Токийская ночь

** Юдзуру закрывает глаза, и город за оконным стеклом вздыхает. Ночь самоотверженно сражается с неоновыми огнями бесчисленных небоскрёбов, иллюминация и огромные рекламные щиты заставляют небосклон светиться, делая его похожим на кадр из какого-нибудь sci-fi фильма. Футуристическое видение гигантских масштабов. Юдзуру любит Токио. Это город нового и старого, город, сотканный из резких контрастов и бесконечных противоречий. Он всегда в движении и пульс жизни не перестаёт биться в нём ни на одну секунду. Он готов целиком поглотить тебя без следа, позволяя раствориться в людской толпе, затеряться среди людей, вечно спешащих куда-то — дышать, жить, гнаться за всеми мыслимыми и немыслимыми впечатлениями. Но всё же ощущение какого-то щемящего, всецелого одиночества выворачивает душу наизнанку, смотрит на тебя из-за каждого угла и как ни парадоксально чем оживлённее улица, тем сильнее это гнетущее чувство. Время от времени Юдзуру хочется просто взять и выйти из своих апартаментов класса «Люкс», пройтись по улице так, как это каждый день делают простые смертные. Иногда он думает, каково это было бы быть самым обычным студентом Waseda: иметь никем не узнаваемое лицо, постоянно носить очки, прилежно сдавать все требуемые зачёты и экзамены… Возможно, бывать по вечерам в одном из местных клубов, давая себе вволю оторваться, когда становится уже невмоготу, когда начинает тошнить от обыденного распорядка и повседневной серости одинаковых будней. Это кажется чем-то до странности обычным, слишком обыкновенным, чтобы когда-нибудь стать явью. Не в его случае. Он ведёт жизнь совсем иного толка — только высочайшие требования к себе, великие триумфы и горчайшие поражения и гора, гора из собственных и чужих ожиданий. Его жизнь часто состоит из крайностей хочет он того или нет и со всех сторон слышится: «всегда первый», «величайший всех времён», «единственный и неповторимый», «живое воплощение чаяний целой нации», «символ неугасаемой надежды и стойкости духа». При этом нужно ещё и просто жить, оставаясь человеком, в уязвимом смертном теле, чувствовать боль и уметь прощать, в том числе себя, что порой кажется самым сложным. Тебя мнят Ками, но ты-то знаешь, что ты всего лишь человек. Юдзуру знает, что такое боль и ему также известно, что лекарство от неё всегда сокрыто внутри него самого. Ему нужны эти незримые стены вокруг, чтобы существовать и продолжать нормально функционировать; ведь многим так хочется урвать себе хотя бы кусочек — прикоснуться, выражая своё искреннее восхищение, не говоря уже о том, что и злой умысел, к сожалению, также не исключается. Иногда его посещают мысли о том, что он «недостаточно» (здесь могут быть варианты): «недостаточно» фигурист, «недостаточно» сын, «недостаточно» личность. Но он продолжает стараться, продолжает бороться вопреки всему, он никогда не останавливается. Он упрямо продолжает (с крыльями или без, хотя стоит всё же отметить, что у его крыльев есть тенденция отрастать заново каждый раз) гнаться за, практически утопической мечтой быть любимым всеми, потому что он жаждет любви. Очень. Юдзуру знает, что такое любовь — к родной стране и к родному Сендаю, вместе с которыми, ему довелось страдать и вместе с которыми, он преодолевал, чтобы вновь возродиться; к матери и семье, которым он будет вечно благодарен за всю их поддержку, заботу и готовность идти на жертвы без единого слова жалобы. Юдзуру хочет одаривать взамен, каждый раз стараясь отдавать всё и даже больше. Но будет ли это когда-нибудь по-настоящему достаточным… Эта мысль не даёт покоя. Часто он ловит на себе полные неподдельного беспокойства взгляды матери, но она стоически молчит, не донимая вопросами ответы на которые, Юдзуру боится озвучить даже самому себе. Хуже всего бывает долгими ночами, когда он лежит в постели и не может уснуть, всегда один. В такие моменты Юдзуру достает свои две Олимпийские медали — неоспоримые символы собственного величия, тускло поблескивающие доказательства своей уникальности, подтверждение того, что ему таки, не смотря ни на что, удалось вписать собственное имя золотыми буквами в историю фигурного катания. Его наследие и имя будут помнить ещё долгое время, его легенда будет продолжать жить, вдохновляя последующие поколения фигуристов. Незапятнанный. Неприкосновенный. Юдзуру сжимает золотую медаль Пхёнчхана в тонких пальцах, чувствуя, как сердце начинает биться в груди сильнее. Её вес в ладони действует успокаивающе, напоминает, что нет ничего невозможного, но в тоже время и воскрешает в памяти всё то, через что ему пришлось пройти, чтобы иметь сейчас такую возможность. Он выдержал и оно того стоило, он ни о чём не жалеет. На бесконечном горизонте его амбиций уже загорелись новые цели и возможности кажутся почти безграничными, лелеемая с детства мечта о «короле всех прыжков» — четверном акселе всё чаще завладевает его сознанием. Пусть этот прыжок и считается невероятно опасным и сложным, он не боится. У него есть очередной шанс сотворить историю, и он готов им воспользоваться. Король всех прыжков должен быть впервые приземлён Королём фигурного катания. Простая логика. Ничего более. Юдзуру аккуратно кладёт обе свои медали на прикроватный столик, одними кончиками пальцев проводя по прохладной поверхности металла. Он чувствует внутри себя готовность к любым испытаниям, и он искренне верит, что был рождён для того, чтобы быть лучшим. Во всём. Это осознание никогда не вызывало