Волчица на перепутье

По пути к стадиону мне удаётся немного успокоиться. По крайней мере, колени больше не подкашиваются, и замороженные шоком мысли успевают оттаять, позволяя более-менее логично рассуждать. Но полностью выкинуть из головы эту во всех смыслах внезапную встречу я не могу. Не даёт покоя поразительное сходство молодого вампира с Чарли. Да они словно близнецы! Как такое возможно? Шум и царящее на стадионе возбуждение тут же выбивают из головы все гнетущие размышления. Невольно заражаюсь безудержным азартом разгорячённой кровавым зрелищем толпы. Волчица во мне просыпается, присоединяет свой голос к общему хору. Трибуны полукругом обхватывают просторное поле, ставшее сегодня ареной. У дальнего её края уже трудятся медики — всё-таки я безнадёжно опоздала к началу боёв. Отчаянно надеюсь, что Хорацио пока ещё не выходил на ринг. Я поднимаюсь наверх, прохожу мимо зоны для волков — многие беты в полнолуние не в состоянии удерживать человеческий облик. Сиденья для них шире и с щелью позади для хвоста. Сейчас все звери напряжённо всматриваются вниз; в сером лунном свете вдоль каждого ряда тянется цепочка парных золотых огоньков — волчьи глаза. Поднимаюсь выше, пока не нахожу нужный ряд, и вскоре падаю рядом с сестрой на жёсткое пластиковое сиденье. Дениза бросает на меня мрачный взгляд и тут же отворачивается. Из-за неё выглядывает жизнерадостно улыбающаяся смуглая мордашка Бьянки. Кровь матери-омеги позволяет ей даже в полнолуние контролировать волка и самой решать, в каком теле ей быть. — Приветосик, — машет она рукой и шуточно толкает Денизу: — А ты говорила, не придёт. Вокруг кричат и завывают, поддерживая очередных бойцов, поэтому мне приходится повысить голос: — Привет! Не знала, что тебя выписали. О встрече с вампирами решаю пока не заикаться. Да и, честно говоря, даже думать о ней не хочу. — Ага, ты только посмотри, — ещё шире улыбается Бьянка и, насколько позволяет ширина прохода, вытягивает ногу, чтобы тут же отдёрнуть юбку и продемонстрировать мне белую на темнокожем бедре повязку. — Офигенно, да? Боевое ранение! — Расскажи лучше, как ты ныла в больнице, — невозмутимо палит подругу Дениза. — И только попробуй ещё раз выжрать столько обезболивающего за раз — хвост оторву. Я хочу поддеть сестру, что Бьянке плакать можно, тем более, если и правда так больно было. Она же бета! Это альфам реветь дозволено, лишь покуда пелёнки пачкают, а потом уже стыд и позор. Но не успеваю рта открыть, как трибуны взрываются ликующем многоголосым воплем. Перевожу взгляд на поле и растерянно хмыкаю, не зная, стоит ли верить своим глазам. Благодаря моему статусу Истинной младшего Александреску, Дениза внаглую выбила нам места, расположенные довольно близко к превращённому в арену полю. Вид отсюда открывается отличный. Прищурившись, я оценивающе оглядываю тощую малорослую волчицу серой масти. Вскинув остроухую голову, она оглашает стадион неожиданно громким и глубоким воем. В то время как вокруг неё, униженно поджав хвосты, на траве растянулись целых три самки-беты, причём, довольно крупных. Ничего себе, какая боевая омега! — Это ещё кто? — настороженно спрашиваю, когда вокруг становится немного потише. — Последнее приобретение Мариуса, — сплёвывает Дениза; глаза её на миг наливаются золотом. — Мудила умеет привлечь в стаю сильных зверей. Омега тем временем перекидывается в тощего патлатого парня, раздаёт с преувеличенной любезностью поклоны и воздушные поцелуи. Ишь ты, позёр какой. Беты перекидываться не спешат. То ли не могут, то ли не хотят — в отличие от чистокровного омеги, для них процесс чудовищно болезнен. Я замечаю, что одна из волчиц сильно припадает на заднюю лапу при ходьбе, тогда как на обнажённом теле омеги — ни царапины. И почему такой классный боец пошёл к поганому гамме, а не в стаю к Хорацио? Кстати, а где он? И где Лука? Я осматриваюсь с помощью вручённого мне сестрой бинокля, но замечаю лишь медиков, до сих пор откачивающих кого-то у дальнего конца поля. Бьянка сообщает, что пострадавшую волчицу сильно погрызла в бою Иляна. С полным разочарования стоном Бьянка жалуется, что сама планировала её сегодня вызвать, но «грёбаное ранение» спутало все планы. Сочувствую вполне искренне — в прошлом году Бьянка здорово