Диффузия - какое смешное слово...

— И никакого личного пространства, как у других людей, — сказала майор. — Или я не могу говорить «других», потому что сама не человек? Она лежала на кушетке и смотрела в пространство перед собой искусственными глазами, в глубине которых теплилось нечто человеческое, неопознанное. Предплечье болело лишь слегка, хотя оно и было разворочено наполовину. Впрочем, это даже болью нельзя назвать. Просто датчики оповещают разум, что конкретная часть её тела повреждена. Неприятный настойчивый сигнал в мозгу вместо ощущения боли, как у обычных людей. Доктор Уэлет стояла рядом, управлялась с какими-то приборами и непременно делала всё, что только возможно, для поддержания тела самого совершенного в мире андроида в порядке. На вопрос майора она отреагировала сразу же и весьма бурно, но слова были шаблонны, не единожды слышаны. Да, она, майор, чудесное создание, которому в недалёком будущем уподобятся все люди. И, конечно же, она — человек, только тело её иное. Иное. Доктор говорит сжать кисть — майор сжимает, потом разжимает. Слова доктора не воспринимаются ни как приказы, ни как просьбы. Она говорит — майор выполняет. Не потому что должна-обязана, а просто… по-другому никак. Однажды майор услышала, как стальной женский голос ласково произносит немногословную успокоительную речь, как приказывает… нет, не то слово… как предлагает открыть глаза. И майор открывает. И так начинается её новая жизнь. Вторая жизнь, пускай она и не помнит первую. И в этой жизни делать то, что говорит доктор, максимально естественно. — Каково это — чувствовать боль? — спрашивает майор, прикасаясь к обновлённой коже, не отличающейся по цвету от остального её тела. От доспеха. — Как вы её чувствуете, доктор? Доктор Уэлет присаживается на кушетку, откладывает в сторону планшет и, смахнув со лба тёмную влажную прядь, начинает исследовать подлеченную руку майора. Проводит по ней своими пальцами, быстро и нежно прощупывая кожу, проверяя, нет ли швов в неположенном месте, утолщений, уплотнений… — Доктор Уэлет, — напоминает об оставленном без ответа вопросе майор. — Чувствовать боль… — задумчиво тянет доктор. — Ты и сама это знаешь. Повреждается твой организм, или тело человека — боль одна. Только вот для тебя она как бы… притуплена, — она смотрит глаза в глаза майору, как всегда делает во время разговора, внушая доверие к своим словам, ведь нечестный взгляд обычно отводит, а пальцы её бездумно водят по уже проверенному на какие бы то ни было недостатки предплечью. — Другой бы при твоём ранении получил болевой шок, потерял бы сознание, но ты, верно, даже и не заметила ничего во время перестрелки, только потом, да и то случайно. Для тебя потерять конечность — это как порезаться бумажным листом для человека. Радуйся, дорогая, ты избавлена от неприятных ощущений. — Чувствовать — значит, жить, — повторяет майор услышанные откуда-то слова. — Д-да, — выдыхает доктор и сжимает её руку в своей. — Но жить — это не только чувствовать. Они часто смотрели вместе кино в стареньких малопосещаемых кинотеатрах. Теперь фильмы показывались в 100д, как шутила доктор. Обдувание ветерочком и касания кожи пластиковыми лапками в момент появления гигантских насекомых на экране — это всё теперь стало детским садом. Зрители нового поколения чувствовали палитру ароматов (аромат хоть и красиво звучит, но не всегда приятно пахнет), ощущали своими рецепторами обманные вкусы и испытывали столь же ложные тактильные ощущения. Они могли гулять по миру кинофильма, становиться полноценной его частью, словно в игре, но без возможности повлиять на развитие событий. Зато можно было изведать вымышленный мир… Но доктор этих новинок не