Touch

      Неловкое касание. От него ведёт. От него дыхательная система сбивается-перебивается.       Всё началось с неловкого касания, а кончилось их самой неправильной (и манящей) реальностью. Закончилось постелью Юлика и сбитыми, смешанными друг с другами стонами-рыками. Все эти касания — они как впервые. Они неловкие и колкие. Они по ребрам с нажимом, по бёдрам с ожогом. По ногам легким скользящим движением. Даниил запрокидывает голову назад, и весь мир тает. Просто исчезает и он — он тоже исчезает вместе с ним.       Даниил мурлычит про себя, когда ощущает, как под пальцами перекатываются жёсткие мышцы, как горит чужая кожа, какой Юлик весь... желающий. Это видно по тому, как его потряхивает, как он закусывает губу и смотрит на него так, что сердце замирает вновь и вновь. И совсем ничего не хочется, кроме этого взгляда.       Под пальцами горит чужая кожа. Мышцы на спине твёрдые, жёсткие. Юлик, когда нависает над ним, похож на медведя. На белого гризли — высветленные волосы, чёрная жёсткая борода и взгляд пронизывающий. Взгляд глубоких карих глаз. Даниил видит в них себя. И их. И вообще всю общую картину в них видит, поэтому не может просто так отвести взгляда. Юлик над ним — большой и мощный. А Даниил трогает до неприличия много и жарко — не может до конца насладиться чужим телом. Какой он весь жёсткий, твёрдый, как мышцы подрагивают.       Даниил ведет ладонью по трапеции с легким нажимом, легко спускает вниз, проводя всей ладонью по широчайшим мышцам спины, с упором жмётся ладонью к косой мышце — и наслаждается этим, прикрывая глаза и закусывая губу.       А у Юлика всё перед глазами расплывается. Руки его везде касаются, губы целуют и сам Даниил до неприличия открытый и здесь. Он такого его никогда не видел, и эта интимность образа добивает Юлия окончательно. Ему с каждой секундой сложнее дышать — забывается в Данииле с характерным звуком. И вспоминает, когда невольно дёргано выдыхает от чужих касаний.       Юлий опирается локтем справа от головы Данила, облизывается и проводит ладонью свободной руки по разгоряченным щекам. У Даниила глаза блестят, дышит он тяжело и хватается руками за что попадется (так кажется Юлию, но на деле траектория его движений давно оттренирована и продумана — не лыком шит).       Бицепс на левой руке существенно напрягается, и Даниил не упуская момента, с нескрываемым наслаждением проводит по нему ладонью, поглаживая.       Сердце бьётся в горле. И это тоже усложняет дыхание. Сейчас, откровенно говоря, вообще всё усложняло дыхание — собственный пульс, чужие касания, свои же действия, температура комнаты и взгляд Данила — и тот мешал нормально дышать.       Юлий влажно целует в шею, медленно, до боли щемящим у сердца ласковым движением поднимается к мочке уха. И Даниила будто током пробивает. В этот момент ему уже на полном серьёзе ничего не хочется и он вполне может за эту секунду продать душу Сатане. Но всё оказалось проще. Без Сатаны и нелегальных продаж, черного рынка и греховных махинаций. Нужно было лишь одно неловкое касание и взгляд, с которого всё понятно.       Этот большущий Юлик жмется к нему так ласково, что этот контраст вызывает в Данииле новую волну странного щемящего чувства. Такого, что хочется счастливо завизжать, но ему хватает силы воли лишь откинуть голову назад, подставляя шею под влажные поцелуи, и улыбаться, сбито выдохнув.       А под руками чужие мышцы перекатываются.       б о ж е       От шеи Юлий поднимается к чужому лицу и зацеловывает спешными беспорядочными поцелуями. Такими, что у Ермакова и секунды нет, чтобы вдохнуть воздух раскаленный полной грудью — только краткие дерганные вдохи-выдохи.       Кожа горячая, влажная, и сердце бьётся-бьётся. Громко.       