Цель

      В кружке у него такая бурда, что даже отражение в тёмной поверхности кажется мерзким. Максвелл отпил... эль. Конечно, он вслух назвал бы это элем — не зря Жозефина тратила время на воспитание в нём благопристойности. У дряни мерзкий привкус: словно лизнул дерево, век отсыревавшее в Бурой трясине. Третий глоток мирит Максвелла с реальностью: с дешёвым трактиром, с тем, что по отрубленной руке его, кажется, узнала замызганная продажная, с тем, что её сухие губы, поперёк исчерченные складками, сейчас говорили что-то о нём сальному пузатому трактирщику-гному со знатным шрамом поперёк носа. Чуть постараться, надраться и можно остаться здесь на ночь.       На самом деле Максвелл поражался своему идиотизму всё больше — он собирался встретиться здесь с Героем Ферелдена, с принцем-консортом Кусландом... просто так. Он мог бы сделать то же самое дома в Киркволле: устроить приём, пригласить Варрика и Мариан. Вместо этого он выбрался в Ферелден, он скучал и ненавидел всё вокруг. Инквизиция была «распущена», Верховная Жрица Виктория пообещала найти ему преемника, который подхватит знамя, когда потребуется. Если верить Соласу, года через два-три. И Максвелл хотел узнать: как в песках времени растворяются герои? Мариан в этом вопросе стала некомпетентна, едва нашла себе супруга и забеременела. С Кусландом такого точно не произошло, и Максвелл написал ему. Не сопливый плач ранее любимой, а теперь брошенной игрушки Создателя — вполне разумное письмо.       — Ещё эля, ваша милость?       Максвелл ощутил тёплый порыв дыхания в ухо и даже не поморщится.       — Может завтра, дорогая.       Плата достаточна, но не щедра, так безопасней.       На улице моросило; небо низкое, похоже на мокрый продавленный матрас. В ветер уже вплёлся запах зимы, резко-алмазный, как первый вдох, когда выныриваешь из ледяной реки. Из-за облаков казалось, что уже поздний вечер, и не ему одному. Улицы опустели.       — Прошу простить, я опоздал, и вы успели насладиться местными помоями сполна, Инквизитор.       Благо, для этого не нужно обе руки.       — По крайней мере, мне клялись, что это лучшие помои, — ответил Максвелл и обернулся.       Интуиция подсказывала, что человек перед ним — тот, кого он ждал. Айдан Кусланд ощущался не таким, как его описывали книги или молва. Даже Лелиана с леди Морриган, Дагной и Стражем Алистером не смогли подготовить его ко встрече с легендой.       — Не стойте столбом, «ваша милость», ещё подумают, что я вас граблю. Идёмте.       Максвелл безропотно последовал за Стражем, радуясь, что не нужно поддерживать разговор или самому искать тему. Он явно не головой думал, когда искал встречи с Героем Ферелдена. Зачем он отвлёк его? Чтобы поговорить о том, как он несчастен?       — Сюда.       Максвелл вошёл в один из десятка одинаковых домов. Его обступила темнота, чуть разбавленная лучами тусклого света из накрест заколоченных окон.       — В очаге есть дрова, не затруднит щёлкнуть пальцами? — непринужденно поинтересовался Кусланд, виртуозно не наткнувшись ни на что в темноте.       От огня стало легче. Максвелл оглядел дом — четыре недавно отскобленные стены, пара шкур, узкая кровать и покосившийся стол на трёх ножках. Пряжка на плаще не желала поддаваться, но вместо раздражения своей беспомощностью приходила апатия. Всё теперь занимало больше времени, чем раньше. Он не смог подавить вздох. Не спрашивая, Кусланд одним движением отщёлкнул пряжку и чуть дольше приличий задержал руки на меховом вороте плаща.       — Я получил письмо от Лелианы, — задумчиво проговорил он. — Она сожалеет, что не смогла подобрать для вас правильные слова, когда говорила о преемнике.       От стыда и злости Максвелл не знал куда деть свою уцелевшую, но не менее бесполезную сейчас руку. Он должен был уйти сам, думал, что Лелиана достаточно умна или великодушна, чтобы позволить ему.       — Слишком хрупкий, чтобы играть дальше... — огрызнулся он, не понимая, от чего Кусланд стоит так близко. Что хочет рассмотреть? — Прошу прощения.       Страж отошел к столу; встал спиной к свету, но Максвелл всё равно заметил: кожа — белая и тонкая, как иссохший пергамент, тусклые глаза. Он всё ещё такой, как воображался... красивый — уже почти забытый народный герой. И Максвелл не допытывается о лекарстве. Во взгляде его собеседника понимание. Жгучее, так, что защипало нос, потянуло отвернуться и проморгаться, скрыть. Как же позорно. За что — кого — он хватается?       — Я отправляюсь в Орзаммар. — Улыбка Кусланда — нервный росчерк по уголкам губ.       — На Тропы? — с болью, почти ужасом выдохнул Максвелл.       Он уронил взгляд в пол. Ему жутко. И завидно. До дрожи и трепета стиснуло всё внутри, когда Страж приблизился снова.       — Я не сказал «умирать».       Максвелл дернулся от прикосновения. Рука — такая сильная — сжала плечо будто когти грифона, до боли. Он может вообразить какая она горячая, если кожа к коже. Или пугающе осквернённо-холодная... Теплая!..       Кусланд приподнял его лицо, но Максвелл не мог, просто не в силах чувствовать, смотреть, быть на равных. Даже встретиться глазами.       — Я прервал поиски лекарства от Зова, но ещё не отчаялся. Не слишком ли дерзко с моей стороны просить помощи самого Вестника Андрасте?       Это не вопрос. Максвелл не хочет, чтобы это мог быть вопрос, он захвачен силой, исходящей от Кусланда. Той, что принадлежит Герою и той, что Максвелл вообразил; вместе эта мощь заставляет его воспрять, отдаться повелительному: «Я дал тебе цель».       Благодарность сорвалась с губ в шепот на последнем слоге. Кусланд кивнул, как на само собой разумеющееся. Зная о Зове достаточно, Максвелл клянётся: он не станет для Стража впустую потраченным временем. Он ещё не умер, но уже пыль в исторических хрониках. Возможно теперь чуть более впечатляющих и правдивых, когда они преуспеют. Вместе они не могут не преуспеть.