Memories

«POV Thomas       Представьте себе бледного высокого молодого парня, с невероятно мягкими тёмными волосами, всё время находящимися в полном беспорядке, большими грустными чайного цвета глазами, забавным курносым носиком и милыми родинками на щеках. Он всё время носит тёмную одежду, которая велика ему на несколько размеров и прикрывает почти всё его тело. Этого человека зовут Дилан О’Брайен и он — мой парень.       Мой самый прекрасный и самый любимый. Его улыбкой можно было освещать самые тёмные места, а смех, его настоящий смех был настолько громким и заразительным, что все окружающие тоже невольно начинали улыбаться. Дилан всегда становился ещё более красивым, когда говорил о том, что любит — он просто начинал светиться изнутри рассказывая о книге, которая его впечатлила, новом парке в котором мы гуляли несколько дней назад или просто милом щеночке, который облизал его руку.       Только вот за его улыбками скрывались жуткие истерики и приступы. Я как никто другой знаю об этом: я помню каждый из них, потому что всегда был рядом. Я помню пустой взгляд его заплаканных оленьих глаз, истерические рыдания, которые сотрясали его истощённое тело, безжизненный голос, кричащий страшные вещи. Я всегда был рядом с ним, помогая пережить это, успокаивал, обнимал пока он непрерывно плакал, не в силах остановиться несколько часов. Это самые ужасные моменты нашей истории, но даже их я хочу помнить. Я просто не имею права ничего забывать, я должен помнить каждую мелочь.       С Диланом мы знакомы уже почти 12 лет. Мы дружили с первого класса, встречались с десятого, а после того как закончили школу стали жить вместе. С детства, мы жили по соседству и почти всё свободное время проводили друг с другом, наши семьи дружили и родители были просто счастливы, что у нас с Ди такие хорошие отношения (как оказалось даже больше, чем они думали)       Мы ходили в одну школу и учились в одном классе, несмотря на то, что я немного старше. Вместе делали уроки, гуляли, делились проблемами. Мы не общались ни с кем, кроме друг друга, и если я делал это потому что Дилан был всем моим миром, то он — просто потому что не мог. Я закрывал глаза на все его проблемы, слепо видя свой идеал, своего идеального, самого красивого и умного Дилана, темноволосого мальчика, влюбившего меня в себя. Я всегда любил его, думаю это моё предназначение — быть всегда рядом с ним. Это мой дар и моё проклятие, бремя, которое я должен был нести: любить того, кто себя разрушал. Он делал это не потому что хотел. Он просто был болен.       О болезни Дилана мы узнали, когда ему было 14. Именно тогда ему поставили ПРЛ — пограничное расстройство личности. Но Ди не виноват в этом. Мой бедный милый мальчик вообще ни в чём не виноват. Просто с самого детства его родители почти не уделяли ему внимания. И дело не в том, что они не любили его — всё намного ироничнее: они любили его слишком сильно, и всегда желали своему единственному сыну самого лучшего, поэтому проводили всё своё время на работе, желая обеспечить своего ребёнка всем, что ему нужно. Они заперли его в золотой клетке и давали всё, кроме своего внимания. Он рос сам, проводя время со мной, наблюдая за моей семьёй и мечтая не о новом телефоне, а о родительской любви. Мы все виноваты в том, что он болен. Все, кроме него. Мой Дилан абсолютно невинен и это его проклятие.       Первыми проявлениями болезни стали резкие перемены настроения и неадекватное поведение: иногда он просто так начинал улыбаться или грустить без особой причины, или смеяться над параграфом по биологии, говоря какие-то бессвязные вещи. Сначала мы просто списали это на стресс и перенапряжение, но Дилану становилось хуже: он стал замыкаться в себе, меньше разговаривать и отталкивать всех. Всех, кроме меня. Я стал единственным человеком, с кем он мог нормально говорить и именно тогда весь его мир замкнулся на мне.       Тогда же у Дилана стали случаться приступы. Во время очередного периода депрессии у него начались приступы паники вместе с бесконтрольным гневом. Он рыдал, крушил мебель в комнате и не давал родителям даже прикоснуться к себе. Лиза впала в истерику, позвонила моей маме, не зная что делать и сказала что будет вызывать скорую. Когда я услышал, что Дилану, идеальному мальчику, в которого я был тайно влюблён плохо, я сразу побежал в дом О’Брайенов. Не знаю, о чём я думал, когда делал это. Я просто чувствовал, что даже если не смогу ничем помочь должен быть рядом. Я просто нужен ему.       