мёртвое солнце

бьянки двадцать семь и она лениво тушит бычок сигареты о чей-то глаз, сидя на шатающемся стуле с поломанной спинкой как королева. она покачивает ногой, закинутую на другую. она выдыхает сигаретный дым, пока неясный и мутный мужик повизгивает от боли, словно свинья. бьянки подпирает щёку своим аккуратным кулачком и смотрит с безразличием. — так ты скажешь? вопрос висит в воздухе и давит на чужие плечи. мужик взвизгивает вновь, зло скалит пасть, схаркивает под ноги и на новенькие туфли женщины. та оттирает их об его морду и пожженную одежду, брезгливо морщится. телефон подаёт признаки жизни, пищит приходящей sms. бьянки быстро листает сообщение от «миледи». адель приглашает её поужинать сегодня вечером. бьянки улыбается себе и мужик задыхается от этого восхитительного мечтательного выражения лица. у адельхейд грудь третьего размера и ноги обтянутые чулками в сеточку в противовес гладкого капрона на ногах бьянки. та отвечает на sms и разбивает ебало бесполезного ублюдка своей хорошенькой ручкой с кастетом. бьянки наступает ему на шею и под шпилькой рвётся кожа и мышцы, булькает кровь. она огорчённо вздыхает: совсем засрала новенькие туфли. совсем не как леди. бьянки прикуривает от пальцев, на которых вспыхивает ураган и усмехается, садясь в серенькую audi. бьянки всё ещё двадцать семь и вместо ресторана они заваливаются в квартиру и на диван. бьянки забавная с этим своим пучком, в старой футболке брата, которая уже заляпана чем-то, что не отмоешь и в этих своих коротких шортах. адель она нравится: вся домашняя и спокойная. они учатся: адель учиться любить искреннее и забвенно, чтобы ледяная маска уже треснула и рассыпалась. (адельхейд чувствует себя невероятно уставшей) бьянки учится быть сдержанней, терпеливее, учится заботиться не только о себе. (бьянки чувствует себя невероятно одинокой в этом огромном отцовском доме с кучей прислуги) бьянки бесцеремонно закидывает ногу на ноги адельхейд, выглядящей невероятно мило (по мнению бьянки) и глупо (по мнению самой адельхейд) в футболке и спортивных штанах. бьянки зевает и опирается спиной о противоположную спинку дивана, щёлкает каналы с глупыми сериалами, глупыми фильмами и отвратительной музыкой. адельхейд лениво гладит её по ноге, ощущает под пальцами мелкие шрамы, почти незаметные следы ожогов. адельхейд хмурится и думает, как каждому из них вставляет в глотку стальной веер, как каждого из них разрывает лёд, как каждый из них кричит от боли и агонии. адельхейд думает о том, что бьянки надо беречь и хранить, как самое большое сокровище. (бьянки так же думает об адельхейд) когда-то давно, когда бьянки любила реборна, когда-то до встречи с адельхейд, она не позволяла себе быть слабой. сейчас она позволяет адель гладить себя по бедру, мягко целовать и лежать-лежать-лежать на большой кровати, и не думать о том, что они не могут. адельхейд для бьянки — самая любимая, сама обожаемая, самая-самая-самая. она готова для неё на всё, но когда-то давно, когда внутри всё вспыхнуло, заискрилось, когда она применяла любовь к реборну на любовь к адельхейд, она не знала, чем это закончится. бьянки знала лишь об отчаянье, о невозможности что-то сделать, о том, насколько она беспомощна. бьянки знала, что она давно «влюблённая дура». адель наклоняется к ней, устраиваясь между ног и целует. и становится настолько хорошо и спокойно, что дурные мысли вылетают из головы, как пули из пистолетов занзаса. иногда они обсуждают его ахуительную задницу. иногда адельхейд говорит, почему не вернётся к очень самостоятельному энме или почему не будет трахаться с занзасом, лишь холодно ему улыбнётся, или почему она предпочтёт завалить бьянки на диван и стянуть с неё футболку, чтобы кожа к коже, чтобы ближе. иногда бьянки говорит, почему не вернётся в отцовский дом, или почему больше не любит реборна, или почему им стоит завести кошку, или собаку, или подумать о с е м ь е. ну, этой, типичной: с детьми, собакой и собственным домиком, с типичной работой, как у нормальных людей. с дурацкими занавесками на кухне, или в комнате, или вообще без них. — я хочу дочку, — тихо говорит бьянки. — она будет красивой, как ты, со стальным характером, и нежной. чтобы быть леди даже тогда, когда будет бить «тупым мальчишкам» морды. адель гладит её по руке, когда они лежат на кровати, когда почти соприкасаются