А помнишь?

              И вновь путь домой. После школы, по тротуару около дороги, я медленно, не спеша иду в сторону холодного опустевшего дома. Казалось бы, умершего, настолько там тихо в этом новом учебном году. Нет криков и шума, нет задорного смеха, уже даже не слышно дикого, безудержного плача. Дома тишина, будто время застыло.        Такое чувство, что даже погода печалится вместе со мной, тихо моросит дождь, и небо заволокло белыми длинными облаками. Стоит мне сделать шаг в сторону, как тут же окажусь в луже грязи. Осень ведь. Правда, в этом году она пришла быстрее, чем мы её ждали. Обычно в это время ещё светит солнце и на улице стоит оглушающая тебя жара, мелкие гоняют на велосипедах по сухой каменистой земле и мы возвращаемся домой дружными компаниями. Но сейчас из-за пролившегося на наш небольшой посёлок дождя, большинство учащихся либо забрали родители на машине или вызвали ученики школы такси.        Изредка мимо меня пролетают автомобили на большой скорости, разгоняя лужи. При этом капли летят на меня, забрызгивая мой школьный сарафан. В нашей школе очень неудобная, старая, как-будто пришедшая из гимназий дореволюционной эпохи, форма. Пиная носком промокшей балетки камень, я бездумно гляжу на асфальт. Ладно, как бездумно? Именно в такие моменты больше всего приходит мыслей. Например, о школе, одноклассниках, о книжках и сказках, о просмотренном фильме и любимом человеке.        Еле улавливая чьи-то шаги в паре метрах от меня, я поднимаю глаза на приближающегося человека. Плечи невольно сжались, когда я увидела его, захотелось убежать далеко-далеко, хотя бы на другую сторону трассы, только чтобы не видеться с мужчиной. Живым воспоминание того, чего уже никогда не будет. Чем меньше становилось расстояние перед нами, тем всё сильнее отбивало безумный ритм сердце.        — Здравствуйте, Александр Алексеевич, — неловко и еле слышно поздоровалась я с бывшем преподавателем музыки. И встретилась взглядом с его глазами на уставшем, заросшем щетиной, лице. Глазами, полными боли, отчаяния и страшного безумия, на какое способен лишь отчаявшийся в жизни человек, который потерял всё, что любил. Когда-то эти изумрудные глаза сияли другим безумием: безбашенным и весёлым, это были глаза довольного жизнью человека, ловящего от жизни лишь удовольствие, когда-то, обладатель этих хитрых, весёлых глаз попросил называть его просто Сашей.        Александр Алексеевич появился в нашей школе два года назад, когда я только перешла в восьмой класс. Высокий, красивый, с коротко постриженными чёрными волосами он напоминал модель, настолько он был идеален. В нём не было чопорности взрослых, не было высокомерия или неприязни к нам, ученикам. Он не строил из себя не пойми что, а просто с нами общался. Как с равными. Каждый теперь всегда знал, к кому в школе стоит бежать, если у тебя проблемы. К учителю музыки.        Он любил побалагурить, пошутить на уроках и попутно рассказывал нам о музыкантах-классиках. И знаете, что удивительно, я всё помню, что он рассказывал с нашего первого урока, будто он был только что. Хотя прошло уже два года и я перешла в десятый класс. Его лекции не были нудными, он никогда не смотрел в стену или потолок, задумываясь, как бы нам лучше преподать материал. В глазах Александра Алексеевича постоянно играли смешинки, и, честно говоря, мы с девочками считали, что виноват во всём алкоголь, так как когда кто-нибудь из нас оказывался очень близко к нему, то начинало кружить голову, и каждая из нас становилась будто пьяной.        Конечно, может быть, это происходило из-за того, что многие из нас были тайно влюблены в него? Даже некоторые не тайно, а явно показывали своё отношение к молодому мужчине. Честно признаюсь, я также сходила по учителю с ума. И по глупости, в восьмом классе пыталась с ним сблизиться, чтобы он обратил на меня внимание и выделил из общей толпы.        