Я теперь не буду надоедать тебе, Вань

      Ване уже третий год снится один и тот же сон. Странный до одури, и пугающий, до страшного холода, поднимающегося в груди странными приступами, сон. Вот Рудбой идет по однообразному коридору, а потом резко свет в глаза, и он оказывается в знакомых себе помещениях. Каждый раз они разные: то ванная, то кухня, то спальня. Если первое, то всё неизменно каждый раз: белый кафель в ненавистный рисунок, серый потрескавшийся потолок и ряд аккуратных баночек с разнообразными гелями, шампунями и прочим. Сама ванна узкая, из какого-то металла, покрытая белой краской, которая в некоторых местах уже потрескалась. В самой ванне лежит сам Ваня, точнее, его тело, поза донельзя расслабленная и можно было бы подумать, что он просто лёг принять водные процедуры в горячей воде, если бы не мокрая одежда через которую просвечивала мертвенно-бледная кожа и красивые красные пятна, разводами расходившиеся по воде. Сам Рудбой, который вроде как осознавал, что находится во сне, всё же боялся до дрожащих пальцев, до изгрызенных на нервной почве ногтей, до искусанных татуировок на руках, боялся, что когда-нибудь закончит вот так же: в ванне, со вскрытыми венами.       Или другой сон, как одна из вариаций ванной комнаты. Кухня. Старая такая, обшарпанная. Кажется, что ремонт здесь не делали с самой постройки дома. Воздух в этом помещении пропитан сигаретным дымом и алкоголем пропитан духами одной из шлюх, которая, очень может быть, несколько часов назад отсасывала здесь кому-то. Евстигнеев бы, конечно, не допустил своей квартире чего-то подобного, но, в представлении его соулмейта, квартира была именно такой. Старой и как будто созданной для случайного секса, вписок с компаниями, где ты почти никого не знаешь, и тому подобных затей. И как всегда посреди кухни стоял старый стул, в котором уже наверняка проржавели все гвозди и начало гнить всё дерево. Как только сам Рудбой появлялся в комнате, его двойник, стоящий на этом стуле, выбивал его из-под своих ног, и петля на шее затягивалась, а комната наполнялась предсмертными хрипами. Это было даже хуже, чем видеть себя мертвого в ванной. Много раз Ваня себе говорил: "Евстигнеев, спокойно, это лишь сон!". Но каждый раз его херачило с новой силой, мозг топила непонятная волна страха. Ведь когда видишь, как твои же веки прикрывают глаза, как перестает вздыматься грудная клетка и мышцы начинают ныть почти физически.       Просыпаться после таких снов сложно. Жить в целом сложно. Особенно когда каждая ночь превращается в пытку. Мирон замечает это давно и, в начале, даже пытается узнать у друга, что с ним случилось, но Рудбой всякий раз просто кидал неразборчивое "Нашёл своего соулмейта". Для Фёдорова это объясняло мало, даже скорее запутывало больше. Ещё бы своего соула он нашёл, и проблемы с их связью не возникало. Всё приняли это как должное.       Но вот Рудбою не повезло. Все его кошмары начались с абсолютно случайной встречи с Ваней Светло. Он подсел к нему, когда Охра заливал в себя седьмой шот. Он тогда вроде только с девушкой расстался, запивал горе. Да, он действительно любил эту девушку. Только вот сейчас он даже не помнит ее имени. Всё вытеснил Ванечка. После семи следовали еще три, Светло просто сидел рядом и молчал. Также пил коньяк или что-то вроде него. Так и пили бы они дальше, если бы в один момент случайно не соприкоснулись пальцами. Рудбоя как будто разрядом тока прошило теплом от кончиков пальцев до кончиков волос. Ваня просто сидел рядом, пораженно смотря перед собой.       Наверное, этот разряд так же отрезвил и его, но вместо того чтобы попытаться познакомиться поближе, как любые нормальные соулмейты, Светло просто оплатил счёт, встал и ушел, не сказав ни слова. Евстигнеев даже услышал его голос впервые, только когда начал смотреть всего в шоу. За это сорокаминутное видео Охра успел влюбиться, возненавидеть и опять влюбиться в Ванечку. Этот парень оказался самым светлым, что случилось в жизни Евстигнеева. Он смотрел в экран, а пальцы сами отыскивали информацию. Уже к вечеру Ваня решается написать, но встаёт следующая проблема: не было номера. Решаемо, ведь есть же Twitter, VK и кучу других социальных сетей. Но Ваня боялся, что всерьез его сообщения не воспримут, да и вообще. Ведь о таких вещах не пишут это нужно говорить лично, вслух, смотря в глаза в глаза, но такого шанса Рудбою никто не предоставлял. А потому он решил действовать сам.       