любила. Слишком много усовершенствований она встречала в рабочее время, так что в нерабочее… — К чёрту современность, — смеётся доктор, обхватывает майора за талию и уводит с широкой улицы, яркой, техничной, в тёмный переулок с картонными коробками и костлявыми зеленоглазыми котами, таящимися внутри. — Идём погружаться в прошлые века, ностальгировать по временам, коих не застали! Она навеселе, ладонь сжимает длинное зеленовато-прозрачное горлышко бутылки, а дыхание её горьковато. Сегодня был трудный день: майор сцепилась с террористами в клубе и приняла на себя их удары. Развороченный живот, конечности, болтающиеся на ниточках… Доктор провела операцию успешно, с холодцой думая только о том, как наладить связи между элементами искусственной нервной системы и не допустить никаких «ну раньше было лучше, конечно, но сейчас выбирать не приходиться». Работа завершилась идеально — тело майора словно заново родилось. Такое ровное, блестящее… А доктор, выпустив из рук приборы и выйдя из операционной, сползла на коридорный кафель и разревелась, кусая фаланги пальцев. Она не заметила, как следом за ней вышла и майор, как та опустилась рядом и некоторое время молча наблюдала за истерившей женщиной. — Всё хорошо, — говорила майор, наконец сжав в объятиях дрожащий комочек из плоти и крови. — Всё хорошо. И доктор благодарно всхлипывала. Порой майор ощущала себя бездушным роботом. Что толку обладать человеческой душой, если у тебя нет никаких человеческих воспоминаний. Даже этот жест был не порывом её души, а повторением множество раз виденного ей поведения людей, оказавшихся в подобной ситуации. Ну разумеется, ей было не всё равно на боль доктора, но сама бы она не смогла додуматься до того, какие именно действия от неё ожидаются. — Идём отсюда, золотце? — всхлипнула в очередной раз доктор, утирая слёзы. — Я хочу выпить и окунуться в мир воображения, а не вот этого вот всего… — она махнула рукой в сторону операционной. Потом ещё раз махнула — в сторону круглосуточного магазинчика 18+. И ещё раз — и вот они с пробитыми билетами входят в почти пустой тёмный зал. Майор видит престарелых людей с оханьем усаживающихся на обшарпанные кресла, юную парочку, пробирающуюся на задний ряд, непонятно что здесь забывших растерянных, но серьёзных студентов. Доктор ничего не видит и не слышит, она плюхается на место в середине зала и утаскивает за собой майора. Они смотрят несмешную комедию с серо-жёлтым юмором. Майор морщит брови, силясь понять происходящее, а доктор смеётся над выражением её лица, игнорируя экран. Следующая — романтическая драма с овечкой-девушкой и ироничным юношей, неперестающими курить и томно повторять «я люблю тебя». Майору интересно то, что ей не близко. Она вглядывается в нежные глубокие поцелуи, лёгкие настойчивые прикосновения… Доктор дремлет у неё на плече. Майор косится на её полуоткрытые легонько дрожащие губы и думает, думает… На испуганном крике детей, нашедших чудовище в своём подвале, доктор просыпается. — Ерунда, — мямлит она. — Какая ерунда. И в жизни хватает этих воплей, страха и злобы. Идём отсюда, милая. Вновь взмах рукой — спасибо, билетёр, привет, таксист. — Я с вами, — произносит майор очевиднейшую вещь. Доктор кивает и вновь засыпает на её плече. За окном идёт дождь, его капли хлещут по стёклам скоро несущегося сквозь расползшийся во все стороны город-миллиардник таксомобиля. Майор видит какие-то смутные образы в этой безумно бьющейся воде. Галлюцинации. Она принимает лекарство, и всё проходит. На поворотах трясёт, так что майору приходится поддерживать доктора, крепко прижимая её к себе. Майор никогда не спит, бдительна двадцать четыре на семь. Она сидит на просторной кухне в