Мужчина в чемодане

Когда Гэвин возвращается, Хэнк испытывает что-то сродни облегчению. «Скоро все кончится», — думает он, и эта мысль успокаивает его измученный пытками, голодом и наркотиками разум. Хэнк по-своему счастлив, но Гэвин лишает его даже этого насквозь гнилого «счастья». — Я не стану тебя убивать, — говорит он, впервые за три дня не приближаясь к нему сразу, держа дистанцию. Хэнка передергивает от его слов, потому что это последнее, что он хочет слышать, и Гэвин без сомнений это замечает. — Ну, ты не можешь вечно держать меня на чердаке, не так ли? — Я не планирую держать тебя здесь. Мы переедем, ты и я, туда, где нас не найдут, — он непривычно спокойный и неприятно похожий на того Гэвина, с которым Хэнк проработал бок о бок столько лет. — Но для переезда нужно сделать некоторые изменения, которые тебе не понравятся. — Какие? Веревка ощутимо впивается в напряженную шею. Бедро неприятно ноет под наложенной повязкой. Если бы Хэнк мог, то впился бы пальцами в то место, где когда-то была татуировка. Боль приглушила бы страх. — Мне надо вместить тебя в чемодан. Хэнку не надо расшифровывать и додумывать эту фразу. Он знает, что Гэвин имеет в виду. Теперь он готов умолять. — Нет, — выдавливает Хэнк. — Гэвин... Не надо. — Я уже все решил, — отвечает тот. — От второго плана я отказываться не собираюсь. Хэнк смотрит ему в глаза и понимает, что не игра и не шутка. Он действительно хочет... — Тогда убей меня, как ты и хотел. — Я ведь уже сказал, что не стану этого делать, — Гэвин не отводит от него взгляда. — Ты будешь жить. Он делает первый шаг. — Прошу, убей меня, — хрипит Хэнк, пытаясь подняться с пола и раз за разом падая обратно. В его крови все еще много веществ, и сам он слишком слаб. — Просто убей меня... — Прости. Я не могу, — Гэвин по-прежнему не кривит губы в фирменной ухмылочке, не смеется безумным смехом, как уже бывало. — Не волнуйся, ты не будешь в сознании. Ты ничего не почувствуешь. Кроме того, операцию будет проводить первоклассный... Хэнк его не слышит, продолжая повторять одно и то же. Раз за разом. Но Гэвин, кажется, тоже глух. По-своему. Он целует Хэнка в лоб и вкалывает ему что-то в предплечье. *** Первое время Хэнк спасается тем, что думает о Конноре, тешит себя мыслью, что тот ищет его и найдет. Он старательно игнорирует Гэвина, подробно и в красках рассказывающего, как он всадил в «пластикового мальчика» целую обойму бронебойных и что от него потом осталось. Чем больше проходит времени, тем назойливее становится мысль о том, что, может быть, Гэвин действительно убил Коннора. Чем больше проходит времени, тем сильнее Хэнк пытается убедить себя, что, если Коннора больше нет, то это к лучшему. Ведь ему не придется видеть Хэнка таким, каким он стал. — Бесполезный кусок мяса, — с горечью говорит Хэнк, глядя в зеркальную поверхность шкафа на свое обнаженное тело. Руки сами тянутся вниз, чтобы дотронуться до уродливых культей. Хэнк проводит пальцами по швам. Хирург, оперировавший его — Хэнк предпочитает не думать, что с ним стало после, — был под красным льдом, но, к сожалению, оказался настоящим мастером своего дела, и Хэнк не умер на операционном столе. Ирония судьбы. Хэнк тяжело переносит свою приобретенную беззащитность. Когда Гэвин держал его на наркоте, все было иначе, отсутствие контроля над телом компенсировалось провалами в памяти и отсутствием четкого восприятия реальности. Теперь же Хэнк чувствует и помнит абсолютно все, а общая слабость еще больше ограничивает его подвижность. Черт возьми, он даже не в силах толкать руками свое старое, сделанное чуть ли не в прошлом веке, инвалидное кресло без намека на электронику. С