Колено Юлика неловко протиснуто меж ног Даниила. Он, уже едва держась из-за возбуждения на одном локте, проводит свободной ладонью по груди, ребрам едва выпирающим, впалому животу и наслаждается этим моментом. Каждой секундой. Даниил такой худющий, такой нескладный, такой... сладкий. Его хотелось целовать-выцеловывать, трогать-ласкать, любить-не-отдавать. Никому. Даже этому блядскому миру его не хотелось отдавать.       Его тощее тело. Вся его изящность в этой хрупкости. Весь мир Юлия в этой изящности. Почти искусство. Почти весь его смысл жизни.       Он не перестаёт его целовать, когда с лёгким нажимом проводит ладонью по внутренней стороне бёдер. Кожа там разгоряченная и нежная-нежная. Такая, что её хотелось в тот же момент коснуться не руками.       Даниил подвластен сейчас как никогда — будто исключение. Только ради тебя. Поэтому подается на лёгкое касание, разводя ноги в стороны, позволяя примоститься между них Юлику, упершись стояком в низ живота Дани. И целует. Целует безгранично ласково и так, что весь мир теряет свою ценность. Только он. Только он и эти безумные касания, поцелуи, взгляды. Только это стоило того, чтобы жить эту чертову жизнь.       Юлик скользит ладонью по острому колену, вверх, к бедру. Легонько шлепает и усмехается, чуть отдаляясь от его лица. Его усмешку тут же ловит и Даниил. Но даже усмехаются они не так, как обычно. Потому что взгляды беспредельно нежные, беспредельно желающие и разрывающиеся из-за возбуждения. Потому что взгляды съедающие и требующие ещё-ещё-ещё. Требующие бесконечно много. Безгранично откровенно.       — Твоими костями можно вены вспороть. Научись жрать нормально, — говорит Юлик с безобидным смешком и целует. Целует ласково и так, как не описывают в книжках. Потому что такое вообще невозможно описать. Выше любви. Сильнее нежности. Откровеннее слабости.       — Ты за двоих жрёшь, куда уж мне, — он отвечает сквозь поцелуй, глаза лишь прикрывая, чтобы следить за Юликом.       Тот чуть отстраняется, опирается на оба локтя, а Даниил сглатывает набежавшую слюну. Глядя на этого медведя над собой. На то, какие у него здоровое плечи, сильные руки, голодный взгляд. Как прядь выбилась из идеальной прически — и то замечает.       — Ты ни одну из своих девушек, наверное, на руки поднять и не смог, — он знает, что ошибается, потому что веса в Данииле больше семидесяти будет, но эта его худощавость — она стоит всего.       — Главное, чтобы ты смог поднять меня.       И смеётся. Даже никакой неловкой паузы не возникает из-за упоминания девушек. Которые у обоих были. Хотя им и не могло стать неловко из-за этого — в этот момент вообще ничего не существовало, кроме их в это момент.       — Ага, блять, только если подниму до миллионика.       Взгляд у Юлика безобидно добрый, хоть и сам выглядит внушающе. Хоть и сам жмется каменным стояком к низу Данькиного живота. Когда Юлий целует его с беспредельной нежностью, Даниил перестаёт смеяться, затихает, лишь улыбается вкрадчиво в этот поцелуй.       Юлий проводит ладонью по впалой щеке, тут же ощущая, как тыльную сторону ладони жжет касание Даниила. И в этом их касании больше нежности, чем они давали кому-либо. Чем они вообще могли дать. Эта нежность — она на грани с бесконечной чувственностью. С чем-то, что только сейчас могло открыться им.       Даниил призывно трётся об его член, тихо постанывает в их поцелуй, нежностью бестолковой наполненным, и закрывает глаза полностью — потому что стыдно немного осознавать всю полноту картины.       — Ты точно... хочешь?.. — неуверенно хрипит Юлик, переплетая их пальцы. Отстраняется едва, касается носом его, облизывает губы пересохшие.       В этом полумраке Даниил тяжело выдыхает, открывая глаза.       — Самое, блять, удачное, нахуй, время для таких вопросов. Чо ты у меня во время реакции такое не спрашиваешь? Начали такие, и спустя минуту: «блять, Данька, а ты точно хочешь?».       