Двадцать первый

Когда я закрываю глаза, я сразу вспоминаю тебя. Ты кричал, и по твоему лицу стекала кровь, капая на грязный пол какого-то склада. Слезы, смешанные с кровью и грязью запачкали твои щеки и подбородок. Ты корчился от боли. Пытался шмыгать носом, но я сломал его тебе в первые пятнадцать секунд. - Каратэ? – ты хорошо отбивался поначалу - Дзюдо, - стонешь ты, рассматривая меня своими огромными зелеными глазами. Поднимаешь руку и пытаешься протереть лицо. Воешь. Конечно, я ведь сломал тебе пару ребер, и рукой ты активно еще долго не сможешь двигать. Ты сидишь на заднице, пытаясь подобрать под себя ноги. Длинный, долговязый, тощий. - Вставай - Как тебя зовут? – спрашиваешь. Голос от криков и стонов охрип. Разбитые губы еле шевелятся. - Вставай, тебе говорят, - я подхожу и резко дергаю за левую руку. С левой стороны я сломал тебе ребра. Ты орешь, - заткнись, пока я тебе язык не вырвал. Тащу тебя в машину, ты еле плетешься, путаешься в длинных ногах, хромаешь. Машина рабочая, без номеров, без опознавательных знаков. Да и тебе похуй. Медленно моргаешь и постанываешь, пока я сажаю тебя на переднее сиденье. Весь кожаный салон пачкается твоей кровью и грязью. - Жить будешь, - хлопаю дверью. Едем медленно, на дороге темно. Ты все смотришь огромными глазами на меня и спрашиваешь - Почему не убил? - Приказа такого не было. Твоего отца припугнуть надо было. Ты киваешь. Тебя тошнит. Достаю одной рукой из бардачка пакет и салфетки. Блюешь кровью. Вытираешься. Медленно. Представляю как тебе больно. - Как тебя зовут? – повторяешь - Арсений, - зачем я говорю свое настоящее имя тебе? Не знаю. - А я Антон. Очень приятно. Я ухмыляюсь. С юмором. Шутник. - А что теперь? - Отправишься в больницу. Твой отец исправит ситуацию и больше такого не допустит. - Ммм, - мычишь, потирая грудь, - а ты? - Ты меня больше не увидишь. Я увидел знакомое место и остановился. Отстегнул ремень безопасности и повернулся к тебе. - Сейчас выйдем из машины, ты вызовешь скорую со своего номера, назовешь место, - я указал на заброшенную автобусную остановку, где остановился, - а затем я ударю тебя по голове. Очнешься уже в больнице. Все ясно? Ты испугался. Меня так не боялся, как остаться один на остановке. - А трахать ты меня не будешь? - Что? - Папины шестерки всегда своих жертв трахают, - пожимаешь плечами. В глазах стоят слезы, пытаешь шмыгнуть носом. - Я не шестерка, что бы трахать малолеток в лесу, - поджимаю губы. Зачем говорить ребенку о способах насилия над врагами? Не понятно. Выхожу из машины, вытаскиваю тебя. Ты звонишь в скорую и прячешь телефон в карман. Смотришь не моргая. - Ты уж прости, - говорю я и бью по голове. Падаешь к моим ногам. Кладу тебя около лавочки, будто ты упал с нее. Беру табличку с номером «21» и фотографирую тебя с ней. Двадцать первая жертва. Антон Андреевич Шастун. 19 лет. Выполнено. Дома я сразу хочу лечь и уснуть. Эти пытки выматывают. Но стоит мне добраться до кровати и закрыть глаза, как твой образ разрывает темноту. Ты все смотришь и ноешь, шипишь, кричишь, стонешь. Пытаешься вырваться, закрыть лицо руками. Что за херня. Спустя несколько дней и средств из аптеки лучше не становится. Ты видишься каждую минуту, как только я закрываю глаза. Твой образ преследует. Да брось, я слабо тебя поколотил! - Как ты? – Серега привез пиво, пиццу и новости сверху. - Никак. Ходил к психотерапевту даже. Сказала, у вас стресс из-за