По существу, я знала только одного человека, который наверняка мог сказать, пьёт ли Александр Алексеевич по вечерам или нет. Этим человеком была моя сестра Юля.        Юля была на три года меня старше, в том году, когда пришёл учитель музыки, она перешла в одиннадцатый выпускной класс. У нас в школе такие предметы как музыка и труд ученики проходили даже на последнем году обучения. Одиннадцатый класс, в котором училась Юля, не стал исключением.        Юлька никогда не любила классику, её любимыми исполнителями были Тимати, Алексеев, Егор Крид, Баста и Мохито. Она обожала попсу, ловила все музыкальные новинки, меня иногда пугала эта её страсть, но мы все дома дружно терпели, когда она включала колонки в своей комнате на всю громкость и слушала песни. Именно, пожалуй, из-за своей «любви» к классике, они не подружились с Александром Алексеевичем.        Помню, после каждого урока музыки она приходила домой и со злостью высказывала мне, какой ужасный наш учитель музыки. Юля очень умела превращала его в монстра и поначалу я даже ей начинала верить и стала хуже относиться к Александру Алексеевичу. Но не устояла перед его природным обаянием и перестала воспринимать его, из-за рассказов сёстры, за чудовище.        За три месяца я успела привыкнуть и к учителю и вечному нытью Юли на Александра Алексеевича. Это стало нашим неким ритуалом, она ругает музыканта, а я его выгораживаю, при этом очень аккуратно, чтобы Юлька не догадалась о том, что я влюблена в учителя. И случилось маленькое чудо.        Мой преподаватель по игре на скрипке, из-за преклонного возраста, отказался давать мне уроки и, так как Александр Алексеевич отлично играл на этом инструменте, я стала ходить к нему по вечерам заниматься. Я была на седьмом небе от счастья, перед каждым уроком у него на дому я начинала задыхаться от переполнявшего счастья. Я увижу его.        А потом, так как началась зима и темнело очень рано, музыкант предложил моим родителям, что он будет к нам приходить, чтобы я не гуляла в темноте. Три раза в неделю, в понедельник, среду и пятницу, я в половину шестого ждала около двери Александра Алексеевича, считая секунды до его прихода. Иногда со мной его ждала Юля. Она часто оставалась с нами в комнате во время занятий, иногда просто молчала, сидя в телефоне, но чаще влезала в наш с ним музыкальный, так сказать, разговор и подначивала мужчину, шутя с ним или ругаясь.        Как-то, я пошла в магазин, смешно подумать, за спичками. Стоя в супермаркете в очереди, я постоянно поглядывала на время, понимая, что скрипач уже пришёл и ждёт меня. Сквозь рыхлый снег я как можно быстрее добежала до дома. Что же там я увидела? Я увидела то, что окончательно разрушило все мои детские мечты и надежды.        Облокатившись о стену, Александр Алексеевич прижимал к своей груди Юлю и целовал её, она же с лёгкими стонами, зарывшись рукой в его волосы, прижималась к нему, отвечая на жаркий поцелуй своей страстью. А я ушла из комнаты, стараясь не шуметь, вышла, прихватив с собой все свои карманные деньги, из дома. И пошла в супермаркет, купила на все деньги шоколадок и усевшись на скамейку на улице, бездумно съела их. Шоколад помогает убрать боль, он сглаживает морщинки, затягивает раны, помогает успокоиться.        Я ничего никому не сказала о том, что видела, ни тогда, ни теперь. Странно, но кроме меня никто не замечал их тайных отношений. Все эти постоянные взгляды, ласковые, с неким обожанием, улыбки. Лёгкий румянец на щеках сёстры во время пересечения их взглядов и его хитрое хмыканье при взгляде на неё.        Да, я ревновала, злилась, некоторое время практически не общалась с сестрой, к её недоумению. Жуткая зависть заставила меня сделать очень глупый поступок: отказаться от занятий на скрипке. Тогда я считала это правильным, не видеть лишний раз его и не давать им встретиться. Идиотка, как я не могла понять, что они видятся гораздо чаще, чем я могу себе представить.        