Место, похожее на сказочный пейзаж

— Я это место ненавижу. Нога соскользнула с большого серого валуна, и Курьер, громко вскрикнув, рухнула с отвесной скалы в ледяную реку, протекавшую на дне зайонского каньона, вспугнув стайку шустрых серебристых рыбёшек. Хрустнул вывихнутый сустав. Прозрачной воды коснулись тонкие красные струйки: в падении Курьер сильно ободрала обе руки, и теперь разодранные запястья обильно кровоточили. — Ненавижу вывихи. Река была неглубокой. Сидя на дне и промокая дальше, Курьер вводила под кожу чуть выше раны стимулятор. Скривившись от острой боли в колене, вправила сустав. Закончив, Курьер осторожно поднялась на ноги, пошатываясь, словно пьяная. Задавленная препаратом боль уже не ощущалась, но мокрая одежда отвратительно липла к телу, и это раздражало. Впрочем, не только это. Всё путешествие в Зайон, начиная с уничтожения дикарями торгового каравана, который Курьер защищала согласно подписанному контракту, и, заканчивая этим днём, выглядело как непрекращающийся ночной кошмар, разбавленной толикой абсурда, царапающей разум и вызывающей раздражение. Курьер выбралась из реки, с остервенением пнув большой камень здоровой ногой. Медленно и неохотно тот упал в реку, откликнувшуюся на раздражитель громким всплеском, который показался Курьеру ехидной насмешкой. — Бесит всё. Курьер сидела на берегу сверкающей в лучах солнца реки, вдыхала чистый, без радиоактивных примесей воздух и злилась. Это место, выглядевшее на фоне руин цивилизации оазисом, выводило её из себя. Ярость кипела внутри, руки сжимали Мультиплазменную винтовку, мозг требовал продумывания боевых стратегий, нападения, защиты — хоть каких-нибудь действий! Но лишь небольшая стайка птиц пролетела в невинно-голубом небе. Вокруг было спокойно, умиротворённо, и именно эта умиротворённость медленно убивала Курьера. Ей хотелось сражаться. Хотелось расследовать смертельно опасные дела, искать и обнаруживать довоенные секреты, биться с монстрами не на жизнь, а насмерть. А вместо этого два часа назад её просили отвести потерявшегося в скалах детёныша парнокопытного к его маме. Причём, забрёл маленький настолько высоко, что без поллитра не добраться. И с поллитрой, впрочем, тоже. Она проверила, прежде чем свалилась. Сидя на пригретых ласковыми лучами солнца камнях, Курьер хотела то ли плакать от отчаяния, то ли напиться с горя, и уже достала было новую бутылку самого ядрёного самогона Мохаве, как вдруг из-за скал показался отряд враждебно настроенных дикарей с оружием. Радостно взвыв, Курьер схватилась за винтовку. Чистый горный воздух взрезали слепящие своей яркостью плазменные заряды. Спокойствие каньона нарушилась воплями агонии. Не выжил ни один. Бой продолжался не более десяти минут, спустя которые всё было кончено, и Курьер вновь начала тихонько ныть от скуки и возвращающейся боли в травмированном колене. Она громко выругалась в адрес Джошуа Грэхема. Этот паразит мог помочь вернуться домой, но не хотел, потому что ему, видите ли, нужна помощь. Сам злых дикарей побить не может. И груду хлама собрать. А ещё беспощадный легат, называется! Но главная проблема заключалась не в этом... Чувствуя, что начинает краснеть от одних лишь мыслей о загадочном легате, Курьер жалобно выдохнула. Махнув от безысходности рукой, она убрала почти пустую бутылку самогона обратно в рюкзак и в двадцатый раз за день полезла на треклятую скалу. Потому что там, на её вершине, детёныш парнокопытного не мог найти маму. Слова благодарности. Племя искренне радовалось её появлению. Некоторые на полном серьёзе советовали остаться в этих землях, дабы беспокойная душа обрела мир... — Да засуньте свой мир себе знаете куда?! Ошеломлённые столь резкой гневной реакцией на выражение почтения, дикари расступились. Некоторые убежали, напуганные неизвестным запахом убийственного мохавского перегара. Растолкав тех, кто не успел отойти, Курьер быстрым шагом шла прочь от людей, но внезапно налетела на вышедшего узнать, что за шум, Грэхема. — Всё в порядке? — он смотрел на Курьера своими спокойными глазами, которые были чище родниковой воды