работы, - я потер виски, - выписала сильные снотворные. - Смешно, - Серега снял со стены охотничье ружье, - Паша волнуется. Говорит, его лучший работник вне деятельности. - А ты ему простил, что я лучший работник? - Я и сам за тебя волнуюсь. Слушай, - Серега вешает ружье на место и садится ко мне на диван, - есть хороший способ, говорят, расслабляет. Садишься в машину, включаешь музон и катаешься по ночному городу. Может, попробуешь? Я уже два месяца как нормально не сплю. Я готов пробовать все что угодно. Серега прав, в машине я как-то расслабился. Хоть перестал о тебе думать. Давно по городу не катался. Стою на светофоре около кого-то дорогущего отеля, подпеваю песне и поднимаю взгляд на двери отеля. Да ну нахуй. Ты стоишь у двери. Видимо ждешь такси или друга, разглядывая дорогу. Жмешься, с ноги на ногу переступаешь. Кутаешься в огромную толстовку. Где твоя куртка, сейчас ноябрь?! Ты всматриваешься в машины своими огромными зелеными глазами, шмыгаешь носом. Зажил. Загорается зеленый. Я проезжаю и зачем я это делаю??? - Меня ждешь? – торможу около тебя, опускаю окно пассажира и смотрю на тебя. Тебя от страха колотит или от холода. Ты ловишь воздух ртом, уголки все еще разбиты. - Да… Садишься в машину. Ебанутый. Садишься, поднимаешь окно, пристегиваешься, греешь руки у печки. - Привет. - Ну, привет, - я трогаюсь, - как здоровье? - Уже лучше, - рассматриваешь меня, - месяц проторчал в больнице, а потом отец меня оттуда забрал. - Зачем ты сел ко мне в машину? – спрашиваю - Зачем ты остановился? - Я и убить тебя могу. - Но ведь ты так не сделаешь, - улыбаешься. Уголок рта чуть кровит, - куда мы едем? К тебе? Ко мне. Не отвечаю. Куда еще я могу тебя отвезти. Ты молчишь. В лифте тоже молчишь. В квартире скидываешь кроссовки и нагло рассматриваешь помещение. - О, - показываешь пальцем на ружье, - ты им убиваешь. - Это охотничье, - я снимаю куртку, обувь, выключаю в прихожей свет, - моего отца. Он любил охоту. - Мой любит яхты и телок. Ну, ты наверное и так знаешь. А мама… - Знаю. - Говорят, у меня брат есть. - Сестра, - уточняю. Ты улыбаешься. Все знают, что твоя мама сбежала от отца к другому мужику. Ты ходишь по квартире, рассматриваешь все, трогаешь длинными пальцами мои вещи. Потом замираешь и быстро подходишь ко мне. - Хочешь посмотреть? – тянешься к краю своей толстовки, - помоги... я все еще плохо рукой двигаю… Я беру за края толстовки и стягиваю с тебя. Ты остаешься в розовой футболке с какими-то надписями. - Сними, - приказываешь что ли Снимаю футболку. На теле еще ссадины, синяки. У сломанных ребер все лилового цвета. Я кладу руки на твои предплечья и чуть сжимаю. Ты тянешься ко мне. Между нами семь сантиметров и твои губы у моих глаз. Целуешь. Я отшатнулся. - Антон, мы не… Ты снова тянешься ко мне, хватаешь за руки, целуешь. Сжимаешь мою футболку. Совсем голову потерял. Мозги по ходу я выбил тебе. Но я сам отвечаю. Хватаю тебя за талию, прижимаю. Целую крепко, и мне кажется тебе немного больно. Ты цепляешься за волосы, тянешь. Весь ко мне льнешь, обнимаешь, носом водишь по моей шее. Я чуть отстраняю тебя. Ты хмуришься. Вижу твой стояк. Пиздец. Ты хватаешь края моей футболки и поднимаешь до груди. Дальше ребра сломанные не позволяют. Снимаю ее сам, дотрагиваясь до твоих пальцев. В зеленых глазах тону как в болоте. - У тебя красивые глаза, - говоришь, - можно я отсосу? Все нахуй. Выносите. С трудом, я разбил