Трудности влюбленностей

Роман лениво ковыряется вилкой в только что приготовленных спагетти, размазывая сливочный соус по краям плоской белоснежной тарелки. Мысли его направлены на девчонку напротив, что водит тонкими пальцами по гладкой стеклянной крышке дизайнерского стола, имитируя игру на клавишах пианино. Мать говорит о чем-то бесполезном на фоне, пока он наматывает длинные макаронины на вилку, делая вид, что собирается поесть. — Как дела? — щебечет тонким голосом рыжая девушка, резко останавливая взгляд на его руках. Не смотрит в глаза, как и всегда. Мертвая, как и обычно. Бледная, с фосфорным свечением кожа переливается в лучах полуденного солнца, пропуская теплые лучи насквозь, — Почему молчишь? Думаешь, твоя мать заметит, что ты болтаешь сам с собой? Она слишком увлечена разговором о самой себе. Она-то с кем говорит? Уголки губ содрогаются в нелепой попытке улыбнуться её обыденному разговору в никуда. Мартин обиженно дует багрового цвета губы и останавливает свою выдуманную игру пальчиками. Тяжело вздыхает и перемещается за спину Оливии, будто кладет руки на её плечи и изображает встряску. — Она всегда была такой? — Болтливой? — вдруг вырывается у него вслух, но слишком тихо, родительница даже не замечает его бормотания. — Ага. Сколько можно уже? Это третья операция за месяц, — Годфри хмурится, — ох, ты совершенно не слушаешь свою мамочку. Она собирается увеличить разрез глаз. Куда? Ещё немного и она станет похожа на девчонку из японских мультиков. — Рома снова проявляет попытку улыбнуться, но не выходит. Он молча встает из-за стола, отодвигает тарелку от себя, показывая нежелания есть и собирается уйти. — Милый, ты совсем не притронулся к еде, — голос у Оливии прокуренный и оттого хриплый, наждачный. Роман закатывает глаза, игнорируя её вопрос, и выходит из столовой. Поднимается по лестнице на второй этаж, а Лидия всё это время продолжает стоять за спиной женщины. — Оливия, просто прекрати столько пить и выкуривать по пачке в день, — говорит так, словно та действительно услышит, — и заметь уже, что твой сын разговаривает с мёртвой соседкой. Пора вытащить свою голову из задницы. И исчезает в воздухе, оставляя Оливию доедать обед в (уже точно) полном одиночестве. Появившись в комнате Романа, первым делом левитирует на кровать, принимая максимально удобное (визуально) положение. — Давай фильм посмотрим? — Роман уже запускает браузер и вводит что-то в поисковую строку. И так второй год. Впервые она появилась спустя год после собственной смерти — якобы вскрылась, нашли в ванной с багровой водой всюду и посиневшими губами. Вены резала неаккуратно, уродливые полосы с меняющейся глубиной остались на проекции призрачного тела. Но как вскрывалась совершенно не помнит — просто в годовщину своей смерти вдруг возникла в комнате Романа, напугав его до побеления и без того бледной кожи и панической атаки. Уйти Лидия попросту не смогла — не умела. Да и до сих пор не умеет. И вот, Роману приходится делить комнату с мертвой соседкой. Она не спит, не ест, не ебет мозги и совершенно не мешает. Иногда прячется в шкафу среди рубашек и свитеров, иногда просит полистать какую-нибудь книгу; причем действительно просит перелистывать, потому что сама почти что аморфная, не имеющая способность физически касаться и трогать шершавые странички очередной книжки. Роман помнит её, жизнерадостную и самую яркую девушку в школе, ещё с начальной. Она всегда была той самой классной соседской девчонкой, что завела дружбу с мрачноватым парнем. Лидия всегда была умничкой, пока не вскрылась одним прекрасным летним днем в полнейшем одиночестве в ванной. Причин для этого у неё не было: единственную дочь родители обожали, в школе проблем тоже никогда не было, куча друзей, одним из которых был Роман, парень капитан футбольной команды. Просто всё пошло как-то не по плану. Она умерла, и все мечты поступить в Йель, отправится в путешествие по Европе и о прекрасной свадьбе на берегу моря улетели к черту. Остался лишь Роман и его дом с туповатой мамашей. Иногда, Годфри слышал, как она плачет по ночам от собственной безысходности. Слышал, как всхлипывает и ругается матом на невозможность вновь ощутить капли дождя, да даже собственные слёзы. Она просто рыдала за шкафом, сидя на полу. Но никогда не жаловалась. — Думаешь, это моё наказание? — тихо произносит Лидия, левитируя над кроватью. Роман сразу понимает, о чем она говорит. — За что? — он перелистывает страницу учебника. — За то, что все в моей жизни было слишком хорошо. Она говорит холодно, отстранённо, и подходит к окну, наблюдая за нахмурившимся небом — скоро польёт дождь. Деревья за окном незаметно качаются из стороны в сторону, неслышно шелестят листьями. Роман понимает, что разговор для неё окончен, да и вопрос был риторический.