В телефонных контактах как-то сам собой попался номер Мирона, а в голове вспыхнула фраза, сказанная им же когда-то: "Если нужно будет кого-то найти — позвони мне, помогу, чем смогу". Именно сейчас был такой случай и Рудбой набрал номер. — Алло, Мирон, привет, — Рудбой как всегда вежливый, хотя Мир и говорил ему несколько десятков раз, что можно сразу переходить к делу. — Давай ближе к делу, Вань, — Мирон как всегда немного усталый, с хрипотцой в голосе. На заднем фоне слышны звуки музыки и громкий смех кого-то, а потому Ваня решил не слишком задерживают друга. — Миро, поможешь достать номер Вани Светло? — Светло? — на заднем фоне во время этого вопроса послышался удивленный возглас. — Да именно его. — Слава, — глаза Рудбоя потрясено расширились, когда он понял, к кому обращается Мирон. Какого хрена на тусовке Мирона делает Гнойный, Рудбой решил не уточнять, — ты можешь дать номер Светло? Ну, нужно, Слав! Спасибо, — и уже обращаясь к Ване, — сейчас скину номер СМС, но ты мне потом расскажешь всё. — Да, Мирон, спасибо, — Рудбой отключается, заранее зная, что ничегошеньки не расскажет. Как только пришло СМС, Евстигнеев сразу вбил номер, который там значился, в список контактов, однако долго не решался позвонить. Очнулся только тогда, когда почувствовал, что по шее стекает капля пота. Рудбой, понимал, что волнение это абсолютно иррационально, при этом никак не мог успокоить непослушные пальцы, которые крепко сжимали телефон. Сердце стучало где-то в висках, однако это не помешало услышать первые гудки вызова.       Один. Сердце пропускает удар от того, что он звонит своему соулмейту, который сбежал от него в первую же встречу.       Два. Вопросы в голове. А может не стоит? Ведь если соул от Рудбоя бегает, значит что-то должно служить этому причиной. Три. — Вань, это Рудбой, — Евстигнеев опережает возможные вопросы своей личности и на том конце на такое заявление реагируют со смешком и молчанием. — Охра, отъебись, а? — Голос на том конце звучит каким-то резко усталым. — Светло, поговорить не хочешь? Встретиться и обсудить, например, что мы — соулмейты? — Против воли в голове Рудбоя проскальзывает злость. Что, даже просто встретиться нельзя? — Рудбой, ты реально заебал. Что нам обсуждать, вот скажи мне? И что, что мы — соулмейты? Мне это и даром не сдалось. Так зачем что-то усложнять? — Ванечка говорит безразлично, как будто они не связь, данную от природы, обсуждают, а, например, погоду. Рудбой понимает, что докапываться к Светло, если он и правда не хочет этой связи, не имеет смысла. — Хорошо, Вань, не будем усложнять. — И Рудбой кладет трубку, чтобы его не выдал дрогнувший голос. Положив телефон рядом с собой, Ваня прикрыл лицо ладонями. На кончиках пальцев покалывала обида, не давая нормально начать заниматься хоть чем-то. По окну, под стать настроению, забарабанил дождь. Мелкими слезами небо разбивалось о стекла.       Именно с этого момента начался самый худший период в жизни Ивана Евстигнеева. Ночью не давали высыпаться кошмары, а днём особенно не поспишь. Мирон даже пару раз пробовал предложить Рудбою отдохнуть где-нибудь в тёплых странах, но Охра упрямо заливал в себя литры энергетика и игнорировал все предложения об отпуске. Нет, Ваня до этого слышал, что если соулы отвергают свою связь, то с каждым днём обоим будет всё хуже. После первой недели кошмаров до Евстигнеева дошло, что Светло перестал постить что-то в Twitter или иные соц. сети и именно это это стало первым тревожным звоночком. Но ни звонка, ни сообщения от выученного уже номера не последовало. Давя зевок, Рудбой смеялся с этой гордости, но сам не звонил. Решил, что Ванечка должен сам осознать свой промах. Время шло. Один год, другой. Во время снов Ване было почти физически больно, а после стало и не почти. На теле время от времени стали появляться синяки, шею приходилось закрывать толстовкой. Но единственное, что скрыть было почти невозможно — шрамы на венах. Вдоль и поперёк, рубцы на коже. Ваня медленно сходил с ума и постепенно начинал ненавидеть Светло.

