Быть зверем

— Скажи мне, что ты чувствуешь, превращаясь в тигра? Осаму пытливо уставился в глаза Ацуши — многоцветные, с кошачьей поблескивающей желтизной. Самые необычные глаза из всех, что он видел, и как же быстро на его памяти бесхитростная наивность их взгляда заменилась чем-то опасным и сильным, заставляющим иногда трепетать всем телом, до самых кончиков пальцев ног. Осаму сам не ожидал, насколько сильно ему понравится наблюдать за этой метаморфозой. Он зверь, напомнил себе Осаму, ероша мягкие, пушистые волосы Ацуши. Пока я к нему не притронусь. Совпадение, нет — сам Осаму едва ли не единственный, кто, наверное, пока был способен на это — касаться Ацуши во всех местах таким, каким положено быть человеку. Может быть, со временем он научится лучше контролировать тело, и излишние эмоции перестанут способствовать частичному либо полному обращению в зверя. Стремительному и неотвратимому без соприкосновения с Осаму. Он видел, как это случалось: тигриные уши, торчащие из этих самых волос, которые он был бы не прочь почесать, если бы смог, длинный хвост, довольно милый на вид, пушистый, и, наверное, способный доставить массу приятный ощущений, обвившись вокруг талии, бедра или... Но это было бы возможно со всеми, кроме Осаму. Это было настолько же досадно, насколько и приятно от того, как быстро Ацуши возбудился от одного присутствия Осаму рядом. Осаму несколько раз видел его огромный член, отличный от всех, что довелось повидать в жизни: покрытый бугорками шипов, нечеловеческий, способный удивлять этим всех, кроме Осаму. Было ясно, что при проникновении внутрь он был способен доставить сильную боль даже женщине, не говоря уже о мужчине. Но Осаму был бы не против хорошенько изучить его. Ощущение было бы развлекающим и умопомрачительно новым, Осаму был уверен в этом, особенно, если медленно смачивать слюной — по миллиметру, массируя каждый сосочек на собственном языке. Но, опять же, на это был способен любой, кроме Осаму. И от мыслей, что кто-то другой испытает все это, когда они с Ацуши надоедят друг другу либо когда Осаму не станет, вызывали неожиданно неприятные ощущения. Может быть, для Ацуши это будет приятнее — наслаждаться чем-то неординарным? Может быть, превращение в тигра, даже частичное, усиливает ощущения в приятную сторону? И тогда секс с Осаму — первый, что был у Ацуши в жизни, не несущий в себе ничего такого, приятный, не более, все чаще после дополненный нежностями, поглаживаниями и поцелуями — покажется жалкой потерей времени. Осаму показалось, что в комнате похолодало. Кажется, он вздрогнул от этого либо от того, что Ацуши мягко пропустил его собственные волосы через пальцы. Такой близкий пока еще. Такой готовый отдаваться Осаму, звучно дыша и царапая простыни, снося крышу, все чаще заставляя думать, что и без всех этих штучек со способностями с Ацуши почему-то не почти не скучно. Не совсем скучно. Совсем не скучно. — Я чувствую боль, — вдруг сознался он, вызывая недоумение, потому как увлекшись приятным ощущением от поглаживания, Осаму уже почти позабыл свой вопрос, — всякий раз. И довольно сильную. — Боль? — Осаму застыл, ощущая, что мурашки бегут вдоль его позвоночника, словно окно в комнате лишилось стекол. Он знал боль и не любил ее больше всего на свете. Он не знал, что Ацуши так спокойно ее сносит, словно... Словно она нечто совсем незначимое. А что он еще способен терпеть? Сумеет ли спокойно отнестись к тому, что Осаму ему не доверяет? Что думает о том, как они бросят друг друга? Либо — Осаму не доверяет себе? — Это глупости, не отвлекайся на них, — вдруг сказал Ацуши, глядя на Осаму так голодно, будто его способность потерпела единственное за все время существования фиаско, и Ацуши стал зверем. Он легко подмял Осаму под себя, словно собирался овладеть им, но вместо этого перекинул ногу через его бедро и легко принял в себя, задвигался, пластично отгибаясь назад. И Осаму заерзал, не понимая, способен ли поймать тазом скорый, почти же животный темп. Но все-таки не смог и быстро сдался, позволяя доставлять себе удовольствие. А почему я вообще должен его отдавать, расплывчато подумал Осаму. Так будет лучше и ему самому — меньше боли, такой, как почему-то змеится внутри, стоит только подумать об этой. Я ни за что не отдам свое, решил Осаму, вдруг понимая, что это — совершенно новое для него чувство, особенное среди бесконечной череды привычных эмоций. В нем было что-то звериное.