Картина, которая предстала передо мной тогда до сих пор свежа в моей памяти, словно этот ужасный вечер был вчера. Дилан стоял посреди разрушенной комнаты, весь в свежих синяках и ссадинах, плакал, всё время потирая дрожащими руками красные глаза и в упор смотрел на меня. Он почти успокоился, только увидев меня и просто без сил рухнул на пол своей бывшей комнаты, продолжая сотрясаться в рыданиях, а я не придумал ничего лучше, чем просто сесть рядом с ним и обнять, крепко прижимая к себе и позволяя плакать в моих руках. Мы сидели так ещё несколько часов, посреди жуткого хаоса и бардака, я пытался успокоить свою единственную любовь, рассказывая ему глупые истории, не имеющие никакого смысла, а он даже пытался улыбаться. В ту ночь он не дал мне уйти домой, дрожащим голосом умоляя остаться с ним, и я просто не мог поступить по другому. Я не имел права оставлять его наедине со своими демонами.       С того случая, родители Дилана стали относится к нему с опаской. Они всё так же сильно любили его, но и боялись не меньше. Они не знали, что делать если истерика случится снова, не знали как его успокоить и как им управлять и это их пугало. Они были бессильны в схватке с его болезнью, поэтому боялись даже пытаться бороться. Я не имею права осуждать их, но Лиза и Патрик не должны были поступать так. Они словно вычеркнули себя из жизни Ди, перестали быть его родителями и стали просто людьми, которые иногда спрашивают как прошёл его день и желают спокойной ночи перед сном.       Дилан почти не разговаривал с ними. Он замкнулся ещё больше, словно не желая тратить эмоции и слова на людей, и оживал лишь рядом со мной. Он разговаривал, смеялся, делился своими мыслями, которые нередко меня пугали и проблемами, которых было так много, что я давно перестал считать. У Ди абсолютно не было секретов от меня, он рассказывал всё, что с ним происходило и говорил всегда очень много, а я всегда так любил слушать его прекрасный, глубокий голос, рассказывающий о новом фильме, на который он так хочет сходить, а не кричащий о том, что устал от этой жизни. Иногда я сам пугался таких быстрых перемен, и я думаю, что боюсь их до сих пор, потому что к такому невозможно привыкнуть. Невозможно привыкнуть к тому, что сейчас он счастлив, улыбается и говорит что любит меня, а через минуту уже режет запястья в ванной.       Знаете, я всегда сомневался, кто из нас болен? И чаще всего, у меня складывается впечатление, что это именно я. Я болен им, причём болен неизлечимо. Я болен его грустными карими глазами, которые буквально горели когда он улыбался, его милыми родниками, созвездиями рассыпаными по его лицу и телу, его восхитительными руками, которые всегда доводили меня до мурашек. Я был болен каждой его частичкой, и он каждый раз словно добавлял яда в итак уже полный кувшин, который я с удовольствием пил, ещё больше отправляя себя своей прекрасной болезнью.       С первого приступа Дилана мы почти не расставались. Я почти переехал в дом О’Брайенов, часто оставаясь на ночь, когда Ди становилось одиноко. И ему было достаточно лишь сказать это, чтобы я сию же секунду примчался. Я понимал, что он не должен быть один, когда ему плохо или грустно, и даже если он будет просить оставить его в покое, пытаться выгнать — всё равно нельзя уходить. Но я был единственным, кто это понимал. Никто даже не пытался быть рядом с ним и поэтому мне их жалко. Они потеряли столько всего, потому что Дилан берёт много, забирая почти всё твоё время и внимание, но взамен полностью отдаёт всего себя. Он полностью принадлежал мне, а я полностью принадлежал ему и это был наш негласный договор, наша маленькая тайна, которую мы скрывали вплоть до десятого класса. Я любил его больше жизни, возможно был даже одержим им, но мне нравилось это. А он… Я никогда не мог понять, любит ли он меня? Я точно знал, что меня любит его болезнь, потому что в периоды эйфории Ди мог целыми днями валяться в постели и обниматься, время от времени лениво целуясь и болтая ни о чём, и я всегда наслаждался такими моментами, стараясь не думать о причинах его поведения. И иногда это причиняло мне боль, но какая любовная история обходится без страданий, верно? Он был зависим от меня, но было ли это любовью? Думаю нет, по крайней мере не в общепринятом её смысле. У него было всё своё, особенно чувства и поэтому он любил меня так, как мог и так, как умел.       