Тот момент, когда я поняла, что смирилась с их любовью и простила сестру, невольно сделавшую мне больно? Тот день, когда я увидела, что Юлька подозрительно потолстела, а она всегда тщательно следила за фигурой, не позволяя себе ничего лишнего. А тут — маленький животик. Я была не таким уж и глупым ребёнком и сразу всё поняла. Юля беременна. Да, поначалу это было шоком, хотя я и знала, что происходит после того, как парень и девушка начинают встречаться. Даже в своей фантазии я не могла представить, что скоро стану тётей.        Под мешковатой одеждой многого не скроешь. Через какое-то время Юля с Александром Алексеевичем нам во всём признались. Папа гонял учителя музыки по всему огороду, пока тот его не заверил, что отношения у него крайне серьёзные к Юле. Тем вечером он и сказал мне, чтобы я звала его Сашей, ведь скоро родственниками станем.        В начале сентября у нас был переполох, Юля была на девятом месяце и мы вот-вот ожидали начала родов. Саша сходил с ума и практически не отходил от Юли, исполняя все её капризы. Роды прошли быстро. И я была радостной тётей, у меня племянник Серёжка!        Я, девятиклассница, была безумно рада этому событию, поначалу побаиваясь мелкого, я к нему привыкла и постоянно забирала мальчика у Юльки и Саши, чтобы понянчиться с ним. Во мне проснулся материнский инстинкт с этим ребёнком, создавалось ощущение, когда я держала его на руках, что это мой ребёнок. Мы даже были с ним очень похожи, конечно, ведь он пошёл в Юлю, а мы с ней как две капли воды, одинаковые.        Через полтора месяца нас: меня, маму и папу вызвали в морг на опознание тел. На секционном столе лежало изуродованное машиной тело моей старшей сёстры, а рядом маленький Серёжка. Господи, за что? Почему именно они и сейчас?! Как же больно… Больно. Потеря сёстры и маленького. Больно. Накрывшее одиночество. Больно. Их больше никогда рядом не будет. Больно было, когда я очнулась после того, как от увиденных распростёртых обезображенных тел потеряла сознание, и поняла, что это был не кошмарный сон, а кошмар наяву.        Потом я узнала, после миллиона часов без остановочных слёз и истерик, что Саша выжил. Он выжил после той страшной автокатастрофы около светофора и лежит в больнице с несколькими переломами рёбер. И всё, больше с ним ничего не случилось. Представляете? Поначалу я сама хотела его убить, винила его во всём: в смерти сёстры, в смерти племянника, в том, что он купил ту проклятую машину, в том, что они именно в тот день решили поехать на ней, я винила его в том, что он вообще приехал в наш посёлок.        А потом случилось страшное. Саша, когда узнал, что Юля и его сын погибли, он… Сошёл с ума. Обезумел. Нет, не буйствовал, не хотел всем отомстить, просто ему стало на абсолютно всё плевать. Он не следил за собой, практически не питался. Чаще всего он теперь играет на скрипке у себя в квартире или ходит, как сейчас, по улицам, бездумно, молча, с большими пустыми глазами. И это очень страшно. Даже несколько страшнее, чем понимание того, что моей сёстры больше нет со мной. Что я не могу её обнять, стукнуть со злости или похохотать с ней из-за шуточки из вк. Безумие учителя страшнее, чем всё остальное.        Саша пустыми, бесцветными глазами смотрит на меня, не узнавая и идёт дальше, с футляром от скрипки в левой руке. Он держит его крепко и аккуратно, настолько, что деревянный футляр ни разу не стукнулся о его ногу. Держит так, будто это последнее, что осталось в его жизни. Больно и страшно видеть его теперь таким, с длинными отросшими волосами, с бородкой, в грязной одежде и безумными, пустыми глазами. Никогда раньше у меня не было такого сильного чувства к этому человеку. Никогда раньше мне не хотелось очень сильно обнять его и защитить.        — До свиданья, Саша, — одинокая фигура скрипача отдалялась от меня.