тебе коленную чашечку, опускаешься на колени, по пути расстегивая мои джинсы, стягиваешь трусы и понимаешь, что я возбужден не меньше. По-детски радуешься. И да, Арсений, у тебя двадцативосьмилетнего киллера со стажем отсосет сейчас девятнадцатилетняя жертва под номером двадцать один. Твой язык скользит потрясающе. Ты заглатываешь, и я покачиваюсь от удовольствия. Тебе больно стоять на коленях, от этого движения чуть резкие. В глазах плывет от удовольствия, цепляюсь рукой за твои волосы и направляю твою голову. Да у меня так ни одна девушка и ни один парень не сосал… Ну хватит. Резко поднимаю тебя на ноги, и ты кричишь от боли в коленях и груди. Впиваюсь в твои губы, вышагиваю из одежды и тяну тебя в спальню. Ты ложишься на кровать, я стягиваю твои брюки, специально задевая член. Стонешь. Что у тебя за блядские стоны такие… - Тебе будет больно, - констатирую факт. Ты киваешь и тянешься за поцелуем. Целую. Целую, подминаю под себя, нависаю сверху, устраиваясь между твоими ногами в синяках. Почему так долго сходят? Ты выгибаешься, стонешь, просишь еще. Целую твою шею, разглаживая рукой левую сторону груди. Тебе явно приятно. Ты гладишь мои плечи, иногда сжимая их. Ты потрясающий. Ты трешься своим членом о мой и тянешь - Пожалуйста, Арс… Как молнией. Смотрю в твои зеленые глаза и уже ничего не чувствую, кроме желания оттрахать тебя. Поворачиваю на живот, подкладываю подушку. Тянусь за смазкой. Ты дергаешь задницей в ожидании. Смазка с члена размазывается по подушке. Руки сжимают одеяло. Ввожу в тебя палец. Выгибаешься и тяжело дышишь. - Арс… Ввожу второй и разрабатываю тебя. Интересно кто тебя трахал до меня. Так сейчас золотая молодежь развлекается? Ты уже изъерзался, стонешь, крутишь своим задом и выводишь меня из себя. - Антон, замри, - шепчу тебе в ухо, навалившись на тебя, - замри и расслабься. Ты послушный. Вхожу в тебя сразу на всю длину. Сначала молчишь, а потом громко стонешь. Терпи. Ты привыкаешь быстро и сам подаешь бедра на меня. Я начинаю тебя медленно трахать. Знаю, ты хочешь быстро, тебя разрывает уже. У тебя болит колено, потому что ты упираешься им в постель. У тебя болит грудь, двигающаяся туда-сюда по постели. Но ты терпишь. Ты стонешь, оставляя слюну с кровью на одеяле, и подушке, которую успел подтянуть к лицу. Я и сам еле терплю. И в итоге не выдерживаю. Давлю на твою спину, и ты еще прогибаешься. И трахаю тебя. Сжимая твои бедра. Будут синяки, но тебе одним больше, другим меньше… - Арс, пожалуйста… я не могу… больше… Кончаешь. Тяжело дышишь, но продолжаешь двигать бедрами. Еще пару секунд и я кончаю следом. Ты лежишь на моей груди головой, водишь пальцами по моему животу. - Куда ты собирался? – спрашиваю, поглаживая твою спину. - На тусовку к знакомому. - Я тебя отвезу. - Я туда не хочу, - останавливаешь пальцы, запрокидываешь голову и смотришь на меня – я могу остаться? - Твой отец будет тебя искать. - Не, он на Мальдивах со своей новой телкой. Я поэтому в отеле и живу. Он решил, что так безопаснее. Я чувствую жалость. Оставить ребенка, которого избили за твои дела, и сбежать на острова? Что за мудак. Обнимаю тебя сильнее. Ты засыпаешь. И я засыпаю. Впервые за два месяца сплю спокойно. Ты спишь до обеда. Первые недели меня это умиляло, но потом задолбало. -Вставай, - стягиваю с тебя одеяло. - Нет, - потираешь глаза и пытаешься вернуть одеяло. - Живо, Антон! Ты торчишь в моем доме уже месяц. Смотришь