и ярче безмятежного неба. — У вас ничего не в порядке. Один не может с животными разобраться, от второй скрывают правду о её погибшем муже... вы постоянно создаёте проблемы на пустом месте и не можете сами ни с чем разобраться, — Курьер чувствовала, что щёки начали стремительно краснеть, и дело было вовсе не в бутылке, которая явно была лишней. — Я не просил тебя разбираться с этим. Курьер покачала головой. Ярость постепенно спадала. С Грэхемом всегда так было: за выходку с картой его хотелось избить до потери сознания, но стоило ему заговорить, посмотреть в глаза... всё. Злость отступала, и Курьер понимала, что не сможет причинить вред этому человеку. Даже сломать какую-нибудь часть тела в воспитательных целях. Вместо этого ей хотелось прижаться к нему, закрыть глаза и поверить, что всё будет хорошо...и не отпугнуть его при этом перегаром. Но Джошуа почему-то делал вид, что вовсе не замечает вони, способной убивать всё живое, что умеет различать запахи. — Не ты просил. Другие. Я... не смогла отказать. Потому что они бы сами не справились. — Ты добрый человек. — Я хочу убивать, — едва слышно выдохнула Курьер, опуская взгляд на свой ботинок, мысок которого находился в миллиметрах от хрупкого белоснежного цветка, распустившегося около дороги. С тихим шарканием Курьер подвинула ногу. — Я тоже. В какой-то момент Курьеру показалось, что она ослышалась. Джошуа Грэхем словно ударил её электрическим током, заставив недоумённо посмотреть в его яркие голубые глаза. «А как же жизнь без насилия? Как же забота о таких невинных, не проливавших ничьей крови племенах? Я не понимаю...» — в этот момент Курьер сжала кулак, царапая отросшими за время путешествия ногтями кожу. Она чувствовала, что лжёт себе. Что прекрасно понимает, как можно жить с жаждой насилия в сердце, но в то же время пытаясь помочь хоть кому-то в этом полном несчастий мире... — Я хочу истребить всех противников. Без жалости и сострадания. Только тогда в наших землях наступит покой, — в обычно спокойном, расслабляющем голосе Грэхема прорезались грозные интонации. Когда-то враги и воины Легиона покрывались холодном потом, едва заслышав их. Но Курьер лишь улыбнулась. — Тогда пошли, дадим им бой. С помощью твоим подопечным я закончила. Грэхем ухмыльнулся. Курьер не могла не заметить блеск в его глазах в тот самый момент, когда смазанный, начищенный и полностью заряженный пистолет был вынут из кобуры и внимательно осмотрен. Пытавшийся построить спокойную жизнь Джошуа Грэхем радовался предстоящему кровопролитию не меньше, чем она сама. И в конечном итоге победа наступила быстрее, чем Курьер предполагала. По её совету Джошуа казнил того, кто был виновен в смерти его родных. Всё было кончено... — Ты можешь уйти. Держи карту. Полученная карта была спрятана почти с нежностью. Курьер и Джошуа стояли на самом краю скалы, над расслабляюще журчавшей речушкой и смотрели друг другу в глаза. Воины, готовые до конца биться за то, что им дорого. А так же влюблённые друг в друга мужчина и женщина, прошедшие испытание боем и мирной жизнью. Их взаимные улыбки были наполнены искренней теплотой, и вместо того, чтобы спуститься праздновать победу, Курьер и Джошуа уселись поудобнее на самом краю скалы, прижимаясь друг к другу и глядя на яркие ночные звёзды. Человек без памяти и человек с памятью о том, что хотел бы забыть, они интуитивно чувствовали отклик на собственную боль в душе друг друга. Но внезапные объятия были красноречивее, чем слова на любом языке или диалекте из всех, что он когда-либо знал. От этого становилось легче. Человеческое тепло дарило не меньшее спокойствие, чем чтение молитв, в чём Джошуа не признался себе даже в мыслях. Курьер лишь вздрогнула, когда её окутало наполненным искренней нежностью теплом. Теплом, которого за всю жизнь, что она помнила, Курьер не ощущала ни разу, кроме одного случая. Она вновь вздрогнула, вспоминая сильные руки собрата-Курьера Улисса, его тяжёлое дыхание, а так же запах крови и горелого человеческого мяса вокруг. Улисс простил её. Но перед этим заставил пройти через ад, который до сих пор