***
Новостные каналы брешут, скрывают правду — разузнать и понять то можно за пять минут, Ричи крутит в руках ключи и целует маму, забирает рюкзак, садится в отцовский джип. Он сказал, что сегодня праздник, поедет к другу, мать не слушает и уходит к себе наверх, потому что три года Ричи готовит ужин, убирает, стирает, пашет один за всех. Гэвин Рид был отличным мужем, хорошим другом, детективом прекрасным и неплохим отцом. Смерть сама выбирает, где ей сегодня сукой быть и танец устроить под проливным дождём. Карту Штатов в бумажном виде Рич прячет в сумку, что берёт из коробки старенькой в гараже: он обдумал всё столько раз за вторые сутки, столько писем отправил, что позабыл уже. Он кидает последний взгляд на свой дом привычный, нажимает на газ и мчится в ночную даль — маршрут до Детройта менее симпатичный, чем в Неаполь, Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Орлеан. Впереди грозовые тучи над горизонтом, дождь нахрапом бьёт в окно, скалится лобовым, Ричи мчит прочь от дома, где был ещё ребёнком, в город, где столько лет назад был отец живым. Путь тернист, и ноябрь выдался не в погоду, там, где снег должен ровным слоем лежать — дожди. За десяток миль Рич глушит свой дальний, ходу прибавляя и слушая, как дребезжат ключи. Невпопад вспоминает ссору, звонок от дяди, алгоритмы расчетов, — всё это о пустом, ведь ему неизбежно надо, упрямо надо воплотить все идеи в жизнь, рассказать о том, что прощаться с родными больше не станет нужным, ведь родные начнут бессмертно ходить вокруг, успевать домой на тихий семейный ужин в самом близком своём домашнем для них кругу. От болезни любой есть средство, есть выход, правда, есть возможность увидеть вновь тех, кто был любим, кто с тобой по утрам делил круассан на завтрак, кто учил тебя делать первые все шаги. Рич устало трёт переносицу, жмурит веки и совсем по-отцовски хмыкает тихо вслух, а потом жмёт на тормоз в панике и в кювете понимает, как был он неосторожен, глуп. Из машины его вытаскивает андроид — на потрепанной форме не разберёшь модель, внешне вроде «ПэЭл-шестьсот», ничего-то кроме Ричи больше не видит — обморок, тишь и темень. Через пару часов от боли в затёкшей шее Ричи будет ругаться, щурясь от света ламп, а потом вдруг затихнет, видя в проёме двери свою цель, к которой мчал, не смыкая глаз. Улыбающийся, чуть встрепанный, но андроид раздаёт указания, после проходит вглубь. — Извини, что ты связан. Да, моё имя Коннор. — Да я вижу, это написано прям на лбу. Ричард счастью не верит, как и своей удаче, потому потирает руки, уже без пут, и всё смотрит и смотрит, словно как передачу, на андроида перед ним, на его судьбу. — Десять лет с небольшим, как город лишился жизни, в нём царит повсеместный хаос, идёт война. Люди бросили нас, оставив дома и вещи, и Детройт стал нам домом — славные времена. Девианты учились делать свой первый выбор, создавать, созидать, любить и прощать, потом среди них были те, кто бросил свой первый вызов, захватил порт и склад, но был отключён на срок. Через несколько месяцев всё это повторилось, и привычный уклад разрушен был до конца. Мы боролись за право жить — это получилось, но теперь наша жизнь — лишь рабство для тех, кто прав. Нет, не люди, андроиды править меж нами стали, посчитали себя сильнее, новей и… злей. Ты архивы читал? Знаком ли ты с именами? Ими правит моя последующая модель. Не приемлет людских имён, жжёт напалмом здраво и расстрелы проводит в полночь на мостовой. Потому что такое он заимел здесь право — быть судьёй и вершиной, этакий рулевой. Ты попал к нам — и парень, знай, это просто чудо, мы отправим тебя обратно, как стихнет ночь. — Коннор, выслушай ты меня, я приехал к другу своего отца, он нужен мне, это сроч… — Нет, послушай скорее, это опасно, глупо. Как зовут тебя, парень? — Ричард я. Ричард Рид. Коннор смолк и всё понял, кто и зачем же нужен — если это всё правда, он не уйдёт живым. За двенадцать часов в их штабе сменялись лица — Ричард хмыкнул себе, хороший оксюморон. План их действий имел успешность, поверив цифрам, хорошо проработан, полностью разъяснён. Оставалась неточность, помнит девятисотый человека, который стал ему, как семья, или вовсе забыл сквозь время его под гнётом информации о боях и патронах, да. Коннор был удивлён, сканируя человека, изучая его способности, налету изымал из архивов данных свои отчёты, находя столько сходств с ушедшим теперь во тьму. Ричард Рид был похож на Гэвина, как два пальца, и с таким же процентом был не похож никак. Все привычки его и внешность, повадки, страсти, речь и мат, удивительно, даже похож был мат. Только знания отличались кардинально, человек преуспел в науке со всех сторон, разработал план действий, был наделён талантом понимать, чего хочет сам и каким путём. Через сутки команда Коннора вместе с Ричи была в сборе и выдвигалась из штаба прочь. Каждый там понимал, что этот поход мог точно стать последним для них — за ними ступала ночь. Через четверть часа слышался первый выстрел, и пред ними предстал нехилый такой отряд, ровным строем идущий — и во главе неспешен шёл «ЭрКа-девятьсот», который им был не рад. Результаты сканирования не привели к успеху, человек не распознан — данные не найти. Но похожесть, походка, прищур его, тон смеха — быть не может такого, просто не может быть. — Назови своё имя, пуля уже готова, я спущу её — мне хотелось бы знать, в кого. — Ричард Рид. Опусти оружие, новый Коннор*, я пришёл сюда за данными на него.***
Тридцать лет назад отсюда уехал Гэвин, и спустя этот срок Детройт опустел совсем. Город признан теперь непригодным и заржавелым. В новостях только брешут — там уже нет людей, нет андроидов, девиантов, нет тайных складов. Город-призрак стоит покинутый, он пустой. Ричард Рид обнимает папу, прощаясь взглядом с уходящим в туман* девятым по мостовой.