***

      Обычный чёрный вечер накрывал темнотой город, просачивался в самые дальние углы и закоулки, застревая в душах людей грехами. Ветер заунывно выл за окном, но Рудбой этого не слышал, заткнув уши наушниками, в которых звучал какой-то зарубежный хип-хоп. Мирон чуть ли не силой заставлял его слушать, чтобы, как он говорил, развивать его чувство ритма. Рудбой откровенно не понимал для чего всё это, однако слушал. В дверь позвонили, и всё было бы действительно гладко, если бы Рудбой ждал кого-то. Только вот он не ждал, от слова совсем. Про себя чертыхнувшись на, видимо, соседей, которым вздумалось припереться зачем-то, Рудбой пошел открывать, предварительно, конечно, посмотрев в глазок. И вот тут у Вани случился настоящий ступор. На пороге его квартиры, о которой должен был по идее знать только Мирон, стоял Фаллен, собственной персоной. Рудбой, злорадно подумав о том, что видно не только его одного три года ломало, щелкнул замком.       Ваня в квартиру ввалился тут же, без вопросов или разрешения со стороны Охры и чуть ли не упал на руки своему императорскому тезке. Только сейчас Евстигнеев заметил, в каком на самом деле состоянии был Ваня. А состояние это было хуже некуда. Волосы и обычно были не сильно-то ухожены, сейчас напоминали больше воронье гнездо. Взгляд стеклянный куда-то в пустоту, мимо Рудбоя. Дышал Ванечка хрипло, с надрывом как будто его только что выдернули с конца какого-то марафона. Конечно, Ваня знал, что на соулмейта, который противится свои связи, оказывается воздействие сильнее, чем на соула, который ни в чём не виноват, но он и не думал, чтобы настолько. — Сейчас, Вань, сейчас, — немного растерявшись от столь резкого пришествия его многострадального соулмейта, Рудбой вытащил Ванечку, который всё пытался что-то, сказать на кухню.       То же старое и явно пропахшее сигаретным дымом помещение встретило их тихим шумом работы ноутбука, за которым до этого сидел Ваня. Он же сейчас посадил Ванечку на стул, у которого по какой-то случайности, — вроде кто-то из друзей Рудбоя на пьянке оторвал, — не было спинки. Ванечка постепенно успокоился. Дыхание выровнялось, а голос стал менее хриплым, плечи выпрямились, а глаза вроде как стали выглядеть менее обдолбанными. — Жизнь - та еще стерва, — Ванечка усмехается и морщится от вкуса какого-то горького на вкус лекарства, которое уже успел налить в чашку Рудбой. И нет, конкретно против Вани, Светло ничего не имел. В понимании в Фаллена Рудбой был очень даже симпатичный, если бы не был таким выёбистым мудаком. Ванечка был против априори идеи соулмейтов. В понимании парня Вселенная не могла понять, какой человек тебе подходит, и он волен решать сам. До недавнего времени у него была прекрасная девушка, хорошие друзья и вроде всё замечательно, но чёртов Иван Евстигнеев. Пришёл, а Ванечка был слишком упертым и не соглашался даже на простой разговор. После конечно же четыре раза пожалел и множество раз проклял и не в чём неповинного Ваню, и ебаную вселенную. Со временем становилось все хуже. Постоянно болела голова, пульсировала в груди боль. Сначала терпеть это было можно, это было лишь как навязчивое ощущение, но когда в одно утро Ванечка не смог подняться с кровати из-за этой боли. Светло понял, что со связью соулмейтов шутки хуёвы, но он сдаться спустя три года был не намерен. Кажется, это ощущение сегодня достигло пика. Всё же Ванечка сдался. В груди уже не просто неприятно побаливало, там натурально жгло, как будто связь рвалась. Это