Юлик опять смеётся. Безобидно и по-доброму. Это добрый мишка. Тедди. Юлик влажно целует в щетинистую щеку, спускается к шее, едва щекочет бородой, но из-за этого сами эти поцелуи кажутся в десять раз круче, чем могли быть. Все эти поцелуи тают на его теле, остаются маленькими невидимыми ожогами изнутри.       Даниил обхватывает чужие узкие бёдра ногами, прижимая к себе близко, и сам зарывается пальцами в копну высветленных волос, прижимая к себе ближе. И Юлика от этих прикосновений едва ли не размазывает. Каждое это чёртово касание щемит в его груди, отдаётся пульсом в голове. И то, как он жмет к себе теснее, и то, как выдыхает рвано, как целует неспешно в висок, трётся носом о бороду, усмехаясь — оно всё убивает его, и Юлику внезапно всё становится таким правильным и верным.       Глаза в глаза. Их пульс будто в ритме одном бьётся. В полумраке всё видно чётко, только собственные черты кажутся острее, Юлик плотнее, а Даниила угловатей — хотя куда уж. Под Юликом он буквально теряется (и в нём — тонет). Под Юликом жарко, тесно, защищённо. За это чувство доверия и защищённости можно было бы продать всё на свете. За чувство того, как он своим мощным телом прижимается к тебе, накрывает грубостью мускул и этого можно коснуться. И утопиться.       Под Юликом в защите и в тепле. Под Юликом хорошо и по себе.       Данилу так... правильно. Так верно и нужно. Так всё сверено, перепроверено, что теперь всё — достиг своего максимума, считай.       — Хочется из тебя все твои эмоции вытрахать, весь твой юмор, — рычит Юлик едва ли не сквозь зубы. А пару белесых прядей прилипают ко лбу. Взглядом роет в нем траншею — в самом его сердце.       — Отличная коллаборация, и реакция интересная.       Даниил смеётся, а Юлика хватает лишь на улыбку, потому что дальше он продолжает душить Даниил своими поцелуями-касаниями-объятьями. Жмётся к нему сильнее. И Даниил послушно задыхается.       Юлик опирается на дрожащую левую руку. Мышцы опять напрягаются под ладонью Даниила, и эти ощущения его с ума сводят. Юлик целует в уголок губ, неспешно скользит рукой вдоль всего разгоряченного тела и сжимая ладонью у ягодиц (он, серьёзно, почти может обхватить своей ладонью его ногу), чуть сильнее разводит его ноги в стороны.       Даниил кусает губы, облизывает, закусывает и стонет тихо, почти беззвучно, но в этих звуках Юлик утопает.       Сначала двигает пальцами неуверенно и неловко, вообще не понимая, правильно он делает или не очень. Следит за каждой реакцией Даниила, за каждым выдохом и тем, как он вздрагивает. Хватается пальцами за простынь, прижимает свободной рукой Юлика к себе сильнее, и когда стоны кажутся громче, а Даниил под ним расслабление, то Юлик выдыхает рвано, сминает его губы в поцелуе неожиданном, и трахает пальцами настойчиво и так, что у того чуть ли не ноги начинают дрожать под напором.       Вылизывает чужие губы, рычит в эти поцелуи. Его потряхивает от атмосферы и ощущения Даниила рядом. Ласкает его пальцами, целует по-разному и много, наслаждаясь каждой секундой, каждым его выдохом. Касания как в первый раз по-прежнему — неловко горячие. Неловко пронизывающие. Страстно-жгучие. В горле застревают хриплыми стонами.       Худющий Даниил под ним кажется произведением искусства — с его чуть опухшими после поцелуев губами, невероятной худобой и пронизывающими до самых костей взглядами.       Юлик наваливается на него всем своим весом, ощущая, как же, блять, тесно и горячо. Как это, на деле, невероятно. И не было предрассудков. Откровенно говоря, вообще ничего не было — только этот момент безгранично всеобъемлющий, заполняющий их до отказа. Смазка силиконовая хлюпает пошло, стекает по ягодицам, по пальцам Юлика, капает на простынь, и это кажется ему самым сексуальным в его жизни (но не в этот момент).       Ноги Даниил непроизвольно ещё сильнее разводит, жмется стояком к Юлику и то хрипит, то рычит, то стонет. Едва дергается, когда было неприлично хорошо. Когда было чересчур рядом, невероятно, нежно.       