потрепала зарвавшуюся сучку, и я бы не отказалась вновь полюбоваться славным зрелищем. Но всё же, где Лука и Хорацио? Со второй попытки нахожу стаю Василе, однако вожака и моего брата среди них нет. Мне это не нравится, но тревогу ожесточённо раздавливаю, как найденного на теле клеща. Оба могли забить на бои и предаваться сейчас любовным утехам у Хорацио дома. Почему бы и нет? Будь у меня такой Истинный, я бы его тоже из постели не выпускала, пока не пресыщусь. На всякий случай оглядываю ряды в поисках стаи Морару, но этих не видать. Скорее всего, они засели на той же стороне стадиона, где и мы. Мысль о подобном соседстве отзывается россыпью мурашек на спине. Б-р-р, вот же невезуха. Хуже того — я улавливаю где-то на другом конце стадиона своего Истинного. Похоже, не одна Бьянка положила сегодня болт на своё здоровье и наверняка рекомендованный постельный режим. Стоит подумать об Октавиане и плечо начинает ощутимо ныть. Паскудная связь! Вот какого чёрта он припёрся на стадион с такой раной? Ещё бы в бой полез, вот веселуха была бы. Нервно усмехаюсь, но стараюсь убедить себя, что не может же мой Истинный быть совсем уж неизлечимым идиотом. Задумавшись, я нервно вздрагиваю, когда Судья-омега и одновременно ведущий сегодняшнего представления по громкоговорителю объявляет «Хорацио Василе». На миг сердце моё зубастой пастью хватает паника, стоит только представить, что Хорацио всё-таки осмелится вызвать Мариуса на смертельный поединок. Однако опасения оказываются напрасны. Судья сообщает, что это обычный поединок до победы и с любым, кто осмелится принять вызов. К тому же, Хорацио выбегает сразу в звероформе, и я окончательно успокаиваюсь. Наверняка сейчас выскочит какой-нибудь наглый бета из залётных, отхватит пиздюлей и позорно опрокинется кверху лапками. Я вижу, что Хорацио смотрит чуть левее меня, и догадываюсь, что Мариус со свитой затаился где-то там. Вызвать его, будучи волком, Хорацио права не имеет — гаммы ведь перекидываться не могут. Значит, надеется, что тот соберёт яйца в кучку и сам выйдет на по-настоящему честный поединок. Да какое там, подлая гамма поди затаился, как крыса, и дрожит, не смея шелохнуться. Кривлюсь в презрительной усмешке: иного от гаммы я не ждала. Тем не менее, где же Лука? Хорацио жадно рыщет взглядом по трибунам, но не находит и разочарованно прижимает уши. Ещё и желающих выйти против него что-то не видать. Зассали, что ли? В глубине души я всё же Хорацио горжусь — раз вызов не принимают, значит, боятся. А когда альфа внушает трепет — это круто и здорово. Впрочем, так всегда — на одного бойца приходится сотня зрителей, которых и на аркане на арену не вытащишь. Совсем измельчали вервольфы, обидно даже. И тут вижу, как Хорацио вскидывает голову и медленно поднимает хвост. Перевожу взгляд левее, и у меня обрывается сердце. По полю к Хорацио и Судье направляется Октавиан. В человеческой форме, но уже пытается одной рукой расстегнуть рубашку. Вторая рука покоится на перевязи, чтобы не беспокоить разорванное пулей и пальцами вампира плечо. Оказавшись возле Судьи, снимает и передаёт ему очки. Я моргаю несколько раз, в тайной надежде, что Истинный мне просто привиделся. Да куда там, исчезать он явно не собирается. Э-эй, он же это не серьёзно? Дениза рядом сердито выдыхает, и я буквально кожей чувствую её недовольство. А ещё — зависть, ведь понятно, что не ради собственного развлечения или удовлетворения мазохистских порывов Александреску вздумал сегодня драться. Бьянка облекает эмоции в слова, конечно же, глубоко нецензурные. Меня словно электрическим разрядом пронзает страшная догадка: что если Октавиан намерен убить Хорацио, чтобы сделать мне больно? От страха в бешеном ритме заходится сердце, во рту пересыхает. Смотрю на бледное в лунном свете лицо Денизы. Оно напряжено, в глазах застыли холод и гнев, но испуга нет ни грамма. Усилием воли заставляю себя успокоиться. В конце концов, Судья же объявил бой до победы, а нарушать многовековые обычаи под оком Первоволка и тысячами пар глаз жителей Гедлиса не станет даже Октавиан Александреску. Который к этому времени успевает полностью избавиться от одежды и как раз в этот момент неловко кланяется сперва зрителям, а потом и противнику. Хорацио, не