квартире доктора, смотрит в дождь и играется с рассыпчатым печеньем на блюдце. Каково это — чувствовать вкус? Каково это — когда ты бежишь сквозь дождь, а потом, заработав простуду, кашляешь с градусником во рту? Каково это — целовать чьи-то трепещущие губы? Она закрывает глаза и пытается представить себя на месте героев сегодняшней картины. На чьём месте ей комфортнее быть в своих грёзах: на месте юноши или девушки? Кого целовать приятнее? Возможно, в той жизни майор была бисексуалкой. Или пан… господи, она не разбирается во всех этих вещах. Она могла быть кем угодно, но воспоминаний как нет, так и не будет, так в чём прок догадываться, размышлять?.. — Я люблю тебя, — говорит майор, всё глубже погружаясь в воображаемые сцены. — Я люблю тебя. Слова, имеющие такой громадный смысл, ничто для неё не значат. Она силится проникнуться в их суть, почувствовать их. Но что можно почувствовать стальным сердцем? — Я люблю тебя, — словно заученный туповатым отличником урок, слова отскакивают от зубов, минуя мозг. — Я люблю тебя. — Кого ты любишь? — тёплая — согласно датчикам — рука прикасается к волосам майора. Майор возвращается в себя и поворачивается на источник звука. Доктор. В полупрозрачной сорочке, босоногая, простоволосая… Сонная. Зевает и, отрывая ладонь от головы майора, прикрывает ею рот. Легонько дрожащие губы. — Вы мало спали. Налить вам воды? — почти встаёт майор, но взмах руки — тёплой и, наверное, нежной — даёт ей понять, что беспокоиться нечего. Доктор взрослая. Доктор сама наполнит себе стаканчик. — Кого ты любишь? — повторяет доктор, глотая воду. Майор наблюдает за движением мышц её горла. — Кого же? — вот она вытирает рот ладонью, но прозрачные капельки всё равно стекают по подбородку. Влажный рот сонно улыбается, тянутся губные мышцы. — Вас, — говорит майор. Два маленьких тела на широкой мягкой кровати, где-то за окнами шумит дождь, но здесь, внутри, тепло и сухо. Доктор рассеянно гладит щёку майора, лёжа на боку и поддерживая одной рукой свою голову. Майор лежит на спине, косится на доктора. Она само спокойствие, но это только снаружи, в её мозге возбужденно сменяются мысли одна за другой, то задерживаются, то вновь пускаются в бег. Система перегружена — майор не может ни на что решиться. Лишь с минуту назад доктор притащила её в свою спальню, смеясь, улыбаясь по пути. — Меня? — сказала она, остановившись на пороге комнаты. — Значит, ты любишь… меня? — глаза её были затуманены сном, словно она и не просыпалась вовсе, словно сейчас она находилась не здесь, а где-то далеко-далеко, не воспринимала происходящее всерьёз. — Вы слышали, — отвечала майор, с осторожностью всматриваясь в смеющееся лицо. — Вы же всё слышали, — она ещё не определилась с тактикой своего поведения, ведь события происходили слишком быстро и оборачивались слишком неожиданным образом. В битве она могла подстраиваться под ситуацию мгновенно, но теперь… Игра другая, правила другие, а майор — ребёнок, имеющий дело с незнакомой игрушкой. Выражение лица доктора не сменялось, в ответ на осторожные слова майора она молча подвела её к кровати и лёгко толкнула в грудь. Та и не думала терять равновесие, но что-то подсказывало ей, что сейчас правильней было бы притвориться… человеком. И вот доктор, пристроившись рядом, смотрит на неё сквозь свои пушистые ресницы, не отрывая шаловливые пальцы от её скул. Лёгкие настойчивые прикосновения. Майор шевелится, готовая пойти на риск. Теперь уже она касается щёк доктора, водит по линии её скул, с преувеличенным вниманием наблюдаёт её реакцию. А реакция поистине странна: кожа под механическими пальцами розовеет, глаза ещё больше скрываются под ресницами, но можно разглядеть их тайный