Даниил вдыхает неоднозначно, когда Юлик вынимает мокрые пальцы, опираясь на руки по обе стороны от него. Смотрят друг друг в глаза. Будто съедая (и себя, и другого). Даниила теперь тоже потряхивает, и он зажимает бёдра Юлика меж собственных ног, проводя руками по всей его напряженной спине.       У Юлия даже губы дрожат от всего происходящего. Оба хотят, но оба боятся. Могут лишь смотреть друг на друга, будто ожидая отмашки.       — Если ты думаешь, что люди именно так любовью занимаются, то ты ошибаешься. Взглядом никто ничего не трахает.       У Юлия тяжело дыхание, и смешок выходит рваным и дёрганным.       Даниил всегда говорит «заняться любовью». Даже в ёбаных этих реакциях. И Юлик теперь понял, почему. Они действительно — не трахаются и не занимаются сексом. Они действительно занимаются чёртовой любовью — то, как они касаются друг друга, целуют и смотрят в глаза. Всё это наполнено нестерпимой нежностью. Лаской. Любовь.       Всё это так сладко, так нежно, так невероятно. Так хорошо.       Так правильно.       Юлий целует непривычно сухо в губы, но мимолётно. Тянется к застрявшим между полом и кроватью джинсам, копошится, дышит тяжело. А Даниил наблюдает за каждым движением. И за тем, как тот торопливо рвет пачку презерватив, как только с четвёртого раза его распаковывает (влажные дрожащие руки явно ему были не товарищи, по крайне мере, не в этом деле). И он, конечно, совершенно не смущается, когда наблюдает за тем, как Юлик (на удивление, с первого раза) натягивает на нетерпеливо подрагивающий член презерватив.       Юлик замечает краем глаза, как тот облизывается, каким взглядом он смотрит.       (так на самого Юлика не смотрели, не то что на его член, боже-прости).       Он хватает его за бёдра, подтаскивая ближе к себе. Даниил едва успевает вздрогнуть, прежде чем Онешко закидывает тощие ноги к себе на плечи. Тишину прерывает лишь дёрганный судорожный выдох. Всё это казалось совершенно неловким, странным, но... правильным. Это всё по-прежнему оставалось правильным и чувство спокойствия и верности действий так успокаивало. Давало ощутить то, чего не чувствовали ранее.       Спокойствие.       Никакой тревожности, смятения, давления. Только чувство спокойствия, невероятная нежность и понимание, что всё на своих местах. Разве можно было желать большего?..       Юлий мокрыми от смазки пальцами проводит меж ягодиц, буквально через секунду сменяя их членом.       Даниил даже не вздрагивает от совершенно непонятого и странного чувства того, как крепкий толстый член елозил меж ягодиц с легким нажимом. Толстый, достающий до пупка, жилистый с выпирающими венами, каменно стоящий — и для него.       Дыхание рваное, пульс никак не может успокоиться, он бьётся в голове. Юлик целует в косточку у ноги, поглаживая бёдра, скользя пальцами к низу живота, поглаживая твёрдый член. Сердце бьётся быстро. Он облизывает пересохшие губы и всё вокруг расплывается.       Юлий вскидывает чужие бёдра ближе к себе, сам чуть раздвигая колени, чтобы Даниилу было удобнее. Горячее касание везде, а взгляд Даниила такой открытый и просящий, что Юлику голову сносит. Он проскальзывает членом ещё пару раз вверх и вниз, дразня то ли себя, то ли Даниила. Ещё раз смазывает член, проводя мокрыми пальцами по всей длине, ловя Даниила на его голодном взгляде. На том, как он наблюдет за всем этим с неприкрытым возбуждением и желанием.       Юлик понимает его. Самого трясёт, самому дурно уже.       А Даниил взгляда не может от него оторвать. Какой же он был... совершенный. Эти широкие плечи, сильные жилистые руки.... охуенный член. Чисто объективно. Он же блог(х)ер — ему не привыкать реагировать. Хоть и тут реакция была однозначная. И читалась она в его глазах и дрожи.       Юлик облизывается, дышит тяжело, ощущает странное давление где-то в груди. Взгляд Даниила раздевает его до сраных костей. До обнаженных мышц, до крови по венам. Он всё видит. И этот взгляд поедает Юлика изнутри. И это самая превосходная вещь во всём этом мире. Большего желать не хотелось. Но главное — Юлик может позволить себе это «большое».       