выходя из звероформы, повторяет этот простенький ритуал. Выглядит друг вполне довольным, видно успел испугаться, что против него вообще никто не выйдет. А потом Октавиан стремительно перекидывается в здоровенного светлошкурого волка — со стороны простреленного плеча по краю груди тут же расползается тёмное пятно. Из чего бы не выплавили те пули — волчью регенерацию они сводят не в ноль даже, а угоняют в глубокий минус. От боли закусываю губу и затаиваю дыхание. Интересно, как Октавиан драться-то собрался? Спрашивать «зачем» нет смысла — это понятно здесь любому. Хочет покрасоваться передо мной. Дурачина, какой же дурачина. Он подходит к нашим трибунам и задирает голову, встречаясь со мной взглядом. Волчица внутри возбуждённо повизгивает, рвётся наружу. Ощутив знакомое покалывание вдоль позвоночника, усилием воли запихиваю своего зверя обратно. Превращаться сегодня я точно не собираюсь. Через силу отвожу взгляд от пронизывающих меня до самых дальних уголков души золотых глаз Истинного, в которых нет ни капли осуждения. Вместо этого смотрю на переднюю лапу волка — от плеча до пальцев она уже чёрная от крови. Заметно хромая, Октавиан разворачивается и возвращается к терпеливо поджидающему его Хорацио. Не слыша ничего вокруг, я смотрю на двух могучих волков, неподвижно замерших друг против друга в серебристом лунном свете. Хвосты их вызывающе подняты, в глазах вызов, пасти скалятся острыми белыми клыками. Хорацио высокий и поджарый, шерсть у него серого окраса с тёмным загривком. Октавиан светлый, почти белый, и одного с Хорацио роста, но заметно шире в груди и тяжелее. Только вот лап у Хорацио четыре, а у противника его только три. Однако, если даже Хорацио это смущает — ни единым жестом выдать сомнение он не посмеет. Нет страшнее оскорбления для альфы, чем посметь усомниться в его силе и смелости пред оком Первоволка. — Останови его, — севшим голосом просит сестра. Я поворачиваюсь к ней, не понимая. — Давай же! — повышает она голос, и в глазах её отчаяние. — Он же сейчас себя вконец покалечит. — Ох, — только и могу ответить ей, когда с опозданием до меня доходит, что она имеет в виду. Если я выбегу сейчас на арену и уведу раненого Истинного — слова никто поперёк не скажет. Судья просто объяснит зрителям, что Истинная, то есть я, сильно волнуется, поэтому бой случится как-нибудь в другой раз. При этом чести альфы мой поступок урона не нанесёт. Ещё и позавидуют многие, что такая хорошая невеста досталась Александреску. Заботливая и любящая. Но вот любви между нами как раз нет и не будет никогда. И я ему не невеста. Так что позориться или, того хуже, нарываться на агрессию Октавиана не собираюсь. Это зрители всё поняли бы верно, а как расценит дерзость мою он сам, понятия не имею. Да и не успею уже. Словно по команде оба альфы с глухим рыком бросаются навстречу друг к другу. Сталкиваются грудь на грудь, вставая на задние лапы. Вонзают клыки в загривок врагу, наваливаются всем весом, пытаясь опрокинуть наземь. Трибуны взрываются криком и воем. Ещё бы, зрелище жестоко бьющихся альф, завораживающее своей первобытной мощью, мало кого оставляет равнодушным. Волчица во мне заходится свирепым воем, требует кричать и бежать ближе, поддерживать своего Истинного, единственного и самого лучшего на всём свете. А я смотрю на бело-серый клубок, покатившийся по арене, и не знаю, что думать. Раз — и клубок распадается на двух пригнувшихся зверей. Тут же вновь они схлёстываются в жестокой схватке. С клокочущим рыком терзают друг друга, будто в самом деле задумали убийство. Уступать ни один не желает. Одна часть меня в восторге от удали и смелости моего Истинного. Который вышел в заведомо проигрышном положении против равного по силе зверя и теперь через жуткую боль — уж я-то её ощущаю, пусть эхом всего лишь — клыками добывает себе победу. И в то же время у меня ноет сердце, потому что позёрства дурацкого понять не могу. Как и упрямства глупейшего, когда столько раз открыто дала понять, что Истинный мне не нужен. Знать его не желаю, не говоря уже о том, чтобы парой ему быть. За что меня так наказал Первоволк? Рядом фыркает Дениза. — Повезло тебе, солнышко. На миг отвлекаюсь на неё, а потом вновь смотрю на арену и чувствую, как вытягивается