блеск. Майор слышит, как учащается тёплое дыхание, и продолжает ласкать доктора, спускаясь к её шее, к её плечам… Одним рывком та предпринимает попытку сбросить с себя майора. И она подчиняется, с недоумением, со странным сожалением — теперь её действия остановят, осудят… Но нет, доктор и не собирается расставаться с ней. Майор вновь оказывается на спине, а доктор вдавливает её в подушки своим лёгким телом. Майор чувствует, как горячие губы касаются её шеи, и ей неожиданно приятно, но не физически, а… Она пытается понять, что с ней происходит, но промедление не проходит бесследно — доктор отрывается от её кожи, ловит её взгляд. Да, останавливаться нельзя — и майор начинает ласкать талию доктора, её узкую спину, медленно проводя пальцами по выделяющимся позвонкам. Доктор вновь целует её в шею, долго и влажно, сдавленно стонет и выгибается под давлением сильных рук. Майор растворяется в этом стоне, крепче прижимает к себе мягкое тело, а прикосновения её становятся более хаотичными, бездумными. Вот они находят губы друг друга, их языки соприкасаются. Вновь рывок — теперь доктор оказывается под майором, руки её обхватывают голову той, чьи мысли она наблюдала столь долго. Теперь ей кажется, что она что-то упустила, чего-то не заметила между скучно одинаковых нулей и единиц программы. Ах да, под множеством программ скрывается живая душа. Из лёгких доктора вырывается смех, она кусает губу майора, чувствуя нечеловеческую упругость. Крови не будет, зато будут несказанно забавные искорки в идеальных глазах. Идеальное тело, идеальные функции, идеальная машина… И что-то неидеальное внутри. Доктору хочется проникнуть вглубь своего детища, хотя это и невозможно физически. Майор теряет горячие губы и решает не находить их, а продолжить исследовать неожиданно желанное человеческое тело. Руки проникают под изгиб талии, тонкий нос упирается в ложбинку между грудей доктора. Слышится вздох — доктор обхватывает ногами её таз и изо всех сил прижимается к майору, будто пытается соединиться с ней. Диффузия — мелькает в чьих-то мыслях смешное, но удивительно подходящее слово. Когда доктор наконец уснула, майор мягко скинула её руки, подложив вместо себя подушку, прикрыла одеялом голые слегка подрагивающие от тихого дыхания плечи и поспешила выйти из комнаты. В дверном проёме она задержалась, постояла с минуту, задумавшись о чём-то, и вернулась к спящей. — Доктор… — шепнула она, поглаживая воздух над волосами женщины. — Доктор… Уэлет, — её рука замерла, брови майора сошлись на переносице. — Уэлет… А я ведь даже не знаю вашего имени. Немного постояв так, майор склонилась к тёплой щеке и коснулась её губами, надеясь, что это не разбудит Уэлет, ведь она пока не решила, что ей сказать на утро, как вести себя с ней. Слишком сложная ситуация, требующая долгих размышлений. В ванной комнате, пока майор задумчиво намыливала руки, к ней снова пришли галлюцинации. В зеркале перед собой она увидела мужчину с чувственными губами. Странно знакомый, он по-доброму улыбался. Она прикрыла глаза и смыла думы с лица тёплой проточной водой, а после вновь взглянула в зеркало. Ничего необычного — просто идеальное женское лицо без единой эмоции. Что она ожидала увидеть? Майор вернулась за кухонный стол, к крошкам печенья и окну, за которым продолжал лить дождь. Что изменилось за прошедший час в её тусклой жизни? Она не могла найти ответа на этот вопрос и даже не пыталась искать. В душе будто пробудилось нечто забытое, но что конкретно — было непонятно. Её мутило, хотя в искусственный организм никогда не поступала пища. Приняв лекарство, майор прислонилась к стене и отдалась несвязному потоку мыслей. За этой самой стеной спала доктор Уэлет.