снится в кошмарах, а так же лишиться лучшего на тот момент друга, пусть и робота. Такова была цена его объятий. Джошуа был другим. Как и Курьеры, он тянулся к войне, но его душа не была пропитана жестокостью: этот человек на протяжении четырёх лет пытался перебороть себя. Начать новую жизнь. Жизнь без крови и без войн... ... Но как и Курьер, Джошуа в этом не преуспел. Война никогда не меняется, и именно он принёс мирному, не знавшему насилия племени тягу к сражениям, душой понимая, что сделал нечто ужасное. Имел ли он права дальше оставаться среди тех, в чьи честные сердца было посеяно ядовитое семя воинственности? Джошуа пытался и не мог ответить на тяготивший его вопрос. Но внезапно его мрачные размышления отошли на второй план, когда молча смотревшая в небо Курьер заговорила, тихо и неожиданно робко. — Помнишь, я была нужна тебе? Чтобы спасти всех этих людей... понимаешь... теперь мне нужен ты. Но не для победы в бою, нет. Дело совсем в другом... Славившаяся своим красноречием Курьер запнулась. Слова закончились, а щёки пылали стремительно густевшим румянцем. Она долго думала над тем, что скажет, какие доводы будет приводить в пользу того, чтобы Джошуа пошёл с ней. Это возможность изменить мир, месть Цезарю, надежда для цивилизации... Собрав в кулак всю свою храбрость, изо всех сил стараясь говорить так, чтобы голос не дрожал, Курьер с колоссальным трудом выдавила из себя то, что она должна была сказать. — Я люблю тебя. Вот и всё. Подготовленную речь можно скомкать и вышвырнуть в мысленную помойку. Но для начала — попробовать оторвать взгляд от собственных ботинок и как-то заставить себя посмотреть в глаза тому, кому Курьер только что сказала явно не то, что планировала, но то, что мечтала сказать со дня их совместной победы. Его руки легли на плечи так неожиданно, что Курьер подпрыгнула на месте. Голова дёрнулась вверх, и их с Джошуа взгляды встретились. Но в его глазах не было ожидаемого холода. Джошуа обнял Курьера, крепко и нежно. И ей хотелось провести вечность в его объятиях, уткнувшись носом в белоснежные бинты и вдыхая исходящий от его тела запах противоожоговой мази и пороха. — Я дура, да? — никогда ещё Курьер не чувствовала себя настолько беспомощной. Она замерла, прижимаясь к тому, кого не так давно хотела убить, и без которого не желала покидать каньон. А Джошуа говорил, и впервые его голос звучал не агрессивно, но взволновано. Джошуа рассуждал. О любви и смерти, о войне и огне в его душе, который не угаснет никогда, но который может сжечь невинных людей... Перебинтованная рука с нежностью коснулась лица Курьера, которая стояла абсолютно неподвижно, не зная, как реагировать. В неё стреляли, её резали, хоронили заживо и пытались сожрать. Но за всю жизнь, что Курьер помнила, её никогда никто не гладил. — Что ж, в таком случае я — глупец. Потому что я тоже тебя люблю. Курьер резко отстранилась. Она не верила. Потому что та жизнь, что она помнила, не раз демонстрировал: так не бывает, чтобы всё было хорошо. Где-то кроется подводный камень, о который она, нырнув в пучину счастья, непременно разобьётся. Ей хотелось уйти. Сбежать навсегда из этого проклятого места, поражающего сводящим с ума благополучием туда, где каждый день надо выживать, где всё просто и понятно. Но Джошуа заговорил, и Курьер с робкой надеждой вслушивалась в каждое слово. Это место было больше похоже на сказочный мир, чем на беспощадную реальность. А в сказках иногда случаются чудеса. — Я знаю, кто ты. Недели вполне хватило, чтобы узнать тебя как следует. И для этого мне не нужно было искать информацию о твоём прошлом, потому что поступки характеризуют человека ярче любых слов. Всю эту неделю ты проклинала меня, проклинала Зайон и его обитателей. Однако стоило любому из них обратиться за помощью, проклятия разом затихали. Рискуя сломать ноги или позвоночник, ты лазала по скалам по просьбе Вслед-за-Мелом. Тратя своё личное время, пыталась узнать правду о муже Недремлющей тучи. Наконец, помогла мне, вместо того, чтобы напасть и просто отнять карту у Дэниела. Видя, во что я превратился, не