было не просто больно. Ванечка будто терял сознание. Всё было настолько плохо, что Слава предлагал позвонить Мирону и вызвать этого их Евстигнеева. Но Светло отказался, аргументируя тем, что к Евстигнееву не поедет ни под каким предлогом. Слава тогда лишь плечами пожал, просто оставив адрес и сказав, что рано или поздно Фаллен себя этим доведёт. И на третий день Ванечка не выдержал. Он просто оделся, — конечно, далось ему это с диким головокружением и болью, — и поехал к Ване перед этим конечно выпил. За то время, пока ехал в такси, выпил еще бутылку. И вот теперь он сидел в Ваниной квартире, у него на кухне, пил валерьянку и понимал что, наконец, за столь долгое время, чувствует себя спокойно. Без боли в голове в грудной клетке, без ощущения поступающего холода на пальцах рук. Теперь ему было тепло и хорошо. Конечно, сознание кричало, что не нужно поддаваться этому, а потому Ваня язвил.       Рудбою впервые за последние три года стало спокойно. Всё время Ваню терзали сомнения, что его соул может в любой момент погибнуть. Не от своей глупости, так от передозировки. — Ваня, вот скажи, зачем ты так себя доводишь? — Рудбой сел рядом с Ваней прямо на колени, смотря на Фаллена снизу вверх. — А почему нет? — не признаваться же Ванечке в том, что он — принципиальный идиот, который не хотел признавать, что всё же зависит от кого-то. — Я настолько противен тебе? — Ваня ухмыльнулся грустно, смотря в глаза своей многострадальной половине, — могли бы хоть пару раз встретиться, договориться, виделись бы хотя бы раз в полгода, чтобы не так плохо было. Или ты мазохист? Рудбой, сам того не заметив, уже держал Ваню за руку. От пальцев обоих рэперов сейчас шло тепло придавалось другому, тем самым леча все те раны, которые они нанесли друг другу за эти три года. — Ну что теперь может попробуем… — Рудбою договорить не дал Ванечка, который перебил. — Нет, Вань, давай не усложнять. Я с тобой не буду, говорил же. А вот теперь Рудбою становится по-настоящему херово. Почему? Что Евстигнеев успел сделать не так? Или Ванечке не хватило тех мучений, — а Ваня был уверен, что Ванечке было действительно хуёво, — что он испытал за эти годы? — Почему? — вопрос режет тишину и бьет купол напряжения в осколки, прямо, как Ваня бьет сердце Рудбоя. Фаллен и сам не понимает. Не знает, почему. Даже сейчас, когда чувствовал, насколько сильно его ждали в этом доме. Почему-то сейчас, вместо объятий, Ваня мягко отстраняет от себя руку Рудбоя. — Я не знаю, Вань, — Светло говорит тихо, будто бы успокаивает плачущего ребёнка, — Я просто чувствую, что мы не сойдемся. Прости. — Почему? — Рудбой повторяется, сам того не замечая. Он просто не может поверить, что Вселенная так поступила. Этого просто не могло быть. Почему даже сейчас, даже не дав никакого шанса... — Вань, ну пойми, у меня девушка есть, и ты тут ну никак в это не вписываешься. Конечно, раз в пару месяцев можно встречаться, чтобы ну ты не, и я не...       К концу речи Ванечка окончательно сдался. Всё, на что его хватило — лишь ласково провести пальцами по чужой щеке и отстраниться.       Ваня опрокинул в себя валерьянку до конца и опять, не сказав ни слова, просто вышел в коридор. Рудбой так и остался сидеть на коленях. Просто смотря в пространство. Раз в пару месяцев, да... Как будто они не соулмейты, а заключённые.       Действительно, заключенные в оковы судьбы и привязаны друг к другу. Дверь хлопнула, отрезая одного человека от другого, и одно сердце будто перестало биться.

