ярко-красный;

За ярко-красным не видно синяков под глазами, за ярко-красным не видно фиолетово-желтых пятен, оставленных на руках матерью, за ярко-красным не видно сколов, трещин и совершенно разбитой картинки. Или ярко-красный просто подходит к копне огня на голове? К бурану из огня в голове? Половина нее утонула в водах Свитуотер с простреленной головой, с вышебленными мозгами. Жить без половины себя можно; Шерил все еще уверена, что она-то из них двоих уж точно знает, как нужно выживать. Она научилась, потому и справляется; Джейсон умел жить, не выживать. Джейсон и не выжил. Ее не сломить, потому что ломанное и так уже ломанное. Куда еще-то? К девочке Блоссом никто не хотел приходить на день рождения; становясь женщиной, Блоссом превращается в огонь, который сам к себе подпускает, манит обманчивым теплом... сжигает до костей, оставляя после себя мерзотно-блевотный запах сожженной плоти. Она не умеет делать что-то наполовину. Ненавидеть, так всей грудью. Любить — до вскрытой грудной клетки и вынутого сердца. Снобизм липнет хорошей маской; ночами все еще не хватает той самой второй половины. Он уж не придет, не успокоит; лишь ночными кошмарами явится. С теми белыми зрачками, синеватой кожей и хриплым зовом к себе с протянутой рукой. Шерил учится быстро. Сбежать от родителей, сбежать из города, сбежать даже от самой себя можно. Сбежать от призрака близнеца, что столь настойчиво преследует ее, никак не получается. (Она боится, что однажды он заберет ее.) Она курит вишневые сигареты, от которых между пальцами мелкие красные — так подходящие к помаде, туфлям, волосам — пятнышки аллергии. Она выкладывает очередные фальшиво-приторные фотографии в инстаграм, которые набирают сотни и тысячи лайков. Она повторяет себе и всем вокруг, что свободна-свободна-свободна. И сама, кажется, падает все глубже и глубже. В ту самую пропасть, из которой не выбраться, хоть ногти ломай, цепляясь за камни, хоть обдирай кожу на ладонях и коленях. Призрак, нависающий над ней, не прогоняют ни губы Арчи — а он так похож на Джейсона, просто ужасно похож, — ни Тони-Вероника-Бетти. Шерил учится дышать со своим этим призраком. Во второй раз, оказывается, позволить себе такую глупость, как самоубийство, почему-то не получается. Ему бы это не понравилось. Тому, живому. Тому, который заботился о ней. Не тому, кто ночами хрипит, руки к ней тянет и грозится забрать с собой. Главное за контур губ не заехать, когда с утра будет рисовать себе новое, живое лицо.