Первый день рождения в Берлине

Брат потрясающе беспечен. Замок он так и не сменил. Макс от досады аж сплёвывает на грязный пол подъезда и открывает дверь той же отмычкой из скрепки, что в прошлый раз. С кухни доносится уютное гудение закипающего чайника и звон посуды. Но, кажется, Вольфганг один. Да даже если и нет… Пусть все знают! Макс секунду балансирует в тёмной прихожей, собираясь с силами — а потом врывается на кухню. — Почему ты не берёшь трубку?!! Вольфганг вздрагивает и роняет тарелку, — брызги из раковины летят во все стороны, на кафель, на белый фартук. — Господи, Макси, — он хватается рукой в пене за сердце. — Напугал. — Почему ты меня игнорируешь? — надвигается Макс. — Когда надо, тебя никогда нет! Вольфганг демонстративно закрывает глаза и молчит, прислонившись к стене. — Отвечай! — кричит Макс со слезами. — Поговори хоть раз со мною нормально! Он много ещё чего говорит. Слова несутся — неудержимые, злые, уродливые. — Почему ты всё время меня кидаешь?!! Макс задыхается, согнувшись пополам, упершись руками в колени, чтобы выкричать, вытошнить это всё из себя. Но Вольфганг молчит. — Ты мне не брат! — рыдает Макс. — Ненавижу тебя!!! И тут раздается истошный свист чайника. Вольфганг специально не выключает его с полминуты, пока брат не проорётся. — А вообще ты дурак. Вот. — Нет, не дотягиваешь, — наконец вздыхает Вольфганг. — Раньше было убедительней. — Правда?.. — Макс шмыгает и вытирает нос рукавом. — Надо чаще тренироваться. Будешь чай? Макс грустно кивает и падает на ближайший свободный табурет. От гипервентиляции кружится голова. — А руки помыть? — притворно хмурится Вольфганг. — Куртку снять? — Я не буду есть, — раздельно говорит Макс. — Так куда ты? — В Париж! — Ве-е, — Макс всё же лезет грязной рукой в маслёнку и обсасывает палец. — А нам с Ником что здесь делать? — Никки едет со мной, — Вольфганг ставит перед братом большую кружку в потёках синей эмали. Макс недоверчиво поднимает взгляд. — А почему он мне не сказал? — Потому что он сам пока не знает, — Вольфганг так и лучится беспечностью. — Письмо из парижского Института искусств пришло буквально час назад. С сахаром, без? — Без, конечно. Вольфганг с какой-то китайской ловкостью отмеряет ему тёмной, пахнущей бергамотом заварки, доливает кипятком. Макс сидит, чуть покачиваясь. Наконец, он нарушает молчание: — И ты согласился? Вольфганг наклоняется и целует брата в макушку: — Кушай сахарок, для мозга должно быть полезно. Себе, в белую с ласточками, он делает совсем слабый, зато кладет три куска рафинада. Макс рассеянно смотрит в окно. По подоконнику скачет смешная синица — то клюёт выпавшие из кормушки семечки, то чистит перья. Топчется по жести и шумит при этом, как большой альбатрос. Вольфганг пьёт чай и листает какой-то журнал. Будто Макса и нет. От кружки поднимается пар, все слабее. Тикают на стенке часы. Макс в мýке начинает разглядывать захламлённые полки. Полуденное солнце блестит на боках латунных кастрюлек, на крышках бутылок, на каких-то ситечках, дуршлагах… — Передай, пожалуйста, масло, — просит Вольфганг, не поднимая взгляд от журнала. Макс подталкивает к нему маслёнку с неказистым остатком. Вольфганг невозмутимо намазывает ржаной хлебец и с аппетитом откусывает. От этого звука хочется упасть на пол и биться головой об паркет. А от того, как он накладывает себе на блюдце вишнёвое варенье — выблевать все внутренности и никогда