отстранялась и не испытывала отвращение. А в бою не пряталась за мою спину, сражалась яростно и достойно. Хочешь знать, кто ты? Ты добрый, но решительный, не боящийся принимать тяжёлые решения человек, посланный Господом мне на помощь в трудный час и не отвернувшийся от чужих бед. Так почему я не могу любить тебя? И в этот самый момент опьянённое сердце окутало пеленой яда, подобно концентрированной кислоте расплавившего радость без остатка. Ведь какая разница, любит её Джошуа или нет, если на рассвете им суждено расстаться? — Потому что с рассветом я уйду. Главные слова были сказаны. Она не может жить в Зайоне. Джошуа... зачем ему соглашаться покидать свой спокойный дом и идти за ней. Ради чего? Неожиданно Джошуа попросил сесть. Курьер расположилась на тёплой после жаркого дня сочной траве, прижимая к груди Мультиплазменную винтовку как то единственное, чему она ещё могла доверять. И Джошуа заговорил. — Я знал, что ты захочешь покинуть Зайон. Понял с самого начала, как только получил первые донесения о твоих шагах. Ничего удивительного здесь нет: твоё место там, где кипят сражения. Хотя ты не просто солдат. Солдаты бездумно выполняют приказы, ты же борешься за то, что считаешь правильным. Рискуя жизнью, стремишься что-то изменить и не проходишь мимо чужой боли. Когда мы сразились против Белоногих, я узнал многое о тебе... но не только. Слыша оглушающий голос перестрелки, вдыхая острый запах пороха, прячась в укрытии от прицельного обстрела... вновь почувствовав вкус сражения, я понял, что Зайоне мне будет этого не хватать. После казни я решил, что с битвами отныне покончено. Четыре года пытался жить мирной жизнью, нести племенам знание и мудрость, но вместо этого устроил войну, которую они никогда прежде не видели. Мысль о том, что преследуя меня по приказу Цезаря, Белоногие пришли в Зайон, до сих пор гложет сердце. Я пришёл с миром, но принёс с собой смерть и разрушения. И теперь, когда враг повержен и племенам больше нечего бояться, верным решением будет покинуть Зайон. Всё плохое и хорошее, что я мог дать его обитателям, я уже дал. Теперь ничего не изменить, и всё будет так, как решит Господь, однако у меня есть возможность не делать хуже. Огонь моей души больше не будет касаться жителей Зайона, но он испепелит каждого, кто посмеет встать у нас на пути. И прошу лишь дать согласие. Я слышал, что ты собираешься бросить вызов Легиону. Это желание заслуживает уважения, однако в одиночку с ними не справиться. Мощь Легиона слишком велика. Позволь мне пойти с тобой, и вместе у нас появится шанс остановить кровавую деспотию Цезаря. Курьер молчала. Она не могла поверить в происходящее, с каждой секундой всё сильнее опасаясь, что это лишь сон. Она проснётся и в лучшем случае окажется на старом матрасе, брошенном внутри здания бензозаправки в Гудспрингсе, а в худшем же... Курьер не хотела себе представлять. Вместо этого она сосредоточила всё своё внимание на Джошуа, который сейчас, именно сейчас был с ней, был реальным... и только что он сказал, что принимает решение покинуть Зайон. Оставить свой родной дом, чтобы уйти с ней... это слишком хорошо. Даже для счастливого сна. «Наверное, надо просто наслаждаться моментом». И когда бинты с губ Джошуа Грэхема спали, он лишь подался на встречу, отвечая на неопытный, но наполненный нежностью и искренней любовью поцелуй. Поцелуй, за которым без интереса наблюдал с самой вершины скалы потерявшийся зверёныш. А совсем скоро по всей долине разнёсся полный боли и страдания вопль. Потому что лезть за зверьём чёрте куда, пусть и в компании Грэхема — отстой. — Я это место ненавижу! Нога соскользнула с камня. Курьер потеряла опору, однако со скалы не упала. В последний момент Джошуа Грэхем успел крепко схватить её за руку, едва не обеспечив вывих, но стоявшая на самом краю отвесной скалы Курьер счастливо улыбалась. Ведь теперь она больше не была одна. Отныне все кошмары, её и Джошуа, и вся их боль, будет разделена на двоих. Вместе они справятся с любыми трудностями и не дадут друг другу упасть. Даже если речь идёт всего лишь о подъёме на скалу...