Моя дорогая обманщица

      Вернуться к жизни оказалось куда приятней, чем она себе представляла когда-то.

      Не было ни адской боли, ни жжения в области утраченной при смерти души. Только покой, нечеловеческий, потаенный. Словно проблемы мирские остались далеко позади, на том самом поприще битвы, где дотлевали погребальные костры.       Шиба Мукуро, посмертно Сэнджу, несколько раз моргнула и уставилась на свои руки. Прежде такого не случалось, никто не воскрешал ее с помощью Эдо Тенсея. Из чего она теперь состояла? Это не плоть и кровь. Что-то другое, похожее на песок, или глину. Ей вдруг стало забавно от пришедшего в голову сравнения со старой вазой, которая когда-то стояла в поместье Сэнджу. Мукуро всегда недолюбливала эту вазу, а теперь состоит из того же. Уродливое напоминанием прошедших дней, искусно вылепленное из праха и грунта.       Смешно.       И все же, женщина чувствовала себя настоящей, сильной.       Живой.       — Орочимару, снова ты? — Первым заговорил Тобирама и Мукуро наконец поняла, что была не единственной.
       Уши сначала со скрежетом восприняли звук, как что-то неестественное, раздражающее. Но спустя долю секунды слух вернулся в норму.       Голос Тобирамы был не похож ни на чей другой. Наверное, после продолжительного брака так и происходит, ты начинаешь слышать какие-то неуловимы нотки, которые не спутаешь ни с чем. Муж ядовито шипел на человека, посмевшего потревожить покой загробной жизни. Интересно, а как умер Тобирама? Долго ли он прожил, после смерти Мукуро? Скучал ли? Горевал?       — Надо же, — она оценивающе хмыкнула, зацепившись взглядом за Орочимару и растянула потрескавшиеся губы в скупой одобрительной усмешке. — Талантливый.       Двигаться после того, как уже раз ощутил предсмертную немоту — невероятное чувство. Руки и ноги стали легкими, словно и не свои вовсе. Совсем ничего не весят.       — Куро! — Хаширама показался откуда-то сбоку, просиял довольной улыбкой. Смешной и лучезарный Бог шиноби, казалось, особенно рад своему нынешнему положению. — Ты тоже здесь? Лет сто не виделись!       — Полагаю, именно столько и прошло. — Она кивнула, игнорируя холодный прищур покойного мужа.       Тобирама наверное и был рад их встрече, но виду не подавал, надменно косясь и прикусывая сухой язык. Казалось, под мертвой кожей по его венам бежали ядовито-зеленые змейки обиды и презрения, свившие свой клубок в самом сердце.       — Надеюсь, вы сполна насладились встречей со старыми товарищами? — Орочимару шагнул вперед, привлекая внимание.       Он был опасен, силен и чертовски напоминал не очень красивую куртизанку в борделе на Ширануи. За ровной и сильной спиной явно не по своей воле остался стоять паренек, его разглядеть было труднее. То ли зрение еще не вернулось до конца, то ли за аурой Змея не видно. А вот Саске смог легко ее рассмотреть.       Не больше тридцати пяти, решил он. Светлые волосы, убранные в незамысловатую прическу, пряди выбились и спадали на лицо. Фиалковые глаза казались уставшими, совсем как у одной тетки из его клана. Мама говорила, что такие глаза бывают только у живых мертвецов. Впрочем, Шиба Мукуро отлично подходила под это описание. Она вообще замечательно вписывалась в маминых «опасных женщин» с бесстрастным, но красивым лицом, уже тронутым морщинами среднего возраста, статной фигурой шиноби и низким, хрипловатым голосом.       — Ты из клана Учиха? — Она склонила голову набок, то ли пытаясь разглядеть его, то ли эмблему на стене.       — Вы — жена второго Хокаге, Шиба Мукуро. Та, кто помог развить лечебные техники Хаширамы. — Не дал ответить мальчику Орочимару, представив наименее известную из всех пятерых. Он ядовито ухмыльнулся, почти захихикал, когда брови женщины поползли вверх, позволив морщинкам чуть больше проступить на лбу.       — Ха-а? Разве клан Шиба не был уничтожен? — Залепетал Суйгецу на ухо Саске, хватая того за рукав. Он старался не смотреть в лицо покойной спутницы Тобирамы. Да и в остальные лица вглядываться не хотел.       Мукуро молчала, но звенящая досада говорила за нее громче любых слов. Она то косилась на Хашираму, потирающего затылок, то куда-то в сторону.       — Так вот, какой меня запомнило следующее поколение? — Мукуро вдруг жутко захотела покурить, но ни табака, ни трубки за поясом не оказалось. — Впрочем, уж лучше так.       — По-моему, звучит очень величественно, Мукуро-сама. — Минато немного нервно улыбнулся, будто принял ее сухой ответ на свой счет.       Вроде, он был четвертым Хокаге. Это же сколько лет прошло? И как поменялась деревня? Шиба подперла рукой подбородок , четче ощутив, что живой осталась только душа. Тепла ее тела не было, хотя, чего ждать от глины? Она была вылеплена по образу и подобию когда-то живущей шиноби. Но, надо отдать должное Орочимару, вылеплена хорошо.       — Ты Учиха? Ну, конечно же, это объясняет, почему ты заодно с этим негодяем.       — Тобирама! — Сорвался Первый.       — Тобирама. — Повторила за ним Мукуро, но ниже и жестче, будто одернула невоспитанного ребенка.       