В комнате воздух спрессовывается, а Юлик толкается вперед, плавно дергая бёдрами вперед.       Узкий. Мокрый. Горячий. С ума сводящий. Чувство внезапной тесноты и жара захлестывает Юлика с головой, и ровно на этот момент он перестаёт дышать. Просто дёргано заглатывает воздух, но он остаётся стоять в горле. Как же, блять, хорошо.       Нога чуть соскользнула, уткнувшись пяткой в плечо, Даниил откинул голову назад и гортанно зарычал. Непривычно, тяжело, немного болезненно, но по-прежнему превосходно. Только от осознания того, что это Юлик, любое действие кажется вершиной блаженства. Вершиной самого прекрасного и дозволенного.       Толстый, твердый, влажный — в нём. Плавно глубже, выдохи громче, дыхание дёрганое. Судорожно хвататься пальцами за простынь, разочарованно осознавая, что это не плечи Юлика. Сердце бьётся бешено. Весь мир замирает, когда Юлий входит до самого, блять, основания — и замирает так. Проводит ладонью по бедру, по ягодицам, плавно к впалому животу.       Всё сошло с ума, но они остались в уме. Безумны, но адекватны. Вне себя и внутри одновременно. Ради этого, определенно, стоило жить.       Даниил откидывает голову, дышит тяжело, содрогается всем телом. Смотрит то на потолок, то краем глаза на Юлика — на этого медведя с белющими волосами, который касается ласково. Нежно. Каждое его касание — легкое скользящее движение, доводящее до исступления, доходящие до самого нутра волной импульсов. Кожа горячая, влажная — каждое касание по ней как нож. Внезапно, резко, проникновенно. Всё это давит на нервы, заставляет давиться в собственном пульсе.       Мрак комнаты превращается в густую темноту, и перед глазами только Юлик. Его лицо — его превосходное лицо и этот глубокий пронизывающий взгляд, достающий до самых тайных мыслей. До самых сокровенных желаний.       Юлик порыкивает едва, сжимает чужую щиколотку, поглаживает с нажимом, когда медленно раскачивается бёдрами вперёд-назад. Член с неприличным хлюпаньем двигается внутри него — горячего и узкого.       Мрак комнаты становится всё гуще и гуще. Ощущения более мощными.       Мир сошел с ума.       Юлик — это нежность.       Даниил — это любовь.       Но всё это — не бульварный романчик. Но всё это — здесь и сейчас.       Это надо просто принять, понимаете?       Здесь нет ничего плохого или хорошего. Оно просто есть. Оно просто пробирает до самого нутра, дотрагивается до каждого нерва, будто играет на скрипке. И эта мелодия — скрип кровати, сдавленные стоны, глухие рыки, хлюпания и вздохи — лучшая из всех.       Втрахивать до самого основания, цепляться за худющие ноги, закидывать голову назад. Узкий. Желанный.       Трогать везде, смотреть сверху вниз — и тут же задыхаться от открывшегося вида.       Влажная кожа горит. Изнутри всё тоже — горит.       Они готовы были отдать всё ради этого момента (кроме друг друга).       Входить глубже, сильнее, вырывать самые неприличные звуки из его чёртового горла. Хвататься за его тело, ощущать, как на запястье плотным кольцом смыкаются его пальцы, слышать, как ему хорошо, а в глазах видеть каждую его мысль. Задыхаться спрессованым горячим воздухом, и влюбляться в каждый миг сильное. Без пошлости и грязи — он только чувствует и видит. Чувствует рай, видит Даниила — самое прекрасное, что он мог бы увидеть.       Простынь съёрзывается. Она влажная, сбивается у пяток, коленей, под мокрой спиной. Съёрзывается сильнее, когда Даниил сжимает её в своих руках, когда ёрзает, двигаясь бёдрами узкими на встречу каждому движению рваному, но ритмичному. Смотрит краем глаза на Юлика — на то, как он судорожно руками его держит, как двигается, как облизывает губы пересохшие.       