в нём страха, а лишь наоборот придавало сил для достижения заранее чётко определенных целей. Per aspera ad astra. Юдзуру лежит на спине и смотрит на две тёмные звезды, которые сияют сверху, отражаясь в огромном зеркале над кроватью. Он не может отвести взгляда, он тонет в завлекающей темноте глаз собственного двойника. Его идеальные губы слегка приоткрыты, и он следит за тем, как кончик розового языка скользит по ним вызывающе медленно. Он ощущает, как внутри зарождается ни с чем несравнимое чувство, ему трудно дать точное определение, но оно весьма реально — желание касаться и острая необходимость ощутить прикосновение. Оно овладевает им с пугающей силой. Юдзуру не из тех, кто будет отказывать себе в желаемом, когда он чего-то хочет он это непременно получает; он не испытывает укоров совести, он не колеблется, позволяя своей природе завоевателя взять верх. Юдзуру презирает половинчатость и компромиссы, и пусть пламя собственных амбиций и сокровенных желаний нередко угрожает сжечь его дотла — плевать. Он отправляет джинсы и тёмную футболку в дальний угол комнаты одним уверенным движением. От обжигающего взгляда чёрных глаз отраженных в зеркале по коже бегут мурашки. Юдзуру смотрит на своё обнаженное тело, начиная учащенно дышать: гладкая, бледная кожа, точеный торс и сильные бёдра, которые он разводит в стороны без ложной скромности. Он читает неприкрытое желание в собственных глазах, начиная неторопливо ласкать наливающийся член. Томный стон срывается с губ его двойника, который извивается на постели по ту сторону зеркала. Юдзуру наслаждается этим зрелищем, он смотрит, как открывается, жадно хватая воздух, красивый рот, как на коже появляется испарина, и волна острейшего возбуждения охватывает всё тело, заставляя сходить с ума от вожделения. К самому себе. Он ускоряет темп, подаваясь бёдрами навстречу ласкающей руке и ему кажется, что неотрывно следящий за каждым его движением двойник одобрительно улыбается. Юдзуру ни на мгновение не отводит глаз от собственного отражения, ощущая стремительно приближающийся оргазм. Тотчас же он приказывает себе остановиться, призвав на помощь всю свою выдержку и самоконтроль. Пальцы с силой комкают простыни, и он до боли прикусывает губу, тяжело дыша. Юдзуру-отраженный-в-зеркале смотрит на него с нескрываемым превосходством, и он неожиданно со всей ясностью осознаёт, что больше всего на свете сейчас жаждет оказаться внутри него, заполнить собой, стереть с его пылающего лица эту дерзкую усмешку. Ему слишком хорошо знакомы правила этой маленькой, извращённой игры и он привык в ней побеждать. Всегда. Юдзуру берёт в рот два пальца, тщательно облизывая. Глаза в зеркале затуманены и по его телу пробегает дрожь сладкого предвкушения. Согнув ноги в коленях и прижав их к груди, он касается тугого колечка мышц, принимая неизбежную боль проникновения с каким-то мазохистским наслаждением. Он видит, как тонкие губы его двойника отраженные в зеркале открываются в немом крике, когда его пальцы, наконец, находят ту самую сокровенную точку внутри, заставляя всё тело непроизвольно выгибаться, плавясь от каждого движения. Теперь он уже стонет в голос. Жёстче, сильнее. Не останавливайся. Юдзуру прикрывает веки, но только на короткий миг. Он хочет видеть, хочет продолжать смотреть на собственное содрогающееся в экстазе тело. В мозгу вспыхивает мысль о том, каково это было бы оказаться внутри той горячей узости, что столь идеально стискивает сейчас его пальцы. Раствориться в самом себе и брать одновременно отдаваясь. Юдзуру чувствует, что задыхается от почти болезненного наслаждения, терзающего его. Оргазм настигает остро и с такой силой, что окружающая действительность меркнет перед глазами. Словно издалека до него доносится собственный сладострастный вскрик. Юдзуру Он судорожно дышит и его обессиленное тело распростёрто на сбившихся, влажных от пота простынях. Он проводит кончиком пальца по животу и подносит его к губам, ощущая на нём свой солоноватый вкус. Юдзуру-отраженный-в-зеркале улыбается ему прекраснейшей из улыбок и его щёки алеют лихорадочным румянцем. Он думает, что поистине прекрасен сейчас, неотрывно глядя в тёмный омут глаз сводящих его с ума. Юдзуру устало проводит рукой по чуть влажным, спутанным волосам, чувствуя, как по всему телу разливается после оргазменная нега. На его лице загорается улыбка, подобно одинокому лучу, пробившему плотный заслон облаков в пасмурный день. Ему не приходится сомневаться в том, что его чувства взаимны. Закрыв глаза, Юдзуру вспоминает все те красноречивые взгляды, которыми так часто одаривают его как женщины, так и мужчины. Они жаждут привлечь его внимание, они желают заполучить его себе, даже не подозревая о том, что его сердце уже давным-давно несвободно — с того самого далёкого дня, когда он увидел в зеркале очаровательно улыбающегося мальчика с аккуратной стрижкой, делающей его похожим на хорошенький «грибочек». Юдзуру встаёт с постели, ступая босыми пятками по прохладной поверхности пола. Он подходит к большому панорамному окну, которое выходит на залитый яркими огнями проспект, движение машин не прекращается здесь даже глубокой ночью. Неоновый свет вывесок отбрасывает на его кожу причудливые блики и, лишь успев появиться, они тут же исчезают без следа. Он проводит рукой по холодной, прозрачной поверхности стекла надежно ограждающей его от остального мира, вглядывается в бесконечность токийской ночи… Один. Как всегда. **