носами. им пришлось долго учиться: адель пришлось учиться не пугаться, когда бьянки в панике; бьянки пришлось учиться не сбегать, даже когда хочется, даже когда это необходимо. тогда, когда они обе испуганные, но любящие, не хотели навредить друг другу, притирались, учились, вцеплялись в друг друга зубами, кусались, дарили нежность, ещё не построили всего того, что было сейчас, было тяжело. тогда они не боялись друг друга терять. сейчас всё было по другому. сейчас всё было совершенно по иному., но даже тогда, когда они, влюблённые и нежные, сходились всеми углами и расцветали весной, уже знали, к чему это приведёт. и не было глупых скандалов из-за немытой посуды, поминание прошлого всегда заканчивалось одинаково, ибо бьянки больше не нужен был реборн из-за которого она могла бы в слезах звонить в четыре часа ночи, из-за которого она бы напивалась и адельхейд пришлось бы придерживать её волосы, не нужен был больше адельхейд занзас с его ахуенной задницей из-за которого она бы хотела разодрать себе грудь и выкинуть ненужную мышцу. они были друг у друга и их отношения: до этого глупо-подросткоые стали чем-то большим. как в книгах про любовь, как в старых фильмах про лучшее, где сходятся раз и навсегда. всё их страстное, когда они держались за руки при любом удобном и неудобном случае, когда они стабильно целовались раз в час до боли в губах, когда они покоряли весь мир пришло к одному единственному созданному мирку, где они переплетались телами, дарили ту мягкую нежность друг другу, целовались под глупые фильмы, что шли по телевизору. они пришли к тому единственному миру, в который боялась входить вонгола без приглашения, куда боялись входить шимон, где были лишь они., но всем отношениям свойственно меняться, всему хорошему свойственно заканчиваться и шальная пуля миссий бывает очень опасна. и бьянки не хочет уходить, и адель не хочет её отпускать, и что-то внутри них медленно корёжится и ломается., но бьянки обещает вернуться. и адель кажется, впервые в жизни, всё так же иррационально, как и всегда, когда она с бьянки, что та ей наврала. что та наврала ей и себе, и всему миру и от этого так больно и тоскливо, что адель не знает, что ей делать. она хватает её за руку, держит до последнего в объятиях и шепчет, шепчет, шепчет, чтобы та обязательно к ней вернулась. адель отпускает её и мир встаёт на паузу томительного ожидания, в котором она перебирает все те мягкие и тёплые воспоминания, которые у неё есть. и лёжа утром одна в кровати, адельхейд вспоминает, как бьянки ловит руку адель своей, когда звенит будильник. она уставшая и пришедшая всего пару часов назад всё равно просыпается, как и всегда, чтобы крепко взять адельхейд за руку и поцеловать её, пожелав доброго утра. у адельхейд от этого в груди что-то распирает и распускается, потому что бьянки в любом состоянии ловит её руку и целует и желает доброго утра: просыпается на несколько мгновенийи даже не открывает глаза, пока это совершает и не отпустит, если этого не сделат. адельхейд это прекрасно знает, ибо даже не может незаметно уйти: пыталась уже. у адельхейд от этого так тепло и хорошо, когда она желает доброго утра в ответ, после чего бьянки проваливается вновь в сон и отпускает её руку. она поправляет одеяло и целует ту в щёку, и гладит по волосам и ей от этого так хорошо и прекрасно, что она хочет остаться с ней, чтобы защитить от всего., но бьянки сейчас наверняка где-то далеко-далеко, с этой какой-то важной миссией, с желанием вернуться назад. адель знает, что она хочет вернуться назад, потому что лёд хочет, чтобы та была рядом с ней. ещё через пару дней всё встаёт на свои места. в конце концов, они привыкают не беспокоиться друг за друга. они доверяют друг другу и любят друг друга так, как не описано ни в одном из глупых подростковых романов, так, как не снято не одно чёрно-белое кино про любовь. и в итоге они привыкают не беспокоиться друг за друга, потому что каждый раз возвращаются и это становится константой, но бьянки нет больше отложенного срока, она не читает sms и не ездит в ресторан. адельхед начинает бояться. потому что в итоге их отношения привели к тому, что они перестали бояться друг за друга, хоть и продолжали томительно ждать, когда одно из них не было дома. это оказалось неожиданно резко и страшно потерять свой мирок, потерять