— А ты боишься грозы? — тихо спросила светловолосая девочка, поближе прижимаясь к подруге, но продолжая безотрывно глядеть в окно, за которым рисовали белым на чёрном рисунки молнии. Рыжеволосая лёгонько фыркнула, но вздрогнула, когда прокатился по крышам города гул грома. — Нет, конечно. — А чего вздрогнула? — первая рассмеялась, ловя сердитый взгляд серых глаз. — Ну, ну, докажи!
Прижавшись ладонью к холодной глади стекла, девушка замерла у окна, глядя на город, что медленно накрывался холодной серой свинцовой дымкой, спадающей от туч, застилающих горизонт и наваливающихся друг на друга, словно желая поглотить, создавая одно длинное полотно, которое потом, с наступлением ночи потемнеет, почернеет, создавая холст для первых мазков осенней грозы. Ей часто нравилось так, просто, стоять у приоткрытого окна, вдыхая прохладный воздух, вбегающий в комнату с улицы. Нравилось немного приоткрывать глаза, изучая взглядом разноцветную листву, пёстро обрамившую тёмные ветви раскидистых деревьев, тут и там выглядывающих из-за золотистых крыш домов. Ей нравилось стоять, прижавшись то ладонью, то лбом к холодной глади стекла. Впитывать в себя этот холод, ощущать, как он проникает в каждую клеточку тела, остужая жар, борющийся со льдом. Нет, она не была больна. Ах, только если бы!.. но нет, больна девушка никогда не была. И не болела, если быть уж совсем честными. Могла лишь пару раз кашлянуть, и то, лишь из вида, что она тоже человек. Матери смеялись, что над ней, что над её младшими сёстрами. Качали головами на расспросы других родителей о том, как им удаётся поддерживать здоровье дочерей, загадочно улыбаясь, по секрету поведав всё только, собственно, самим наследницам фамилии Фроуз — о том, что дочери каллайки и миррорки не могут так просто заболеть, как все дети. А порой хотелось. Порой Мелании чертовски хотелось просто так слечь в кровать на пару денёчков, чтобы все вокруг неё носились и заботились, прекратили переругиваться между собой и больше улыбались. Возможно, тогда бы в семье воцарилось бы немного больше бы понимания. Возможно, именно поэтому люди становятся добрее, когда кто-то другой, дорогой и любимый, становится на грань. Дорогой и любимый? Меланиа улыбнулась своим мыслям, а затем воровато оглянулась по сторонам, словно проверяя, нет ли в её запертой комнате кого-нибудь ещё. Но, не найдя никаких шпионов, как маленьких, так и больших, девушка тряхнула своими светлыми негустыми волосами, собранными в высокий хвост на затылке, и, забравшись с ногами на подоконник, высунулась оттуда, за окно. Выпрямилась в полный рост, хватаясь за деревянные ставни и улыбаясь, чувствуя, как с трудом пробивающиеся из-за тёмно-серых туч солнечные лучи ласкают её бледную кожу, освещая каждый участок лица и заглядывая в бледно-голубые глаза, такие же, как и у первой матери. А потом девушка отчего-то расхохоталась, как безумная, зажмурившись лишь на мгновение, когда ветер ударился о её лицо, спутывая тонкие прядки платиновых волос, но не прекращая улыбаться. И, аккуратно притворив за собой окно, сделала шаг вперёд, спрыгивая с окна второго этажа. *** На улицах отчего-то было тихо и безлюдно. Все разбредались по домам, торопясь пораньше уйти с работы или поздней учёбы, не задерживаясь там на лишнюю минуту-две. Хмурящееся небо, в момент заката приобретающее какой-то забавный, кофейный оттенок, нависло, кажется, ещё ниже над городом и пригрозило не спрятавшимся широко раскачивающимися из стороны в сторону полуголыми ветвями темнеющих деревьев. Перебирая пальцами в кармане и находя там небольшие монетки, потёртые немножечко сбоку и даже с частично обрезанными рёбрами, Фроуз короткими перебежками, как некий зверёк, перебиралась вдоль улицы, заглядывая то за один, то за другой прилавок. Наконец, она остановилась у небольшой круглосуточной кофейни, старой, уютной и очень крохотной. Вбежав внутрь, девушка оглянулась по сторонам, прижав ладони к груди, сминая тонкую джинсовую рубашку, впопыхах накинутую поверх белой майки, когда пришлось выбегать из комнаты сестры, хохоча над проклятиями, посылаемыми тринадцатилетней особой вслед. Порой ей казалось странным то, насколько различными они были — семнадцатилетняя старшая сестра, пошедшая и внешностью, и характером в мать-каллайку, и младшая тринадцатилетняя