Ромео страдает
Парис. О, как же… как же… Как юноша невинный мог, Доселе не познавший вкус любви, Так истинно и верно, В твоих объятиях хотеть забыться?
Верона не меняется века, как и тысячелетняя вражда Монтекки с Капулетти. И все бы ничего, и время дальше б шло, и ненависть сжигала б их сердца, коли однажды не пришла она… Любовь, к невинно-юному Ромео. И дело было здесь отнюдь не в черноокой Розалинде, Джульетте же его женою стать не суждено, и ни одна прекраснейшая дама из общества веронского не привлекала нежный взгляд. Ромео этому бескрайне удивлялся — ведь все так ново, мило и свежо! — хоть шел конец удушливого мая. А верные друзья кивали с пониманьем и спрашивали всё: «Кто она? Ну, кто же? Который дьявол смел помутить твой ясный взгляд и сердце своровать без капельки стыда?» Ромео лишь шутил нечестно, смеясь неловко иногда. Но как признать — виной всему… мужчина? Необычайный, статный, благородный и многих прочих высоких качеств обладатель… Виной всему Парис! И юноша Ромео, любовной лихорадкою томясь, то возмывал под самые вершины к пушистым белым облакам, то был готов рыдать, колена приклонив к сухой земле, вдыхая пыль ее на перекрестке. Молитвы целые часы беду облегчить не смогли, как и слова святых отцов, как Откровение Его — что оставалось бедному юнцу? Любить, сгорая в пламени сей страсти и каждый день с отчаянием испрашивать прощения у отца Лоренцо. *Ромео, Бенволио и Меркуцио в доме Капулетти
Парис, Парис, твой взгляд нечестен, Подобно стрелам богохульного Амура! И с меткостью твоя беда — Ведь, по злосчастнейшей ошибке, Ты угодил в меня, хоть должен был в Джульетту.
Ромео с детства отличался особым нравом — коли захочет что, то будет по его! И сердце слушать он свое привык, и вот что сердце говорит: «Парис! Парис! Парис!» С судьбой своей смирившись скоро, — а не приучен был Ромео долго горевать, — перетерпев терзания и сомнения, решился наш герой на самый, что ни на есть, отчаянный поступок. Спрятав свое лицо под маской карнавальной и значившей для всех не больше, чем улыбку, Ромео принял — вот так глупость! — Меркуцио очередную авантюру. Бенволио был с ними, как всегда, и поддержал затею. Пробраться к дому Капулетти, на маскараде побывать, пощеголять собой и порезвиться, а после, вдоволь нагулявшись и получив ну, скажем, пару-тройку поцелуев от милых дам, под смех весёлый кануть в лету и будто не было их там! — таков Меркуцио был план. Ромео же затеял кое-что иное. Прошедши в дом без затруднений, друзья оглядываться стали. Повсюду шум, и люд, и толки о том, о сем, пиршество за столом из сотни блюд, и стайки дам любезных, и благородных рыцарей, ну целая орава! Хозяева уж тут как тут. Бенволио, по осторожности своей, держался в стороне немного, пока смакуя красное вино. Меркуцио, что, впрочем, и не странно — уж танцы завлекли и в радостный поток пустился он без страха, быть узнанным ничуть ни опасаясь. Ромео лишь бродил туда-сюда, с великим нетерпением дожидаясь явления того, о ком все грёзы, кому слова любви не жалко произнесть — и будь что будет, хоть после умереть. *Парис и Джульетта
Вот, долгожданное прибытие, все зашептались разом: «Парис», «О, граф Парис…». Ромео замер в изумлении и лишний понял раз, за что в него влюблен. Но тут восторженные вздохи ещё раз раздались, Ромео оглянулся. О, то была Джульетта! Мила, скромна, умна, легка, в своем невинно-белом платье. К Парису медленно она подходит, с кошачьей грацией ладошку подаёт и в танцы поскорей его уводит. Ах, как прекрасно это! Как прекрасно! Кружатся будто в воздухе они, в другом пространстве — там, где нет Ромео. Движения точны и грациозны, рука в руке, объятья в танце… И тянет сердце камнем вниз, уж музыку герой несчастный наш не слышит, один неясный шум вокруг и кровь кипящая от гнева. А для Париса все пустяк. Он кружится с премилой леди, с одной, с другой, уж с третьей, им нет конца — но нет, теперь один сверкает, одетый в золотом расшитые шелка. Ромео закружилась голова. Из-за вина, чужих духов или Париса? Как знать, как знать. Он вышел ненадолго в сад, так дурно ему стало. *Ромео изъяснятется с Парисом
