Останусь пеплом на губах Останусь пламенем в глазах В твоих руках дыханием ветра...
Хрвое всегда был ангелом-хранителем Дани. По крайней мере, сам Даниел считал именно так, и едва ли что-то могло переубедить его. Лучший друг был поддержкой и опорой во всём, был тем, что привносило свет в его жизнь, что не давало сдаться и заставляло идти дальше, игнорируя противные подлые удары под колени от судьбы. Хрвое учил его переживать их с честью и достоинством, с улыбкой на лице и сталью внутри, учил его жить невзирая, жить несмотря и вопреки. Хрвое был если не всем, то многим. Хрвое был. И это прошедшее время убивает Субашича не меньше осознания — Чустича больше нет. Нет и не будет никогда, его друг остался только в том, прошедшем. Дани уверен — это тот удар, который пережить он не сможет никогда, всегда останется в нём беспокойная часть души, что умерла вместе с ним, но не смогла найти покоя, что всегда будет тревожить его спустя годы. Возможно, так и должно быть, когда теряешь кого-то близкого и невозможно дорогого, возможно. Дани хотел бы никогда не знать этого. Хрвое учил его переживать подкашивающие удары судьбы. Но Хрвое больше нет, и Даниел сидит безвольно, неспособный подняться. Не в ближайшее время точно. Разумеется, потом, когда-нибудь станет легче, станет проще, открытые раны, стянутые швами времени, превратятся в рубцы, а затем и в шрамы. Но разве они исчезнут? Разве перестанут тревожить его фантомными болями? Нет, разумеется… Дани живёт, живёт упрямо, двигается дальше, знает, Хрвое хотел бы этого, Хрвое бы этого требовал — не отпускать вертлявый хвост убегающего времени, не останавливаться, не тормозить. Но Хрвое… Хрвое больше нет, и жить невыносимо сложнее. Он надевает на каждый матч под родную вратарскую форму белую майку с портретом друга, чтобы хотя бы так тот всегда был с ним, всегда был на поле, где ему и место… Он падает и поднимается снова, вместе с командами карабкается на пьедесталы, за наградами охотится, но чувствует себя невозможно пустым и разбитым до сих пор. Будто свет изнутри выключили, погружая мир во мрак, будто лишили источника энергии. Хрвое был его ангелом хранителем — от собственных демонов в том числе. Когда Даниел чувствует приближение конца — пустоты, полного безвозвратного выгорания, после которого только существование без попыток обмануть самого себя, ему вдруг протягивают руку. Домагой — забавный, шутливый, эмоциональный, солнечный, с длинным светлым хвостом и такой же светлой улыбкой, отражающейся в глазах. Домагой, кажется, не устаёт вовсе — не физически, разумеется, кто из них не человек, но морально — точно нет. Домагой, кажется, умудряется быть везде и всегда, прикрывать его у ворот последней самоотверженной линией защиты, поддерживать их товарищей в атаке. Домагой, кажется, энергией способен освещать хоть весь Загреб, не жалея и не мелочась. Домагой максималист, ему нужно всё и везде, всё и всегда, он не знает полумер, не останавливается перед препятствиями. Домагой с пресловутой «24» на клубной форме протягивает ему руку, улыбаясь, а Дани за его плечом в свете видит фигуру другой «24», что улыбалась также солнечно и отдавала себя также безотказно, что верила и оставалась верной до конца. Его ангел-хранитель улыбается ему из-за плеча Домагоя, и Дани охотно вкладывает свою ладонь в его.Останусь снегом на щеке Останусь ветром в далеке Я для тебя останусь светом...