больше в жизни не есть. Макс незаметно подтягивает к себе грязный нож, прячет в рукаве куртки. Сердце бьётся так, что должно быть слышно на улице. Перед глазами черно — как тогда под водой, под мостом. И в лёгких вода — иначе почему так трудно дышать? Вольфганг беспечно жуёт и прихлебывает. — Никуда ты не поедешь, — тихо говорит Макс. Вольфганг культурно проглатывает и лишь затем улыбается уголком рта. А глаза холодные, как всегда. — Это ещё почему? Вместо ответа Макс кидается на него и бьёт со всей силы ножом выше сердца. Он очень надеется, что рука дрогнет, и лезвие войдёт ниже — пары сантиметров будет достаточно. Но тут же его отбрасывает — рикошетом от бетонной стены; Вольфганг толкает его, и Макс летит на пол. Нож ударил не о ключицу, Макс позорно промазал. Он понимает это, когда брат приближается: ни капли крови, даже клетчатая рубашка не распорота. Макс загнанно дышит и пытается отползти. — Так, — говорит Вольфганг тихо и зло. — Успокоился. Макс хохочет — и получает пощёчину. От удара он прикладывается виском об плиту и картинно сползает на пол. — Больше никогда не шути так, — Вольфганг подбирает погнутый нож и откладывает на стол. — Нихуя себе ты кривой, — ржёт Макс сквозь слёзы. — В тебя не попасть. — Умойся, — вздыхает Вольфганг. — Ско-ли-оз. — Мне тебя отвести или сам пойдешь? — он протягивает руку, помогая встать. — Су-е-цыд, — весело плачет Макс. — Косоёбый. Под внимательным взглядом брата он выкладывает на стол другой нож, перочинный. Чуть помедлив, добавляет к нему пивную крышку и лезвие из точилки. — Всё?.. — Всё. Вольфганг распахивает перед ним дверь ванной. Первым делом Макс закрывает щеколду. Потом роется в шкафчике: электробритва, какое убожество. Лосьоны, лосьоны… Всё же брат не настолько беспечен — опасных бритв нигде не найти. Но и не слишком умён. Макс трясёт створку, и из-за зеркала вываливается плоская пачка сменных лезвий. На кухне снова гремит посуда. Вольфганг всегда убирается, когда нервничает. Надо волновать его почаще — может, разберёт срач на полках. Макс приставляет лезвие к животу и с наслаждением надавливает. Кровь выступает не сразу. Он зачарованно смотрит, как из короткого разреза сочится, — интересно, а если загнать в себя нож на всю длину (глубину?) — вокруг будет много крови?.. Или он заткнет собою отверстие? Потому что нож — это ключ, заточенный под тебя... Вольфганг стучит в дверь. Макс начинает громко искусственно стонать, будто вот-вот закончит. Он режет себя — наискосок от подвздошной кости до ребра, поперёк старых шрамов. И ещё раз. И крест-накрест. Когда он выходит, застегнув косуху, Вольфганг уже нетерпеливо поглядывает на часы. Макс делает томные глаза и выдыхает: — Кайф. — Так, Никки согласился. Мне собираться уже надо, кайф. Поможешь? — Нет, — Макс чувствует, как из-под куртки по бедру бежит кровь, и прикрывается журналом. Кстати, это вестник Христианско-демократического союза. Вольфганг только качает головой: — И придумал ведь… Вилка уже была, теперь нож. Что дальше, ложка? — А я однажды проглотил. Ну, ложку. — Почему я этого не знаю? — усмехается Вольфганг. — Так я же привязанную. Ай! — Макс уворачивается от подзатыльника и отскакивает в прихожую. Там темно и не видно крови на джинсах. — А хочешь, поедем с нами? — вдруг предлагает Вольфганг. — Нет! — смеётся Макс. — И кстати, я тебе не звонил! — он открывает дверь. — И ты мне не брат! — кричит он уже с лестницы.