Дилан всегда любил прикосновения, они были, наверное, даже слишком важны для него. Ему нравилось, когда я обнимал его, или просто держал за руку, и он всегда объяснял это тем, что так он чувствует себя менее одиноко. Это было одной из главных его проблем: он всё время чувствовал себя ненужным, одиноким, брошенным. Всем же известно, что одиночество бывает разным, да? Кто-то и вправду одинок, кто-то чувствует себя одиноко среди близких или просто в толпе людей, но не он. На самом деле, Дилан никогда не был одинок. Это лишь иллюзия, в которую он свято верил, ведь даже когда с ним не было людей, его болезнь была рядом, захватывая рассудок своими липкими щупальцами. Но он не понимал этого, не понимал того, что болен и не осознавал, что иногда его телом словно управлял другой человек. Для него это было нормой, потому что он не знал другой жизни.       Одной из особенностей Дилана так же являлась огромная любовь к порядку. Он ненавидел неточности и перемены, потому что из-за них он чувствовал что теряет контроль и это пугало его. В его понимании у всего есть своё место, а все действия нужно выполнять по определённому порядку. Он жил по своему собственному расписанию, стараясь создать иллюзию контроля, когда всё трещало по швам. Он боялся изменить хоть что-то, потому что тогда рухнула бы вся система, и мне не оставалось ничего другого как просто помогать ему держаться. Помогать, как я помогал всегда. У Ди был даже особый порядок надевания вещей, которому он следовал наверное класса с десятого.       Иногда я вспоминаю как мы начинали. Как медленно и неуверенно начиналась наша история. Я проводил всё своё время с Диланом, радуясь каждой секунде рядом с ним и чувствуя себя на седьмом небе от счастья из-за возможности любоваться им и слушать его прекрасный голос. Я был просто подростком, который сгорал от любви к моему прекрасному мальчику. И я на самом деле старался скрыть это, боясь потерять его навсегда. А Дилан просто не понимал что такое любовь, и как это — любить? Он просто принимал это как должное и в один день я всё же признался, не в силах больше держать в себе свои чувства. Я ожидал всего: непонимания, криков, ссор и ругани, но не того что сделал Ди. Он просто улыбнулся и сказал, что давно знает об этом, и так тоже мог только он. Ди был слишком проницательным и его невозможно было обмануть. Он всегда знал правду, хотел он этого, или нет.       Я помню как мы впервые поцеловались, как я предложил ему встречаться, одновременно боясь и желая услышать ответ. С первого взгляда, мы были примером тех самых милых парочек, которые раздражают всех: всё время держались за руки (лишь потому что Ди не должен чувствовать себя одиноко), целовались (потому что для него слишком важны прикосновения) и обнимались (по той же самой причине). Но так было лишь с самого первого взгляда. Я любил его и эта любовь разъедала меня, а он разъедал себя сам. И как минус на минус никак не могут дать плюс, солёное не может стать сладким если добавить ещё соли, а холодная вода не потеплеет если долить ещё немного, так и мы не могли жить вместе. Он сделал меня минусом, такими каким был и сам, а я не смог сделать его плюсом. Как часто любил говорить Ди: мы были сломаны. Только Ди был сломан изначально, а после сломал и меня. И знаете, я думаю это правильно: в нашем неправильном мире есть место только сломанным людям.       У нас было полно вредных привычек. Дилан слишком много курил, был зависим от кофе и вечно кусал губы. А моей самой главной вредной привычкой был он. Да, я тоже курил, но только потому что меня завораживал запах и дым, который Ди выдыхал из своих лёгких, и я пил кофе, но только потому что Дилан влюбил меня в его вкус, а цвет этого напитка немного напоминал мне цвет его глаз и всё это отравляло нас обоих.       