Сон и явь

– Вытащишь меня через восемнадцать часов, если я не вернусь к тому времени сам, – Джессо деловито лепит на себя разноцветные электроды, не думая обращать внимания на побледневшего до меловой кожи стоящего рядом Кикё. Капитан молчит пронзительно-громко и даже не кивает, закусывая губу. Пауза под писк приборов и хриплое, тяжелое дыхание с соседней койки – Бьякуран кидает на окутанного проводами и трубками Рокудо короткий взгляд, задумчиво щурится и совсем не улыбается. Совсем не улыбается, надевая респираторную маску, совсем не улыбается, укладывая лохматую голову на подушку, совсем не улыбается, прикрывая глаза. Точно так же, как не улыбается и Кикё, подключающий Джессо к сознанию иллюзиониста. – Отзвонись Саваде, иначе на ушах будет стоять не только Вонгола. Скажи, что я занялся Мукуро-куном лично. И что я его вытащу, – таким серьезным Кикё видел своего босса только... Да и когда, черт возьми, Джессо не улыбался хотя бы фальшивой усмешкой? В Мельфиоре все Венки знали, что Бьякуран, падкий на необычности, не упустил из своего внимания и Десятого Тумана Вонголы, но никто из них не думал даже, что их связывает нечто большее, чем ехидные перепалки. *** Мукуро довольно быстро забыл, что это бескрайнее поле, разделенное пополам одинокой полосой рельс, ему снилось. Все, что он помнил – поезд, что проносится здесь, ходит всего раз в столетие. Рокудо, еще совсем подросток, хрупкий и острый, стоял на большом неровном камне, который, видимо, был знаком остановки для поезда или чем-то вроде подобия обозначения станции. По крайней мере, он так решил, потому что здесь не было больше ничего, кроме зрелой пшеницы, зелени травы у рельсов и невероятно высокого и ясного неба. Разводы-облака пачкали синеву, игнорируя ослепительное солнце: именно тогда Мукуро подумалось, что стоять на одном месте – не самая плохая идея. Ко всему прочему, кто знает, когда в последний раз приезжал поезд и сколько осталось до окончания срока в сто лет? Стрекозы садились на плечи, и это единственное, что заставляло подростка дергаться – он совершенно не любил насекомых. Но, в конце концов, когда Мукуро надоела довольно статичная поза и он собирался слезть с камня и найти что-то более занятное, чем любование небом, он уловил краем уха мерный клокот двигающегося парового поезда. Он остановился прямо перед Рокудо с пронзительным воем трубы; машинист высунулся в маленькое окно и приветливо приподнял свою шляпу. Мукуро озадаченно посмотрел на старый поезд, поднял взгляд на мужчину средних лет и из вежливости улыбнулся в ответ. За мгновения этого обмена любезностями с поезда успел сойти совсем-совсем белый мальчишка, лохматый и улыбчивый – Рокудо, недоверчивый к людям, окинул паренька, младше его на пару лет, презрительным взглядом и спрыгнул, наконец, с камня, гордо вздернул нос и пошагал по зеленой хрумкой траве босиком против движения поезда, показывая всем своим видом, что не намерен больше ни с кем разговаривать. Но с ним заговорили первыми. – Привет, а я Бья! – у белоснежного пацаненка была вовсе не белоснежная мордаха: он уже успел где-то измазаться шоколадом, а на щеке остался отпечаток от подушки. – Куда ты собрался? Я ведь приехал за тобой! – Я, конечно, большой любитель путешествий, – обстоятельно, по-взрослому важно начал Мукуро, продолжая шагать по траве, смешно вздергивая острые коленки высоко-высоко, – Но здесь еще много вещей, которых я никогда раньше не видел. Так что я пошел. И Рокудо совсем не ожидал, что этот... Этот... "Бья" так сильно расстроится. – В таком случае... Я останусь с тобой, – внезапно серьезное заявление и совсем не детский взгляд лиловых глаз вынудили брюнета недоверчиво вздернуть капризную тонкую бровь. – Вы уверены? Поезд приезжает раз в сто лет. Вы попросту застрянете здесь. А идти вдоль рельс — слишком опасно и долго, – обеспокоено отозвался машинист из своей кабинки. – Было бы хорошо, если Вы, дорогие друзья, поехали сейчас. Бьякуран же лишь покачал головой и, глядя прямо в гетерохромные глаза Рокудо, спокойно выдал: – Я хочу увидеть то, что видишь ты. И Мукуро внезапно стало так обидно за этого парнишку! Так обидно, что он, не задумываясь, схватил блондина за руку и затащил в поезд, и только когда двери закрылись за их спинами, увидел этот замученный взгляд, мол, дитя, если ты собирался сесть, то зачем устроил весь этот театр? Рокудо лишь возмущенно хмыкнул, отворачиваясь. *** У Бьякурана на полке была книга, но он не читал ее. Он смотрел на Мукуро и снова молчал: на все его рассказы про стрекоз, высокое небо, пшеницу по пояс и неизвестные цветы вдоль рельс Джессо лишь снисходительно улыбался и целовал все еще острые колени Рокудо, все время убирая падающие на лицо пряди синего хвоста. Иллюзионист, поерзав, в итоге все же дотянулся до той книги на полке, погладил Джессо по светлой голове, которую тот устроил у Тумана на коленях, и раскрыл книгу на середине. Потом Мукуро даже не вспомнит, что он читал, все что вспомнится, так это был какой-то грустный роман, а за окном пролетали другие вселенные, путаясь в млечных путях, и Рокудо казалось, что рельсы висят в воздухе. Но это было само собой разумеющимся. Бьякуран отсчитал примерно двадцать комет, прежде чем повернуться ко Мукуро лицом и сказать, что тот проскочил страницу. Иллюзионист возразил, но, проверив, понял, что и правда потерял ход событий. Тогда уже он спросил Джессо, зачем нужно читать книгу вслух, которую он и так знает наизусть. На что получил ответ: «Чтобы не забыть». *** – Ты рассмеялся, поднялся с колен и коротко поцеловал меня в уголок губ, когда заметил, что я в замешательстве. Забрал из моих рук книгу и, пролистав примерно половину, с хрустом раскрыл её, едва ли не выворачивая наизнанку. Пальцем указал на строчку где-то в самом конце страницы с левой стороны, которая гласила: «Забывший свою историю — обязан её повторить!». Я хотел спросить что-то, но ты только улыбнулся, отложил книгу и кивнул в сторону окна, где пролетала очередная комета на фоне полярного сияния. Ты сказал, что помнить прошлое, разумеется, прекрасно, но настоящее интереснее, особенно, когда оно так близко. Я проснулся, потому что ты сказал мне, что я должен идти и... выбил окно.