***

      Ещё год пролетел просто в бездействии. Теперь Ваня Рудбой вообще не мог ничего делать. Он явно не высыпался, даже фанаты на стримах стали замечать, что что-то не то. Реакция Рудбоя стала не та, синяки под глазами и эти самые глаза, которые сейчас были красными. Одним вечером Евстигнеев даже умудрился заснуть за стримом, на что публика отреагировала однозначным комментарием: "Больше никаких стримов".       Но Рудбой понимал, что выспится он не скоро. Опять ему снились те же кошмары. Хотя со Светло они исправно встречались раз в пару месяцев. Просто в один момент Ванечка звонил с пресловутым: "Давай встретимся, мне что-то хуже становится" и Рудбой, наслаждаясь хрипотцой чужого голоса, просто не мог отказать. Они, как будто бы так и нужно, встречались где-то в кафе. Одном из тех кафе, что запросто может поглотить тебя своей атмосферой теплоты. Тут Рудбой, — а чаще всего это был именно он — и назначал встречу. И они действительно встречались, пили кофе, несколько раз дотрагиваясь друг до друга. От прикосновений обоим становилось легче, будто убирали то тяжелое, что давило на виски. Так проходила каждая из их встреч. Ваня наблюдал за Светло, отслеживая каждое движение. На сердце сдавило даже не то, что его соулмейт не хочет с ним видеться без острой необходимости. Давило просто то, что даже после отказа Рудбой продолжал быть влюблён в Ванечку. Полностью, поуши, безраздельно. Не хватало эпитетов, чтобы выразить эти чувства. Хотя даже если бы их и хватало, Рудбой бы не признался в Ванечке в своих чувствах просто потому, что Евстигнеев всё видел. Видел, что у них с Ваниной девушкой скоро свадьба, где Рудбой явно лишний, видел, что и сам Фаллен смотрит раздражённо, когда они встречаются. А ещё Рудбой никогда бы не признался человеку, который ему сказал, не отрываясь от телефона: «Вань, ты мне жить мешаешь, отстань. Лучше бы ты не появлялся». После этого Рудбой даже не пытался завести хоть мало-мальски диалог.       В один момент даже проскакивает мысль о действительном самоубийстве. И мысль, конечно, мыслью, но в один прекрасный момент Ваня находит себя с лезвием в руках в гримерке перед концертом. Кто-то там за дверью обеспокоенным голосом требует открыть. Кажется, будто это Мирон. Сердце пропускает удар.       Один. Порез совсем не глубокий, лезвие разрезает кожу и Рудбой смотрит на выступившие мгновенно капли крови так, будто не ожидал их увидеть. Они медленно прочерчивают на коже причудливые следы, стекают на пол, в то время как сам Ваня делает второй порез. Чуть кривится от боли и наблюдает траекторию падения капель. Голос за дверью становится в разы громче, что-то говорит о последнем номере. Ваня про себя смеётся. Вот уже действительно, последний номер. Красивый заключительный аккорд.       Третий. Порез почти задевает вену. Если бы был глубже. За дверью уже два голоса, один, кажется, Женин. Рудбой ещё раз проводит по третьему порезу, в этот раз доставая до вены. Капли собираются в лужу на полу, принося душе успокоение. На каком-то глубинном уровне кажется, что Ваня делает всё правильно. Телефон разрывается от звонков, оповещает, что его всё ещё кто-то пытается дозвониться.       Четвёртый. Вдоль вены, прямо по ней. А что скажет мама? А папа? А Ваня? Рудбой смеётся, но смех этот больше похож на смех психопата. Действительно, Ваня крышей поехал на своем тезке из Антихайпа. А если бы они не были связаны узами? Легко ли сейчас Фаллену также как Рудбою? Мысли в голове. Вопросы, но не на один Ваня не пытается найти ответ. Он просто понимает. Даже если ему сейчас вызовет скорую, она уже не успеет. Это осознание не пугает, принося с собой тепло и легкость. Единственное, что беспокоит сейчас Рудбоя так это то, насколько будет во время его смерти больно Ванечке. Ведь когда твой соулмейт умирает это дико больно.       Пятый. Голова начинает кружиться немного. Через секунду сильнее, затем — ещё сильнее. Дверь почти начинают выламывать, но Евстигнеев этого не замечает. Еще хватает сил на один глубокий порез вены. В глазах темнеет, в комнату забегает Мирон. Судя по звукам, которые Ваня ещё мог слышать, Женя громко выдохнула, а их крыл трехэтажным Илья. Мирон вызывал скорую. По телу разливается дикая легкость и пустота. Странное ощущение, но ему уже плевать.        Теперь он точно не будет мешать Ванечке жить.