Мы разделили все наши первые разы. Первый раз поцеловались, занялись любовью, попробовали сигареты и алкоголь. Методом проб и ошибок узнали все вкусы и предпочтения, изучили каждый сантиметр тел друг друга и научились понимать с полуслова. Я мог с точностью сказать, что знал Ди лучше, чем самого себя и был уверен в том, что знаю, что ему нравится. И из-за этого стал постепенно забывать о себе. Мои увлечения медленно уходили на второй план, освобождая всё больше места Дилану. Меня больше не интересовало ничего, кроме него и я абсолютно не был против этого.       После окончания школы мы сняли квартиру и съехались, я поступил в университет на психолога, а Дилан не стал. Мы спокойно жили вместе, но Ди начинало становится хуже, и наверное, я виноват в этом, потому что позволял ему не пить таблетки. Позволял лишь потому, что Ди считал, что если начнёт пить их — уже не будет собой. Он будет кем-то другим, возможно даже не сломанным, но больше не будет тем, прежним Диланом и я верил ему. Больше всего на свете он боялся потерять себя, но это же бред, верно? Мы оба уже давно были потеряны и это ничто не могло изменить.       Дилан ненавидел себя. Просто безумно ненавидел. Он терпеть не мог каждую клеточку своего тела, считал себя глупым и никчёмным. И он никогда не являлся таковым, но ничто не могло разубедить его в этом. Ди придумал свои стандарты красоты и следовал своим несуществующим идеалам. То, что он считал прекрасным просто не могло быть реальным. Чтобы вы хоть немного поняли масштабы трагедии, представьте, что вам нужно прожить с человеком, которого вы ненавидите хотя бы один месяц. Ужасно, не правда ли? А для Дилана этим человеком был он сам, и он прожил с ним целых 19 лет. Он продержался столько, сколько смог и это заслуживает уважения.       Дилану было плохо: приступы случались всё чаще, периоды депрессий затягивались и все эти проблемы скатывались в огромный снежный ком, который его и поглотил. Он стал ещё больше курить, настолько, что буквально пропах запахом сигаретного дыма, но это не самое плохое. Иногда я стал замечать следы крови на рукавах его кофт, но пытался не думать о плохом, придумывая самые глупые оправдания. Это превратилось почти в закономерность, и в один день когда я вернулся из университета чуть раньше обычного я застал его плачущим в ванной с окровавленным лезвием в руке. Слёзы — эта та вещь, которой Дилан никогда не стеснялся. Он не считал их проявлением слабости — даже наоборот он плакал когда ему было очень плохо, но слёзы являлись доказательством того, что он всё ещё жив и продолжает бороться.       Я догадывался, можно даже сказать, что я знал, что Ди причиняет себе боль. Мой бедный хрупкий мальчик убивал себя морально и физически. И я на всю свою жизнь запомнил то, как дрожали кончики его пальцев, как алые струйки крови стекали вниз по его бледной коже, усыпанной родинками и разбивались о пол, нарушая тишину, запомнил его напуганный взгляд и разводы от слёз на щеках. Но самое главное: я до сих пор помню жуткие, уродливые порезы, какие-то уже старые, ставшие неровными шрамами на его бархатистой коже, а какие-то совсем свежие и такие глубокие, что было видно мышцы. Я стоял и просто несколько минут рассматривал его, такого красивого и прекрасного, но окружённого кровью и лезвиями, стоял прижав руки ко рту и не в силах вымолвить ни слова.       Это повторялось очень часто и я не мог ничего сделать. Я не мог запретить ему ненавидеть себя, или причинять себе боль. Он бы всё равно делал это, не смотря ни на что, и единственное, что я мог делать — это зашивать слишком глубокие порезы. Это стало нашим своеобразным ритуалом: я всегда бережно зашивал его запястья, после нежно целуя только что наложенные швы и обрабатывал перекисью. Дилан любил это и очень быстро привык, а я старался не плакать слишком громко, когда запирался в душе. Это пугало меня, меня пугал этот запах железа, которым пропиталась наша ванная и почти вся одежда Дилана, пугали эти тонкие ниточки, которыми я зашивал его порезы, пугали лезвия. Ди всё время твердил, что он сможет вовремя остановиться, обещал, что никогда не зайдёт слишком далеко, словно подтверждая свои слова мягкими извиняющимися поцелуями, и я всегда делал вид, что верю, а он — что говорит правду, хотя на самом деле мы оба знали, что это наглая ложь.       