кровати до ванной комнаты приходится либо ползти, либо просить Гэвина. Хэнк, разумеется, никогда не просит. Гэвину, разумеется, не нужно ни приглашение, ни разрешение. Впрочем, с некоторыми вещами стало даже полегче: в самом начале все, что делал Гэвин, казалось унизительным и отравляло разум Хэнка едва ли не больше, чем физические пытки и ежедневное насилие; теперь, кажется, его скорее беспокоит странный запах в доме, чем, скажем, необходимость справлять нужду под чужим надзором. В доме — небольшом одноэтажном коттедже с тремя спальнями и двумя ванными комнатами, расположенном на берегу безымянного озерца, — почему-то пахнет землей, и Хэнк ненавидит этот запах, как ненавидит пятна плесени на потолке в ванной, мышей, шуршащих по ночам в стенах, и скрипучие полы, которые последний раз перекладывали не меньше двадцати лет назад. И, если Хэнк ненавидит все или почти все, то с Гэвином все иначе. Он выглядит счастливым, много шутит, смеется, рассказывает истории из жизни, часто и вкусно готовит. Это не значит, что Гэвин стал лучшей версией себя, он по-прежнему больной ублюдок с горой таких огромных тараканов в голове, что Хэнку кажется, что они сожрут их обоих рано или поздно. Не то, чтобы он был сильно против. *** Когда во время очередного послеобеденного секса Гэвин просит обнять его, Хэнку очень хочется плюнуть ему в рожу. — Пошел ты, — выдыхает он, демонстративно продолжая сжимать ладонями спинку кровати. Гэвин останавливается — значит, придется терпеть член в заднице дольше обычного, хотя в физическом плане это уже давно не вызывает ничего, кроме легкого дискомфорта, — но за веревку на этот раз берется совершенно по другой причине. — Что?.. — удивленно выдыхает Хэнк, когда впервые за весь этот месяц теряет «ошейник», память о первых трех днях своего заточения. — Если будешь вести себя хорошо, то сегодня я отвезу тебя к озеру, — отвечает Гэвин, ничего не объясняя. — Ты же соскучился по свежему воздуху, нет? Что правда, то правда — Гэвин не выпускал его даже во двор. — И побегать дашь? — ухмыляется Хэнк. Гэвин смеется. Искренне. — Как хорошо, что я все-таки не отрезал тебе язык, не так ли? Эта фраза пробуждает не самое приятное из воспоминаний. Пока они ехали из одного штата в другой — не то из Мичигана в Мэн, не то из Мичигана в Миннесоту, он так и не может определить, — Гэвин несколько раз предупреждает, что, если Хэнк попробует хоть как-то подать голос, лежа в чемодане в кузове пикапа, то те, кто его услышат, не только лишатся своих жизней, но и он сам лишится языка. На второй заправке Хэнк слышит совсем рядом диалог двух людей и не может молчать. Андроид марки AK700 без диода и его спутник, низкий худой мужчина лет шестидесяти — Хэнк так и не узнает их имена, — приходят на помощь почти сразу, но не успевают даже развязать ему руки, потратив слишком много времени в ужасе рассматривая открывшуюся им картину. Мужчина в чемодане. Андроиду Гэвин стреляет в голову, мужчине — в грудь и голову. Патроны бронебойные. Гэвин обещания не держит, только, отъехав достаточно далеко от заправки, съезжает с трассы и насилует Хэнка, покрытого тириумом, кровью, ошметками мозгов и тем, что водится в головах у андроидов. Замотанные в бинт культи он не трогает, хотя это бы причинило куда больше боли, и они оба знают об этом. С тех пор людей Хэнк не встречает, и это даже к лучшему — для их же безопасности. Гэвин из реальности слегка сжимает его шею ладонью. — Не отвлекайся, — напоминает он о своем существовании. — Так ты хочешь на улицу? Хэнк, не произнеся и слова, обнимает Гэвина, не давая себе времени на размышления. Ему и правда хочется посмотреть на озеро.