сестра, повторяющая и внешность, и характер матери-миррорки. Это казалось парадоксом, чем-то уникальным, но всё же, имело место быть. — Добрый вечер, мисс, — проскрипел голос пожилой женщины, стоящей за прилавком, — вы хотели что-то у нас купить? — Да, — Меланиа немного улыбнулась, и кто-то мог бы подумать, что улыбка эта была робкой. Однако, дело обстояло несколько иначе. — Я хотела бы купить у вас два стаканчика капучино, пожалуйста. И-и, — на мгновение блондинка немного задумалась, а затем указала на небольшую коробку, стоящую на третьей полке снизу, сразу за продавщицей, — и вот ту коробку шоколада, пожалуйста. Женщина, чьи тонкие седые волосы старательно были зачёсаны назад и собраны в маленькую аккуратненькую шишку, удивительно проворно для своего возраста повернулась назад, доставая коробку, а затем и принимаясь за готовку напитков. Всё это заняло не более двух минут. — Ваш заказ. С вас шестнадцать серебряных и сорок девять медных монет, — отчеканила она на старый лад. Фроуз кивнула головой и отдала серебряную монетку с цифрой «20», получив взамен горсть мелочи. Схватила и коробку, и два стаканчика, которые жгли сквозь плотную бумагу, быстро выбегая из кофейни. На улице потемнело ещё больше. Небо окрасилось в фиолетовый цвет, ещё немного розовея с той стороны, где заходило солнце, и уже полностью покрывшись мраком там, откуда оно ушло давным-давно. Далеко у горизонта, над тёмными верхушками елей, вспыхнула первая тонкая ветвь молнии. Шагала Меланиа не сказать, что быстро, но всяко успела насчитать уже троих людей, которых она обогнала. Взгляд косил уже на четвёртого, но знакомые переулки Астровой, петляющие меж домами, увитыми плющом и лозами винограда, напомнили блондинке о том, куда именно она спешит. Взгляд наткнулся на дом, трёхэтажный и мрачный, выстроенный из камня и острыми синими пиками тянущийся вверх. Впереди он был наделён небольшим зелёным газончиком с разбитой посредине каменистой дорожкой, а вокруг скромно обнесён невысоким, в половину человеческого роста, забором. Перемахнуть через него для Фроуз ничего не стоило, также, как и подбежать к двери, несколько раз нажимая на дверной звонок, надеясь, что её подруга не решит убежать в предвещающую грозу погоду гулять без неё. — Иду я, иду! — послышалось знакомое девичье ворчание из-за двери при очередном продолжительном звонке. Щёлкнул переключатель, звякнула цепочка и приоткрылась дверь. Семнадцатилетняя особа прижалась виском к дверному косяку, с лукавой улыбкой глядя на серый глаз, показавшийся в узкой щёлке между рамой и дверью. — Тук-тук. Есть кто дома? — Меланиа? Дверь захлопнулась. Зазвенела опять цепочка. — А ты кого ожидала? — поинтересовалась всё с той же лукавой улыбкой Фроуз, когда подруга вновь распахнула дверь, но уже на всю ширь, впуская её внутрь. — Неужто парень появился, и без меня? — Эй, — Дайана рассмеялась, лёгонько ударив её кулачком в плечо, щёлкая замком, — ой, кофе. Моё любимое? — Твоё любимое, — Меланиа с важным видом кивнула головой, а затем хитро сощурилась, разворачиваясь к Вудли щекой, — а поблагодарить? — Сейчас ущипну! — схватившая уже горячий стаканчик с напитком рыжеволосая особа чуть было не выронила его из рук, немного поиграв в горячую картошку. Затем вздохнула, прижимая заветную мечту последних двух дней к себе, хмыкнула, и, быстро потянувшись, поцеловала засмеявшуюся блондинку в щёку. — Так-то! А говорила — ущипнёшь, ущипнёшь... — И ущипну! Меланиа рассмеялась, скидывая туфли и бросаясь к лестнице, ведущей на второй этаж. Рассмеявшись следом, Дайана быстро щёлкнула переключателем и поскакала по ступенькам наверх, торопясь догнать подругу, которая, не прекращая громко смеяться, побежала по коридорам второго этажа. — Ну, ну, поймай меня! Могу поспорить, что не сможешь! — поддразнивая, выкрикнула Фроуз и снова зашлась в приступе звонкого хохота. Вудли хитро сощурилась, откидывая рыжие пряди волос назад, хватаясь за край стены и бросаясь следом. — Ах так!..Пол ненадолго затрясся, заходила ходуном табуретка, стоящая в дальней комнате дома. Немного задрожала книга, но вскоре успокоилась. И крохотное существо, присевшее на её край, обиженно скрестило на груди тонкие бледные ручки, недовольное тем, что его потревожили. — Ах так, — и тихо вздохнуло, повторяя фразу дочери хозяйки.