Леденцы

Спаннер сильно изменился. Когда-то он был вынужден носить костюм и учебники, быть «чистым», «правильным», «аккуратным», склонять голову перед преподавателями и вежливо здороваться с каждым проходящим мимо. В Мельфиоре... Когда он начал работать на Мельфиоре, никто не стал требовать от него того же. Потому что в Мельфиоре не было глупцов. Только идиот стал бы требовать от механика идеальной чистоты, прекрасно оформленной мастерской и каллиграфического почерка с наклоном строки в тридцать градусов в отчетах. Главным было то, как Спаннер работал — а работал он отлично, и больше ничего не интересовало Бьякурана. А если не интересовало Бьякурана, значит, на это можно было закрыть глаза. — Ты допустил ошибку. Спаннер в ответ на это только печально склонил голову. Шоичи не видел его глаз — они были скрыты за защитными очками, — но то, что Спаннеру было, на самом деле, не очень важно, где в отчете он поставил не ту запятую, чувствовалось. Наверное, только из уважения к Шоичи он отложил в сторону паяльник, неловко повел плечами, поднял на лоб очки и, вздохнув, подошел. Взял из рук Шоичи отчет, молча пробежался взглядом по строчкам, читая свой кривой почерк; перелистнул страницу, закончил и ее, потом следующую; поднял взгляд на Шоичи. — Я не вижу, — коротко сказал он. Шоичи сглотнул. От Спаннера пахло машинным маслом, подпаленным брезентом и — совсем чуть-чуть, едва уловимо, — леденцами. Клубничными... Леденцами. Это было единственным, что не менялось в Спаннере со времен, когда Шоичи с ним познакомился. Вишневые, шоколадные, ванильные и арбузные — от него всегда пахло леденцами, и Шоичи, почувствовав этот запах через полкоридора, мог идти по следу Спаннера. Для Шоичи чувства, заволакивающие острый ум, пахли именно леденцами. — На второй странице. Седьмая строчка снизу, — аккуратно указал Шоичи, чуть шире разводя плечи. Он должен был казаться важнее, главнее, он должен был доминировать в силу своего положения в Мельфиоре, но... Но Спаннеру, на самом деле, было глубоко плевать на то, какое место занимал Шоичи в иерархии их организации. Сквозь очки, сквозь их мутные стекла он должен был видеть в Шоичи то же, что и раньше — его настоящего. Шоичи хотелось верить, что Спаннер видел это в нем. Знал, что Шоичи лучше, чем кажется, что он совершает множество плохих поступков не потому, что хочет этого, а потому, что это делается ради большего блага. Шоичи мечтал о том, чтобы Спаннер видел его таким же, как в тот день, когда они познакомились — но вместо этого должен был соответствовать Бьякурану и его окружению, потому что этого требовало дело его истинной семьи. — Прости, — коротко проронил Спаннер, поднимая взгляд на Шоичи, — я перепишу. — Спасибо, — кивнул Шоичи, а потом позволил себе мягкую, едва заметную улыбку. Шоичи был готов писать за него конспекты и контрольные, как иногда делал во время учебы, хоть сотню раз, на самом деле. Лишь бы быть рядом, лишь бы чувствовать эту неповторимую смесь запахов машинного масла, горения и сладостей. Шоичи больше всего на свете хотелось обнять Спаннера и испачкаться о его грязный комбинезон, почувствовать его холодные руки на своих плечах и остаться с ним навсегда, любить каждую его причуду, восхищаться каждым его техническим умением и засыпать рядом каждый вечер. Шоичи не пугали кариес, легковоспламеняемая одежда или неотмывающиеся пятна. Он бы многое отдал, чтобы сбросить свой белоснежный наряд и надеть удобный, невзрачный костюм Спаннера, чувствовать его тепло каждой клеточкой своего тела и вдыхать. Вдыхать запахи, что составляли самого Спаннера. — Я принесу в бухгалтерию, — помолчав полминуты, произнес Спаннер и пошел к своему рабочему столу. Положил отчет, поставил сверху тару масла. — Ты... только не сожги его, — предостерег Шоичи. — Напишу заново. Будешь конфетку? — А?.. Шоичи оторопел, а когда отмер, Спаннер уже стоял около него и протягивал леденец на палочке. Кругленький, розовый. — Будешь конфетку? — повторил Спаннер, и Шоичи, неловко кивнув, взял леденец из его пальцев. — С-спасибо. Поправить сползшие очки Шоичи смог уже только в лифте. Сердце не стучало, как бешеное, нет — наоборот, оно словно пропускало удары, и от кислородного голодания мозги Шоичи переставали работать. Он будто глупел, велся на самое человеческое, что только могло увести далеко и надолго — чувства, и это было... На самом деле, больно. Двери лифта открылись, и Шоичи под пристальным взглядом подчиненных открыл леденец, выкинул обертку и положил его в рот. «Арбузный», — ненароком подумал он. Спаннер, на самом деле, всегда разбирался в леденцах. И механике, конечно. И Шоичи печалился только об одном — что не был роботом, в которых Спаннер всегда так хорошо разбирался.