Я с самого начала знал, что в один день он не сможет остановится, и всегда надеялся, что смогу уйти вместе с ним, но мы старались не думать об этом. Последние несколько месяцев мы планировали день рождения Ди. В этот день мы хотели сходить в наше любимое кафе, потом погулять по парку и покормить уточек, которые всё время плавали в прудике, а после зайти в книжный и как всегда накупить много книг. И этот план так нравился Дилану, что его глаза загорались, а на лице появлялась счастливая улыбка. Он так ждал своё двадцатилетие, но почему-то мы оба были уверены, что он его не дождётся…       И это на самом деле оказалось так. В один из январских холодных дней, уже после рождественских праздников мне очень не хотелось идти домой и я уже знал, что там меня больше никто не ждёт. Я словно чувствовал, что нас больше нет, и остался просто я. Я помню, как зашёл в квартиру, не разуваясь прошёл в ванну и увидел его. Дилан лежал на полу, всё такой же прекрасный и спокойный, словно он просто спит, а всё вокруг было просто залито кровью. И я помню единственную мысль, которая билась у меня в голове не давая покоя: я должен в последний раз сделать это, в последний раз провести наш ритуал. Эти огромные, ужасные порезы не должны быть на его руках — им там не место. Я сидел, весь перепачканный кровью и зашивал его запястья, после в последний раз целуя его холодные, бледные руки и искусанные до крови губы. А дальше я не помню ничего, потому что я впал в истерику. Я плакал, кричал и проклинал Дилана за то, что он оставил меня, а после без сил рухнул рядом с ним, и видимо это всё было слишком громко потому что спустя какое-то время приехали мои родители, родители Дилана и скорая помощь. Санитары силой оттащили меня от его тела, а я не переставал сопротивляться и плакать.       Тогда у меня случился нервный срыв и родители даже пытались не отпустить меня на похороны, но я всё равно ушёл. Я не мог не пойти, ведь я должен проводить своего прекрасного мальчика в последний путь. Он не должен быть один. Патрик и Лиза даже не пришли на поминки. Там был только я и он, и это был наш последний шанс попрощаться. Я больше не плакал, вернее старался не делать этого. Я хотел быть сильным для него, хотел показать, что я справлюсь и со мной всё в порядке.       С момента его смерти прошло уже 7 месяцев. Чуть больше, чем полгода я пытаюсь смириться с жизнью без Дилана и каждый новый день для меня пытка, но сегодня — особенная дата. Сегодня двадцатилетие моего бледного ангела. Я уже выполнил весь наш план и сейчас сижу на крыше нашего дома. Я сделал всё, что должен был, и жил всё это время лишь потому что Дилан был достоин того, чтобы его помнили. Наша история не должна быть забыта, ни одну строчку нельзя упустить и только поэтому я дышал до сих пор. Только потому что моего милого невинного мальчика помню только я, но сейчас это не так.       Теперь наша история никогда не будет забыта. Он не будет забыт, и я наконец могу присоединится к любви всей моей жизни. Ди больше не будет одиноко.» — Это был отрывок из самой нашумевшей книги этого года! Автобиографический роман молодого британского писателя Томаса Сангстера, посмертного ставшего популярным, который рассказывает о его жизни с Диланом О’Брайеном — парнем, страдавшим от пограничного расстройства личности и покончившим с собой. Сам же молодой писатель свёл счёты с жизнью, спрыгнув с крыши своего же дома, в день рождения любимого. Они стали буквально новыми Ромео и Джульеттой двадцать первого века. Книга уже успела стать бестселлером по всему миру, переведена на 20 языков и собрала самые высокие оценки критиков. Миллионы людей по всему миру назвали это самой грустной и красивой историей любви и я не могу не согласиться с ними. Наш телеканал хотел взять интервью у родственников погибших, но обе семьи отказались давать какие-либо комментарии, так что мы можем лишь выразить им свои соболезнования. Весь мир скорбит вместе с ними и надеется, что Дилан и Томас окажутся в лучшем месте. Они заслужили счастья, пусть и не на земле, а с вами была ведущая новостей Оливия Моррис, берегите себя и своих любимых и до встречи в новых выпусках.