не более, чем увлечение. Я была твоим временным лекарством от привязанности. Твои слова до сих пор больно бьют меня в голову: — Я не любил, ты всего лишь помогла мне забыть о моей зависимости. Мне хотелось ударить тебя по щеке, устроить истерику. Есть два типа людей: одни, когда им причиняют боль — начинают наказывать всех в этом виновных, другие — молча переносят всю боль внутри. Меня разрывало на части. Я сумела проглотить эту боль. Но она непрерывно рвёт мои внутренности на части. Ты жесток. Я почти ненавидела тебя. Но сложно ненавидеть, когда любишь. Мое доброе начало вне всякого сомнения давало перевес. Мы занимались любовью, жарко и страстно, полностью погружаясь в алкогольное опьянение. Ты засыпал пьяным на моих руках. Я помню мягкость твоих взъерошенных светлых волос. Помню на ощупь кожу, плечи, шею, помню, как кололась об мои губы твоя жёсткая мужская щетина. Мне помнится вкус горячих губ, аромат алкоголя и сигарет, запах пота и духов, ощущение тепла и влажности, напряжённое и в то же время расслабленное состояние. Я помню твои тёплые голые бёдра, спину, ягодицы, которых я касалась пальцами ног, когда ты склоняйся надо мною. Я наполнялась бесконечным звоном тысячи японских колокольчиков. Я вошла в твою квартиру, дверь оказалась не заперта. В нос ударил резкий запах затхлости и пропавших продуктов питания. В гостиной пахло сигаретами, алкоголем, свежей пиццей и духами. Ты лежал на диване в расстегнутых джинсах, изогнув спину как кошка, раскрепощено раскинув длинные худые ноги. Почти к полу спадала твоя левая рука, в пальцах крепко сжатый полный фужер красного вина. Ты очень похудел, осунулся, кожа твоя приобрела серо-синий оттенок, косточки на плечах и ключицах заметно выделялись. Грязные босые ноги с темными долго не стриженными ногтями. Наверняка ты недавно выходил на улицу босиком, при чем в дождливую погоду, возможно накануне моего прихода. На правом запястье я видела сползший расстёгнутый жгут. Ты ввёл препарат, ты преображался в собственном сознании.  — Зачем ты позвал меня? — спросила я, присев на кресло напротив тебя. — Мне было ужасно плохо. — Сейчас тебе хорошо? Ты выдохнул большое количество дыма, приподнялся и сел. — Сколько прошло времени? Три года? Мне уже 38, скоро 39, а я так и не обрёл любимую и любящую жену и детей. Я начинала чувствовать себя неуютно, ты коснулся не самой приятной темы. Ты не стал отцом. Ты мог им стать. Но так и не понял.  — Как же ты собирался все это обрести, когда твоя единственная настоящая страсть — это дурь? — спросила я. Ты заметно среагировал, откинулся на спинку дивана и сказал: — Фредерика, ответь мне, почему ты не сказала, что была беременна? Черт, черт побери. Ты выбрал слишком болезненную тему для разговора. После нашего примирения, перед которым я узнала о нашем отношении друг у другу, в частности от тебя в мой адрес, мы провели ночь вместе. Мы больше не были вместе, но продолжали встречаться, и я узнала спустя несколько недель, что нахожусь в положении. Было ли эгоистично с моей стороны ничего не говорить тебе? Было бы правильно все рассказать? А какой смысл? Ты был в постоянном наркотическом дурмане. Бывало, кайф настолько отрывал тебя от реальности, что ты мог по несколько раз спрашивать о чём-то, даже если получал моментальный ответ. Твой мозг деградировал, ты был влюблён в героин. Какой ребёнок? О нем знал только твой старший брат. Том утешат меня как мог, но высказал свою точку зрения, совершенно не навязывая мнения, о том, что ребёнку будет очень сложно. Я не знала, с каким риском к собственному здоровью будет обладать плод нашей любви. Вне всякого сомнения, это мой грех и мое право, ты меня никогда не любил и не имел прав на жизнь этого ребёнка.  — Не было никакого ребёнка. Ты гневно ударил кулаком по журнальному столику. Стоявшие на нем бутылки, стаканы, лежавший мусор — все подпрыгнуло, бутылки со звоном упали на бок.  — Как ты могла? Как? Я бы дал ему все, чего бы он только пожелал! — Заорал ты. — Но ты убила его. Я зажмурилась, опустила голову и попыталась держать себя в руках. Том все рассказал тебе, скорее всего в порыве нервного сотрясения, когда вы выясняли отношения. А что мне было делать? Пусть за это меня осудят. Ты рванул ко мне, схватив за плечи, больно встряхнул. Ты был взбешён, сильно сжимал меня, возвышаясь грозно и тяжело надо мной, словно скала, и вот вот обрушишься на меня камнепадом. — Тварь! Ты резким движением ударил меня по лицу, как будто полоснул острым ножом. Моментально вся правая сторона моего лица разразилась пронзительной болью и жжением. От удара я выскочила из твоей цепкой руки и упала боком на пол, задев бедром край кресла. — Ты не оставил мне выбора! — закричала я. — Выбор есть всегда.  — Но ты выбрал героин, ты отказался от меня, — сказала я, поднявшись на ноги. — Это ты убил нашего ребёнка, ты убил нас! Меня впервые за долгое время охватил настоящий гнев. Ты снова рванул на меня, но я успела увернуться и уже бежала в сторону выхода. Ты замедлил, когда я была уже в коридоре, бежала к двери, и уже на лестничной клетке я увидела тебя с пистолетом в руке. Ты хранил своё собственное оружие у себя в сейфе на случаи нападения неприятелей, если рядом не окажутся охранники. На бегу я зацепилась за перила краем пальто и разорвала его в лоскутки. Я не поехала на лифте. Во-первых лифт приезжает не сразу, во-вторых это верная смерть, если двери лифта распахнутся на первом этаже, и дуло пистолета окажется прямо перед моим лицом. Я спускалась по лестнице вниз, громко стуча каблуками сапог. Ты бежал босиком, но лязгание голых ног по бетону раздавались эхом по всему лестничному пролёту. Ты позвонил мне, чтобы я приехала не для того, чтобы помочь, ты позвал, чтобы выяснять отношения, и не смог сдержать гнева. Мое сердце бешено колотилось в груди. Я чувствовала, как от учащенного дыхания на бегу разрывает легкие и диафрагму. Ты оказался невероятно быстрым и сильным, в твоих жилах ещё играл героин. Ты настиг на меня на уровне четвертого этажа, перемахнув сверху через лестничные перила. Путь к выхожу из многоэтажки был закрыт, охрана внизу, даже если я закричу, меня не услышат — слишком большое здание. Двери лифта слева от меня открылись, на этаж вышла старушка и только я успела рвануть в сторону лифта и вскочить внутрь, как раздался по закрывающимся дверям грохот. Ты выстрелил мне вслед. Я решила вернуться в твою квартиру, закрыться и позвонить Тому — он должен быть в городе сегодня. После выстрела в моих ушах был сильный звон, меня немного оглушило, но я услышала отдалённый и размытый крик пожилой женщины. Я надеюсь, что ты не причинишь ей вреда. На сколько быстро ты поднимешься на свой этаж, поймёшь ли, что я решила вернуться в твою квартиру? Меня охватила паника, истерика, от чего мои руки и ноги потряхивало, я еле держалась, чтобы не рухнуть на пол. 11 Лифт распахнулся на нужном этаже, и я рванула вперёд к приоткрытой двери квартиры. Я слышала, как ты бежишь на один-два этажа ниже, быстро поднимаясь по ступеням. Ты закричал мое имя, и я поняла, что ты совсем рядом. Едва я успела захлопнуть за собой тяжёлую входную дверь, как почувствовала тяжелый толчок — ты ударился всем телом. Я не обнаружила в замке ключа, поэтому закрыла дверь на механический замок с помощью крутящегося колесика. Такой механизм не рассчитан на то, чтобы уберечь от взлома. Надолго его бы не хватило. Ты был невероятно зол и силён, я уже понимала, что ты сумеешь сорвать замок. Я не стала искать ключ в куче барахла, могла только потерять время, поэтому я бросилась к телефону. Батарея моего мобильника села, поэтому я схватила лежавший на диване в гостиной радиотелефон. Мне послышался отдаленный толчок на входную дверь. Мои руки тряслись, я еле попадала по кнопкам, но всё-таки смогла набрать по памяти номер Тома. После пары гудков он поднял трубку: — Я слушаю. Билл это ты?  — Нет, нет, это Фредерика, он убьёт меня, помоги мне, если ты не приедешь я вызову полицию, — мой голос дрожал, словно бы мне очень холодно. — Ты у него дома, это ведь его домашний номер? Что случилось? — Том, кажется, был в полной растерянности. — Мы поругались, у него пистолет. Он на лестничной площадке, он выломает дверь! Не успела я договорить, как услышала резкий удар. Распахнувшаяся от толчка дверь на скорости ударилась о стену. Телефон выпал из моих рук, когда я побежала из гостиной в сторону ванной. Хрупкая деревянная дверь не выдержит, если ты начнёшь ее ломать, от первого же толчка она разлетится в щепки. Том не успеет. Ты нагнал меня, когда я вбежала в ванную комнату, больно ударил прикладом пистолета по шее. Поверхность под моими ногами провалилась, и я рухнула на пол. Ты склонился надо мной, больно рванул за волосы, приподнимая свободной рукой за подбородок. Я услышала над собой твое шипение, подобно змеиному: — Я тебя не отпускал, куда же ты моя маленькая? Ты перевернул меня на спину, наставляя мне прямо в лицо пистолет. Я пыталась пятиться, но ты крепко держал меня за волосы, почти у макушки головы. — Остановись, — взмолилась я, дрожащим голосом. — Ты совершаешь ошибку, Билл, я же люблю тебя!  — Ну не надо! — вскрикнул ты, дёрнув меня в очередной раз за волосы. — Нет ничего, понимаешь? Я не люблю тебя, и никогда не любил, но не смог отказаться, как от наркотиков. Ты убила меня! Ты! Слезы полились из моих глаз. Ты отшвырнул меня в сторону, перезарядил пистолет, уже готовясь выстрелить. Твоя рука не дрогнула бы, но я успела вскочить с пола, не смотря на головокружение, схватила тебя за руку, резко выкручивая запястье. Ты закричал, попытался ударить меня свободной рукой, но с дребезгом упавший на пол пистолет отвлёк тебя — я успела увернуться, упав на колени в твои ноги и схватила оружие. Не было времени думать. Между нами шла борьба, и если не я тебя, то ты меня. Я упала спиной на пол, одновременно уклонившись от тебя — ты пытался вырвать у меня пистолет. В бок мне пришёлся сильный удар твоей ноги, и ты все ещё возвышался надо мной, полный агрессии и животного желания убить. Твои руки обхватили мою шею, ты стал душить меня, лишать силы, чтобы я выронила пистолет. Ты бы не остановился. Я чувствовала, как все больше и больше сжимается в крепких пальцах моя шея, как напрягается под давлением подъязычная кость. Видение стало размытым, я почти перестала чувствовать кончики пальцев рук и ног. Не хватало сил вздохнуть, я барахталась под тобой, словно рыба, нещадно пытавшаяся уловить сухими губами хоть немного кислорода. Так и лёжа на спине, я выстрелила практически в упор. Твоё лицо исказилось гримасой ужаса и неожиданности. Сила выстрела отбросила тебя назад, ты упал на спину. Я даже не знала куда попала, но только по твоему хрипу в следующее мгновение поняла — задето легкое. Разразившись кашлем, я пыталась подняться, но конечности меня не слушались. Сил хватило на то, чтобы перевернуться на бок. Чувствительность вернулась к моим рукам и я направила пистолет в твою сторону, уже ожидая повторного нападения. Я не знала сколько патронов в обойме, быть может я уже беззащитна. Но ты не нападал, а лежал неподвижно на спине, раскинув ноги и подогнув их в коленях. Твоя грудь вздымалась от частого дыхания. Раздавался хрип, все более и более нараставший, при каждом твоём вздохе. Глаза твои больше не пылали гневом, кажется, ты осознал, что произошло. Я бросила пистолет в сторону и упала на колени рядом с тобой, разразившись громким воем. Я даже не могла заплакать, мое нутро выло, как дикий зверь. Я видела перед собой прежнего тебя, только измученного, уставшего, полного отчаяния. В твоих глазах заблестели подступившие слезы. Слева в твоей груди была большая рана с глубоким чёрным отверстием от пули, в ней с каждым вздохом булькала кровь. Я завыла так громко, что эхо разразило мои уши непрекращающимся звоном. Я больше не слышу радостного пения японского колокольчика. Он больше никогда не колыхнется в моей голове прекрасным звоном, не сожмётся с трепетом комочек в моем солнечном сплетении. А вместо этого волчий вой и гул, словно бы гудит ветер по пустым трубам. Я увидела Тома, застывшего у дверного проема в ванную комнату. Он упал на колени, полный бессилия и отчаяния, закрыл рукой лицо. Ты протянул ко мне руки, плавно обнял и потянул к себе. Я опустилась на бок, забившись подмышку калачиком, словно котёнок. Испачканной кровью рукой ты гладил меня по голове, касался холодными губами моего лба и говорил в полголоса, похрипывая так, словно бы у тебя мокрота и невообразимый кашель. — Ты осталась со мной до конца, как и обещала. Ты мое чудо, ты мое счастье… Я слышала, как Том звонит в скорую помощь и сбивается, пытаясь назвать адрес. Я поднялась, взяла тебя за голову, чтобы ты не захлебнулся собственной кровью. Ты все больше хрипел и кашлял, и угасал прямо на моих руках. — Ты — мой персональный наркотик, — чуть слышно произнёс ты. — Я от тебя умру. Ты дернулся в судороге, взор твой метнулся и моментально замер, веки застыли. Ты смотрел на меня так же, как в день нашей встречи, и во второй раз в кафе, и как, когда ты склонялся надо мной во время занятий любовью. Я запустила пальцы в твои спутавшиеся светлые волосы. Все воспоминания пронеслись в моей голове за одно мгновение. Грудь твоя больше не вздымалась, стихли хрипы, стоны, всякое движение замерло, стояло полное безмолвие. Я даже не слышала пронзительный крик твоего брата, не слышала вой сирен служебных машин. Словно бы потеряла всякий слух и осязание, словно бы застыло время. Я не помню, как оказались в квартире врачи скорой, как полицейские окружили меня, подхватив под руки. Твоя голова упала с мои коленей, когда меня встряхнули и заставили идти. Но я не чувствовала ног, и меня вытащили из квартиры почти волоком. Я будто находилась в абсолютном вакууме, это напомнило мне мое падение в ванной гостиничного номера. И я ждала, когда твои сильные цепкие руки подхватят меня и вырвут из этого состояния. Я не чувствовала твоих рук. Я больше не чувствовала тебя…