Море

Лязгнула решетка. Из темноты появился Малюта. «Хорошо ли, Филипп, содержишься?» Филипп сурово обрывает его: «Говори, зачем пришел? Не ерничай!» Малюта не за тем пришел… «Дело боярское потеряно. Идет Иван Васильевич на Новгород. И в последний раз руку дружбы тебе протягивает: послужи, Филипп, верностью Русской земле: шли Ивану благословение, как некогда под Казань посылал, пресечь измену Новгородскую, чтоб не сунул Новгород нам ножом в спину, пока бьемся мы с немцем за море Варяжское. В бешенстве обрушивается на него Филипп: «Никакого моря Варяжского я не знаю, Знаю свое море - Студеное, и что князь московский меня с него силой выдернул». Смотрит на Филиппа Малюта, дивится. Разбирает его любопытство. Спрашивает: «А какое оно, это море Студеное?» И Филипп на Малюту смотрит, не меньше его словам дивится. С неохотою отвечает: «Сурово море. А все же красиво… краше места не сыскать, хоть ведь свет обойди.» Жадно слушает его Малюта. «В летний погожий день, или солнечной ночью - летом ведь там и ночью солнце с небес не сходит - расстилается море вокруг, сколько хватит глаз, голубым атласом, а кое-где, точно белым кружевом с жемчугами, расшито белой морскою пеной…» Рассказывает Филипп… И не хотел было с поганым кромешником знаться - а сердце-то по тем краям стосковалось, как нашли воспоминания - не удержишь. Рассказывает Филипп, слушает Малюта, как завороженный, как далеко-далеко, у самого окоема, темной туманной полоской подымаются из моря Заячьи острова, про дивную зверь-рыбу белуху, да про маленьких нерп усатых, точно морские коты. А когда досказал Филипп - молча встал Скуратов. Из кельи прочь вышел. Затемнение. Из затемнения. Торчат из снега кресты занесенного погоста. Мимо них беззвучно движется по снегу лыжный поход. Рядом с Иваном едет виноватый Малюта. «…толку-то нынче с Филиппа - как от козла молока. Совсем плох нынче старик в темнице, Только про море и говорит.» Нахмурился Иван гневно, свел кустистые брови, точно старый нахохленный ворон… а потом вдруг рукою махнул. «Ну да и шут с ним. Пускай на свое море и катится, нам глаза не мозолит.» Глянул царь на Малюту: «А ты его, Гришка, туда и доставишь». Затемнение. И все живы.