телек, ешь из сковородки, не отходя от холодильника, залипаешь в моем ноуте, бегаешь от меня по квартире, когда что-нибудь натворишь и потрясающе трахаешься. Говоришь, что жить без меня не можешь, что любишь меня. И в кровати, в ванной, на кухонном столе, на диване стонешь «Арспожалуйстаеще». Как тебя не любить в ответ? Вот только мое чувство настоящее. А ты болен. Я понял почти сразу. Но ты не знаешь, что нам пиздец, как только твой отец забьет тревогу. Что нам пиздец. Что тебя вылечат, а мне пиздец. - Мы отметим новый год вместе? – стоишь в одних штанах и в намотанной на шею мишуре, - я хочу с тобой. Я улыбаюсь и киваю. Ты пиздец больной. Ты не выходишь на улицу. Ты все время рядом со мной. И на заказы мне приходится сбегать от тебя. Но это приятно. Возвращаться и смотреть в твои огромные зеленые глаза. Ты тянешься руками к моему лицу, целуешь и улыбаешься. Я целую в ответ. Улыбаюсь. Нам пиздец, Антон, нам пиздец. Ты подходишь, садишься на мои колени и накручиваешь мишуру на мою шею. Я жадно целую тебя. Пиздец. Мне с тобой пиздец. Все случается как-то быстро. Я вижу машины, подъезжающие к моему подъезду. Хватаю тебя, быстро одеваю на тебя толстовку, свою куртку, одеваюсь сам и тащу тебя на чердак. Там на крышу. - Что происходит? – спрашиваешь, когда мы идем по крыше к другому чердаку. - Спустимся через другой подъезд, в машину и уезжаем. - Кто это? – спрашиваешь. Я поворачиваюсь. Через чердак соседнего подъезда поднимаются люди в черном с оружием. Ты шепчешь, - мне страшно. Я оборачиваюсь обратно, из нашего чердака тоже люди с оружием. - Отпустите Антона Андреевича, - один из мужчин говорит в рупор. На меня направляют оружие. - Опустите Арсения, - с другой стороны объявляет мужчина. И я понимаю, что это Серега. Они тоже направляют оружие. Мы с тобой меж двух огней Кто-то стреляет, кто-то палит в ответ. Я кидаю тебя на бетон и закрываю собой. - Мы просим обмен. Вы нам Арсения, мы вам Антона. Никто не стреляет! Уберите оружие, блядь. - Мне страшно, - ты сжимаешь мою руку. В зеленых глазах слезы. - Послушай, ты сейчас встанешь и пойдешь к нашему чердаку, откуда мы вышли. Это люди твоего отца. А я пойду в другую сторону. Это мои люди. - Мы больше не увидимся? - Нет. - Я люблю тебя. - Я тоже тебя люблю, - я целую его в уголок губ и поднимаю руки. Встаю. - Передайте нам Антона, - люди целятся, практически нажимая на курки. Ты поднимаешься и начинаешь медленно идти в свою сторону. - Арс, иди сюда, - кричит Серега. Я начинаю идти к нему спиной, провожая тебя взглядом. Слышится выстрел. Ты оборачиваешься и кричишь. Тебя хватают за руки и тащат к чердаку. Последнее, что я видел - это твои огромные зеленые глаза. В больнице белые стены. Антону не нравится. В психушке плохо. Он хочет домой. Отец внимательно слушает врача. Антон вяло смотрит по сторонам. - В простонародье «Стокгольмский синдром», - доходят до Антона слова, - сейчас ему уже гораздо лучше. Мы практически на финишной прямой. - Когда я могу забрать его в хорошую европейскую клинику? - Думаю, на следующей неделе. - Спасибо. Антону не хочется в другую клинику. Ему ничего не хочется. Он ест кучу таблеток, и они подавляют чувства. Но когда Антон закрывает глаза, один и тот же образ преследует его. У образа прекрасные синие глаза. Он таких никогда не видел. Они смотрят в самое сердце. И заставляют его биться чаще. Когда он закрывает глаза, он сразу вспоминает его.