Пора бы снять нам маски, друг! Я знаю, ты мне не ответишь… Да что там! Волен ты убить! Нехорошо, но хоть заметишь. Луна дарила свет свой белый богатому цветами саду и одному, ну очень глупому, юнцу. Как смел, как смел…? Какая глупость! Вот гнев утих, на смену — слезы. Да разве можно так? Бредя по саду вглубь и вглубь, герой совсем наш затерялся. В тени прохладной чувства поутихли. Стирая слезы горечи, Ромео маску снял, не беспокоясь, явив свой лик сиянию луны. Чего бояться? Здесь только бабочки, он сам, да нежные цветы… — Прошу прощения, я вам не помешал? И граф Парис. Ромео чуть не оглянулся, но маска выпала из рук, и быстро в тень шагнув, он басом не своим ответил: — Нет, что вы, вовсе нет. Парис вздохнул и ближе подошел. — Так может, милый незнакомец, уж выйдешь ты на лунный свет? Ты меня видишь, а я тебя ведь нет, — со смехом отозвался юный граф. Ромео ничего не оставалось — стоять в тени, скрываясь дальше — глупо, а маска слишком далеко. К тому же, вежливый сеньор, поднять ее изволил мигом и протянул ему. Монтекки, разом осмелев, решился рассказать все честно: — Боюсь, она мне больше не нужна, — и звонкий юношеский голос уж потревожил сада тишь, — Вы так прекрасно знаете, кто я. Да, граф Парис? Сиянье озарило хмурое лицо и темные, густые кудри. — Монтекки! — Да, Монтекки! Парис немедля потянулся к шпаге, но юноша от пояса отнял свою и бросил в дальние кусты демонстративно. С опаской оглянувшись, граф к юному Ромео подошел, протягивая маску. — Ну что ж, я бесконечно рад, что мы поговорим без шпаг, как делали Монтекки с Капулетти по обычаю. Но все же… Что здесь нужно вам? — Ох, к сожалению не поцелуи милых дам! По прихоти я сердца своего сюда явился. К вам. Растерянность Парисом овладела. Хоть не был он слепцом, не был глупцом и видел всё, и знал, не мог придумать, что же делать. Ромео — благороден, смел, душою жаркою и честной обладает, но — едва созревший отрок он, почти мальчишка, настолько же отчаян, сколько юн. Любовь в нем чистая горит и восхищение слепое — к кому? — к нему! — О, боже, боже! — Вы о любви хотите мне сказать? Такой открытости не ожидал Ромео. — Как бы для вас то не прискорбно было, да, о любви. Парис не смел и взгляд поднять — цветы, что может быть прекрасней? Ну, разве что Ромео… Но нет, он не сравним с цветком! Ни нежен так, ни хрупок. А свет живой в глазах! — граф посмотрел в ответ. О, да! Глаза горят огнем! Решительно! Бесстрашно! — Я откровенен с вами: я люблю. Не знаю, почему, но как-то так случилось. Вы помните? Ту встречу нашу, что в начале лета. Короткий разговор и вот — все помыслы мои о вас, ищу я встречи вновь и случая, что свел бы нас друзьями. Однако же, сейчас, прошу меня простить, я жду ответа. Иль да, иль нет, решайте, граф. — О, милый мальчик… Мне твой нрав донельзя очень мил; столь смелости в твоей затее! Но просишь ты решить… Парис замолк. Ромео ближе подошел, так близко, чтобы хоть плечом они касались. И даже руку протянул, но взять чужую не решился. Взгляд ясных глаз Париса скользил по хмурому лицу — добра юнец не ждал, по вороху волос и выше, к зелени листвы, ночному небу бесконечно звездному. Парис сам заключил хладные его ладони меж пальцев ласковых своих, заговорил: — Я рад бы был с тобой остаться, хоть другом, хоть любовником, да не могу. Почти помолвлен я с Джульеттой, с нею судьба моя. Пророчат уж давно меня в мужья к прекрасной деве этой. Ромео горестно вздохнул, прижался ближе к телу. Удача, видимо, такая же шалава, как девки в знаменитом веронском кабаке — вновь изменила юноше. Ведь многие мужи с деньгами, женами достопочтенными, детьми, а делят ложе с кем попало, а что Парис? — Ужасно, думаю, правдивы, вы, мой милый граф. За честность в пору ненавидеть, да не могу. Любовь все помутился своею пеленой. — Ох, я… — Пред тем, как мы расстанемся, позвольте, хоть поцелуй у вас украсть один? Я не могу ни с чем уйти. Парис взглянул в глаза Ромео, и, улыбнувшись грустно-нежно, поцеловал чужие губы, так страстно, жарко и ответно. — Я позволяю. А теперь… — Да, да, я ухожу. Прощайте. — Прощай… Так канула в небытие ещё одна любовь. Но все же, если б не она, то как бы в жизни все случилось? И сколько бы невинной крови — Монтекки, Капулетти и их соратников, чей выбор пал давно на сторону одну — повидали древние улочки Вероны?Занавес