Ее лица едва коснулось раздражение, а может, это была какая-то извращенная тоска.       — Прости моего мужа, мальчик. Обиды не так легко забыть, даже спустя годы. — Она улыбнулась уголком губ, почти давя это из себя. А Тобирама все сверлил ее взглядом, и слегка содрогнулся, когда Мукуро произнесла «муж».       — Я уже не мальчик, — причудливый узор обрамил алые глаза, но шаринган не смог бы снова внушить страх тому, кто мертв.       — Ты похож на мою младшую сестру. — Мукуро произнесла это неожиданно для самой себя, слегка склонив голову.       Как сладки воспоминания, когда придаешься им спустя десятилетия, нет, столетия, вновь возвратившись в этот мир. На секунду показалось, что сердце может биться. Но оно не могло.       Рассказ Хирузена заставил ощутить это еще ярче. Мукуро слушала не перебивая, иногда только поджимала ледяные губы и изнуренно смотрела на герб клана, невидимыми линиями очерчивая его и вырезая в памяти названные имена.       Учиха, который смог остановить вражду ценой всего, значит? Учиха, который по-настоящему любил. Такого человека не хватило в их время. И Мадара только все усугубил, когда озлобился на деревню. Ей вдруг стало до горечи во рту противно. Неужели так много бед было возложено на плечи будущих поколений? И ни она, ни Хаширама, ни Тобирами, ни те, кто были после них, не попытались исправить ситуацию. Теперь весь клан потонул в крови. Впрочем, мысленно хмыкнула она, сколько кланов вообще было стерто во время войны?       А деревня, вот она, еще стоит. И люди в ней еще живут. Значит, не зря старались.       — Ты — сопляк, которого поглотила ненависть. — Прорычал Тобирама, сотрясая комнату напором жуткой чакры, почти осязаемой. — И я тебя сотру.       Он ничуть не изменился. Все такой же вспыльчивый, именно таким Мукуро его и полюбила когда-то, или думала, что полюбила. Она не собиралась останавливать покойного мужа. На это есть Первый, не стоило лезть меж двух огней. Хаширама тотчас же вступил в перепалку с братом, количество чакры стало невыносимым, ужасающим. Удушающим.       Мукуро не мучило беспокойство. Она пропустила энергию через себя, вновь ощутив адское давление и развела руками, падая в русло воображаемой реки.       — Мадара Учиха воскрешен. И он намерен уничтожить всех шиноби на земле, —  оборвал ссору Орочимару.       Помещение погрузилось в гробовую тишину. Река неожиданно кончилась, отрезвляюще окатив Шибу напоследок.       Если бы тело было живым, из плоти и крови, то она почувствовала бы, как быстрее зациркулировала кровь, приводя организм в возбуждение, как застрекотал бы в висках пульс. Это ужас? Такой отчетливый, горький на вкус. Даже после смерти он не изменился.       Нет, не правда! Он мертв. И мертв давно. Женщина бессильно переводила взгляд с Хиширамы на Тобираму, надеясь, что хоть кто-то из них подтвердит: это ложь.       Ложь.       — Нельзя ему позволить! Мадару нужно остановить, — голос, ставший настолько холодным и проникновенным, врезался в сознание Саске стрелой. Тело Шибы судорожно дернулось против желания хозяйки. Как у сломанной марионетки. Мукуро подняла голову к потолку и уловила его чакру.       Саске заметил, что она взволнована впервые, за все то время, что воскрешена.
       Мадара жив.       Живее всех живых и невероятно силен. Она нахмурилась, словно не зная, как поступить. Что сделать? Что сказать?       — Переживаешь за своего любовника? — Процедил сквозь зубы Тобирама. Но Мукуро не ответила. Лишь заглянула ему в глаза с той надменностью, что не покинула ее сквозь года. И все старалась скрыть мучения где-то там, между ребер, за хмурым лицом.       Тобирама, казалось, хотел заставить себя замолчать, только обида была сильнее, острее. Он сложил руки на груди и отвернулся.       — Расскажи мне об Учихе Мадаре. — Заключил Саске. Мукуро замерла. — И о вражде кланов. Ты же хочешь остановить его?       Хаширама попытался ее ободрить, впрочем, вышло криво. Во взгляде Шибы проскользнула откровенное раздражение. Учиха не шелохнулся, он был полон уверенности, его руки напряглись. Он абсолютно готов дать Орочимару ответ — уничтожить их дорогую Коноху.       — Не упускай подробностей, прошу. — Поймал власть над ситуацией санин, попробовав беседу на зуб. — О вас ходило много слухов. Я слышал пару весьма пикантных.       Она напомнила Саске оскаленного волка, которого они с Итачи встретили в лесу, когда были еще детьми. Брат тогда смог прогнать животное. Но сейчас Итачи тут не было, а волк стоял напротив, раскрывая и закрывая слюнявую пасть, готовый наплевав на все, вцепиться в горло мальчишки.        Она мигнула, замерла. Откуда-то сверху снова пробилась чакра Учихи. Мукуро и сейчас видела его образ перед собой. Ловила этот голос, чувствовала его прикосновения и ту боль, что причинила. А вместе с тем — вину перед Тобирамой. С высоты лет она думала, что поступила бы иначе. Но юность щедра на ошибки.       Мадара был одной, из самых больших.