Ноги соскальзывают с чужих плеч, и Юлий наклоняется почти вплотную, расцеловывает чужое лицо, заставляя задыхаться — уже буквально. Сгребает его в охапку, сжимая в своих объятьях сильных. И Даниилу снова кажется, что в мире нет безопаснее места. Он ощущает его на себе, в себе, под собой — эти сильные руки удавкой на спине. Поцелуи рваные, беспорядочные, влажные. По лицу, шее, плечам. Движения ритмичные, глубокие, но касание каждое — нежное, навзничь идущие, самое, блять, нужное.       Н е ж н о с т ь.       Л ю бо в ь.       Любовь...       вы слышите?..       Даня цепляется как неразумный за чужую спину, ощущает чужие твёрдые мышцы напряженные, скользит сначала аккуратно, а потом впивается буквально, жмётся сильнее — хотя куда уж там. Зарывается пальцами в волосы растрепанные, прижимает к шее его голову и губу закусывает, жмурясь.       Они целуют жадно и отчаянно. Целуются глубоко и вообще без приличий. Горячие ладони Даниилы щёки обжигают, а губы творят нечто... невероятное. Волосы ко лбу прилипают, мешают, но Юлий и не думает их поправлять — слишком велик соблазн не отрывать рук от его спины худющей. Ощутить, насколько он хрупкий, изящный. Будто теряется в объятьях этих тесных, сильных. Даня будто читает мысли его, проводит ладонью по лбу, обжигая, но прежде всего — убирает прилипшие пряди со лба.       В смазке вся внутренняя сторона бёдер, она по ягодицам стекает, а Юлик двигается размашисто, руками по спине скользит и выцеловывает его. Целует долго, целует не вдыхая даже — задерживая воздух в груди самой.       Даниил сжимается — от удовольствия — жмурится, извивается под ним, хотя в клетке его объятий, скорее — дёргается. Ногами сильнее его бёдра обнимает, руками каждую мышцу на спине прощупывает, наслаждается.       Даниил не выдерживает нажима, кончает первый — будто в судороге потряхивает, губы кусает, не выдерживая, вскрикивая. Выглядит сейчас беспомощнее всего.       Юлик помогает себе уже рукой, отчего-то не хочется ни минета, ни чужой руки на своём члене. Нет, ну, конечно, он бы не отказался от того, чтобы трахнуть в рот его болтливый — в глотку, буквально; но сейчас — нет. Сейчас уже по определению хорошо было рядом с ним, а доставить ему удовольствие уже и было целью высокой. Кончает, рыча в шею, кусая за плечо худое, ощущая поцелуй краткий в трапецию.       Юлий лбом утыкается в ключичную ямку его, а Даниил волосы перебирает ласково, дышит сбито, подрагивает ещё ощутимо едва — и здесь нежности уже априори больше, чем кто-то когда-то кому-то давал.       А то, как Юлий сладко в лоб его целует, как Даниил усмехается в плечо обнаженное, руками по спине влажной поглаживает — это уже дорогого стоит.       Хочется пошутить как-то глупо, на блогерскую тематику, реакция там, коллаборация, но сил нет ни на шутки, ни на разговоры.       До душа доходят едва, простынь поправляют устало и Даниил уже сам наваливается сверху на Юлика, ногу закидывает так по-хозяйски, в шею ему утыкается. Юлий целует ласково в плечо, улыбается тепло и глаза прикрывает устало.       В мраке этом ночном уже ничего не видно и не понятно, но под рукой — кожа его горит, а под губами веки подрагивают, ресницами длиннющими угольными щекотит.       Теплое Данино касание — пресс ласкает, венки на руках, по бороде жёсткой проводит. А Юлий улыбается глупо, щурится, целует невесомо практически, но Даниил чувствует каждый выдох его, не то что касания губ их сухих.       И это неловкое касание — к лопаткам, к спине, к рёбрам — оно останется отпечатком вечным, напоминаем, на коже их горячей. На коже их ласками-поцелуями растерзанной.       И совсем ничего не хочется. Только моментом этим невероятно нежным жить.       Любви касаться — пальцами ласково проводит, губы ласкать, в глаза смотреть.       Любовь чувствовать.       Любовь о щ у щ а т ь.       Не в своем уме, но друг в друге — самое ценное их достижение. Они рядом и близко, и любовь эта, она...       рядом.