кого-то, кого любишь так, словно вселенная схлопнулась на них двоих, создав идеал, который нельзя описать ничем, кроме чувств, ибо все слова будут изношенными и пошлыми. адельхейд боится и беспокоится, когда бьянки нет, и нет, и нет, и чувство, что что-то пошло не так гнетёт и давит на неё грузом ответственности. адельхейд оставляет в раковине грязную посуду, чтобы уставшая бьянки вернулась и устало ворчала из-за этого (потому что адельхейд не оставляет грязную посуду), кутается в чужие свитера (они когда-то были адель, но сейчас полностью пропахли бьянки) и нервно печатает попеременно сообщения то саваде, то энме и беспокоится, беспокоится, беспокоится. она боится, неожиданно и до одури, что бьянки её разлюбила и забыла об этом сказать. она отмахивается от этих нерациональных мыслей, но с бьянки вообще невозможно быть рациональной, даже когда она где-то там. бьянки прочно засела в ней самой. когда ей со скрипом всё же отвечают, адельхейд хочет убить всех. её кидает от грани к грани, она натягивает перчатки и идёт спасать свою принцессу. она боится, что может не успеть. адельхейд едет в вонголу, она стремительно идёт к саваде и то чувство, что было в самом начале быстро рвётся в груди беспрерывным беспокойством. она берёт адрес и бежит, бежит, бежит. они встречаются в коридоре, когда адель бежит, чтобы успеть. реборн смотрит на неё и она останавливается. — иногда такое случается, — говорит он и адельхейд от этого ни на грамм не лучше. она понимает, о чём, он знает, что она понимает. — заткнись, — абсолютно спокойно произносит она, хотя в груди что-то срежёт и болит, царапается, что-то качается хрупкой вазой. адельхейд до одури страшно, что реборн окажется прав и она не успеет. адельхейд почти бежит, но его слова, как пули, прочно заседают в голове. адельхед боится так сильно не успеть, что гонит на красный цвет сфетофора и постоянно звонит бьянки, но ответа всё так же нет. адельхейд так страшно не успеть, потерять, что она выжимает из машины всё, стирает шины и не отвечает на звонки энмы, а ведь энма п у с е ч к а, которого она любит и защищает, и она всегда отвечает на его звонки., но сейчас адельхейд не хочет слушать энму. адельхейд сейчас хочет слышать голос бьянки: уставший, запыхавшийся, ж и в о й. когда машина останавливается, она не успевает. она далеко от города и рядом кровь, кровь, кровь и трупы. и она ходит, ищет, мечется. она ищет свою кошку, свою любовь, она ищет ту, что растопила лёд, что забрала её сердце в свои мягкие объятия и стала оберегать сильнее своего. и когда она её находит, адельхейд так больно, что она плачет. она падает на колени и ненавидит весь мир. она плачет и слышит тихое, лишь для неё в этой звенящей тишине «моя королева». адельхейд сидит и вокруг неё лужа изз крови лучшей женщины. адельхейд падает и воет: пронзительно и громко. адельхейд ненавидит всех, кто не сказал, не дал ей и шанса уберечь её. адельхейд не хочет слышать ни энму, ни уж тем более саваду. адельхейд хочет повернуть время вспять и не отпускать её. запереть дома под громкие возмущения, закутать в кокон из своей заботы и любви., но бьянки еле слышно называет её «моя королева» и что-то ломается в адель. что-то разрывается под острыми каблуками острых туфель бьянки, что-то заставляет отбросить всё: от логики до ледяного спокойствия. что-то ломает адель сильнее, чем могла бы сломить смерть шимон и энмы в частности. адель не знает что, но сейчас, когда бьянки сказала «моя королева», пока в её груди виднелась дыра: не заштопать иллюзиями, не спасти, в адель ломается что-то важнее долга и вечного льда. в адель ломается д у ш а. как иронично, да, ледяная королева? адель думает, что это уже не ирония, а сарказм. адель думает, за что же, где же она так проебалась. адель думает, что… адель оставляет горы трупов, пока несёт бьянки к машине и из неё течёт кровь. кровь течёт и течёт из пробоины в груди, она кажется, чувствует чужой позвоночник и адельхейд от этого больно и горько. в адельхейд что-то ломается окончательно и бесповоротно. адельхейд теперь не с кем обсудить ахуенную задницу занзаса и не кого целовать на грани помешательства. адельхед сломали смертью. адельхейд сломала их. адельхейд смотрит вперёд и восход как насмешка этого мира. за адельхейд тянется кровавая дорожка, пока на руках тело бьянки. адельхейд улыбается и плачет.