лицо. Октавиан с рыком треплет Хорацио по траве. Тот клацает зубастой пастью, упрямо не желая сдаваться. А потом, улучив момент, выворачивается из хватки и нападает в ответ. Октавиан встречает его грудью, снова ловит за складку на шее. Опрокидывает. Блеск клыков у самой морды и зловещий рык, слышный в любой части притихшего стадиона. Хорацио лежит на боку, откинув голову и подставляя беззащитное горло. Вырываться больше не пытается. Через минуту Судья объявляет, что победителем схватки становится Октавиан Александреску. Трибуны сотрясает многоголосый ликующий вой. Чем больше понравился бой — тем громче чествуют победителя. Даже я вдруг ощущаю в сердце неуместную, но совершенно искреннюю за него радость. Не волчицы — мою. После побед Истинного подобное со мной уже бывало, но никогда ещё чувство не было таким сильным. — Знать бы, где черти носят нашего брата, — зло цедит Дениза, почему-то раздосадованная и нервозная. — Если бы он был с нами, то Хорацио мог победить. — Нет, — тихо говорю, неожиданно для самой себя, — не победил бы. Я снова встречаюсь с золотыми глазами Октавиана, и глубоко в сердце что-то поворачивается, оживает, тянется к нему робко и стыдливо. Такой свирепый бой — и ради меня. Только ради меня. Бьянка завистливо вздыхает и бормочет какую-то чушь про «блядски везучих омег, которым достаются самые лучшие парни». Пытается сказать что-то ещё, но Дениза затыкает её коротким, но злобным рыком. Смущённая странной своей реакцией отвожу глаза, прерывая зрительный контакт с Истинным. Потом украдкой провожаю его взглядом, пока он, тяжело хромая, идёт к медикам. Светлая шкура стала пёстрой от кровавых мазков — альфы в бою не щадят ни себя, ни противника. Рядом раздаётся противное пиликанье. Я вытягиваю шею, когда сестра достаёт телефон. На экране СМС от Хорацио. «Не видели Луку?» Хмурюсь, всё-таки местоположение брата меня тоже волнует. Дениза же заходится свирепым рыком, глаза её наливаются янтарём. С яростью захлопнув свою «раскладушку», она резко вскакивает с места. Грудь её тяжело вздымается, точно после долгого бега, и я инстинктивно сжимаюсь, напуганная бешеным гневом сестры. Что случилось-то? — Что такое? — встревоженно спрашивает Бьянка. Дениза её как будто не слышит. И прежде, чем я успеваю её остановить, напролом, прямо через ряды направляется к Арене, перелезая через сиденья и распихивая вервольфов. Внутри всё холодеет, дыхание замерзает на губах. Что сестра задумала? Бросаю взгляд на арену — там как раз завершился следующий бой. На этот раз овации вяленькие, видно два немолодых беты никого не впечатлили. Дениза тем временем уже уверенно идёт по полю к Судье. Остановившись рядом, что-то ему говорит, но из-за волнения не могу расслышать, что именно. На трибунах воцаряется настороженная тишина, и мне становится ещё страшнее. Судья почему-то молчит, не спешит объявлять сестру участником боя. Почему? Что случилось? Что вообще происходит?! Я подскакиваю, чтобы идти к ним, но прохладная ладонь Бьянки на моём локте приводит в чувство. Выдыхаю, не отрывая напряжённого взгляда от светлой фигуры сестры — волосы её в сером свете кажутся белыми. Неожиданно она вырывает у Судьи рупор. Поворачивается в сторону наших трибун. Я ощущаю злую решимость сестры точно свою собственную. Волчица внутри откликается на неё, рычит в знак поддержки. — Я, Дениза-Мария Матей, — голос сестры разносится по всему стадиону, — под оком Первоволка вызываю тебя, Мариус Морару, — рычит, и на бледном лице золотыми огоньками вспыхивают волчьи глаза. На трибуны падает оглушительная тишина, словно не только я, а каждый из здесь собравшихся ощущает эмоции моей сестры. Словно все они тоже знают, что она скажет дальше. — На смертельный поединок! — Голос её понижается, полнится вкрадчивыми, почти что интимными нотками: — Давай же, поганая гамма, покажи на что ты способен. Я смотрю вниз широко раскрытыми глазами и чувствую, как внутри всё умирает. — Чокнутая дура, — в сердцах сплёвывает Бьянка и на ощупь находит мою вялую кисть, сжимая её крепко и отчаянно, точно утопающий. — Что же она наделала… Идиотка… Краем сознания соглашаюсь с ней, но вслух ничего сказать уже не в состоянии. Всё что могу — неотрывно смотреть на сестру и ждать… Помоги ей Первоволк.