***
Они сидели в комнате Дирка, в полутьме от занавешенных окон, колени в колени. — А не передумаешь? — усмехнулся Макс, поднеся иглу к самой коже. — Обратно никак. — Да давай уже, — фыркнул Дирк, и в следующий миг заскулил: — Ай, как больно! — Дальше будет больней. Тут уж Макс не соврал. От второго условия Дирку физически плохо. Как похмелье: болит сразу всё, жить не хочется и тянет блевать. Не был бы обязан — точно сам бы наворотил всякого… злого. Дьявол бы ещё призадумался насчёт таких слуг. А так обязаловка убивает весь кайф.***
— Вам помочь? Старуха смотрит водянистыми глазами и шамкает: — Будьте так добры, молодой человек. Дирк перехватывает покрепче тяжёлую брезентовую сумку и идёт рядом. Вернее, ползёт, — горбатая старушка движется медленно как улиточка, удивительно, как за ней не остаётся на асфальте слой слизи. Идеальная жертва. Интересно, что в сумке? Серебро, старинные книги? Может, монеты? Все её сбережения! Графский клад! Дирк собирается с силами — вот сейчас он бросится наутёк. Или нет, лучше кинет сумку через парапет в вонючую реку. А ещё лучше вытряхнет всё на землю и станет топтать… — Благодарю вас, — с достоинством произносит старуха, и Дирк трясёт головой: — Что, уже? — они у каких-то дверей: дом, соседи-соглядатаи, полный провал. — Вы очень помогли, — она лезет в сумку и вручает Дирку большое красное яблоко.***
Наверно, у него аллергия: всё тело зудит, особенно татуировка. Макс брезгливо трогает пальцем расчёсанное пятно и кривится: — Ты мочил её, что ли? — Да. Случайно, — врёт Дирк и разводит руками. — Придётся перебивать. И назавтра Дирк снова корчится под иглой. Макс колет быстро, но очень уж глубоко. От этого слёзы наворачиваются на глаза, из носа позорно течёт. Макс отодвигает блюдце с китайской тушью и внимательно смотрит на Дирка. — Когда Хозяин войдёт в тебя, ты перестанешь чувствовать боль. — Угу... — Ты не будешь стареть, ты останешься вечно красивым. — А откуда ты знаешь? — хлюпает Дирк, и тут же спохватывается: — Прости, не подумал. Макс закатывает левый рукав, подставляет худое загорелое плечо. — Давай теперь ты мне. — Что? Да я верю… И я не умею. — Давай, художник, — улыбается Макс. — Хочу от тебя что-нибудь на память. Дирк нерешительно берётся за иголку. Тоже летучая мышь? Голова козла? Перевернутый крест?.. Лучше что-нибудь оригинальное. Он начинает по живому, без наметки. На дезинфекцию плевать — после того как они резали руки и пили кровь на брудершафт. Зараза к заразе… Макс не меняется в лице, только смотрит вдаль, куда-то сквозь плакаты с Вервольфом и Вампиреллой. Такого хоть убивай — он даже бровью не поведёт. Дирк старается бить быстро и тонкой линией. От этого рисунок становится ещё кривей. — Вот, — наконец, брякает он и на всякий случай отсаживается. Сам знает, что получилось не очень. Больше напоминает амёбу, чем древний знак воина. Макс коротко смотрит на смазанный контур пузатого человечка — глаза-точки, ручки-палочки. Хмыкает: — Какой милый примитивизм, — в голосе ледяные интонации Вольфганга. Но с кулаками не лезет. Значит, всё норм. Дирк облегчённо — восхищённо — выдыхает.***
Вообще-то, Макс его герой. Максу всё пофиг, глобально. Когда он играет, может вдруг бросить свой бас, расстегнуть ремень и почесать яйца, прямо при девках. Или вообще уйти со сцены за пивом и пропасть на три дня. Только он способен гонять по Кройцбергу на самокате в джинсовых шортах и канотье, — и плевать, что кричат вслед панки, преющие в косухах на июньской жаре. Макс ничего не боится. Как однажды он харкнул в глаза огромному скину по прозвищу Костолом! А когда тот утёрся, добавил ещё с криком: «Зацени тубик!» Вся банда бежала, бросив зашкваренного главаря, и больше того не видели. А как Макс залез в гримёрку к The Clash… Везучий. И девкам он нравится. Ну, когда не чешет при них. А ещё он по-другому везучий: Дирк с содроганием вспоминает прогулки по дому под снос. Макс решил попрыгать на ветхом полу и провалился вниз на три этажа. Его нашли лежащим на куче кирпичных обломков и досок, живым, невредимым и немного скучающим. А когда он под машину попал?.. Вот точно у него девять жизней. Говорят, так могут только маги и грешники. Поэтому Дирк очень не против, чтобы в него тоже вошёл Сатана. И он сбегает ночью из дома читать молитвы Хозяину в подвале разрушенной цитадели Шпандау. И повторяет за Максом чеканные латинские фразы, похожие на список душевных болезней. И надрезает предплечья, чтобы добавить свою кровь в ритуальную чашу из старого школьного черепа, а потом целует Макса в чёрные от вина губы. Вернее, позволяет ему себя целовать, когда они лежат в очерченном углем круге. — Ты — истинное дитя Тьмы. Уже скоро, — шепчет Макс и гладит его по скуле. — Правда?.. — Да. В тебе дышит Чёрное Солнце. Ты Избранный. У Дирка внутри всё замирает: сердце не бьётся, а кишки, кажется, скручиваются в тугой узел. Хорошо, что такие экстазы длятся секунд по пять-шесть, а то и умереть можно.***
Однажды Макс приходит к нему домой в полдень, особенно бледным. Дирк как раз собирался в училище к третьей паре, но ради такого, конечно, останется! Макс падает в кресло и жестом игрока в покер мечет на стол для журналов белый пакетик и лезвие. — Что это? — Дирк несмело опускается на диван напротив. — Чёрный. — Но он же… — «Белый?» — Это же… — Эйч. Чистый. Я пробовал. — Но откуда! Макс! Он дорого стоит. — Сэкономил на проезде. У Дирка спирает дыхание. Как раз на прошлой неделе им в шараге читали из книжки какой-то Кристины про то, как её друзья снаркоманились. Наверно, было задумано, что это навсегда отвратит будущих декораторов от самой мысли принимать вещества. Но напротив, оборотистый Адес (ну он вообще фрик, конечно) пошёл по указанному в книжке адресу, в притон к северу от Цоо, и прикупил там — пусть не героина, но очень приличной травы… — Что задумался? Будешь? — Макс кивает на стол. — Буду, — стискивает зубы Дирк. Он ничего не боится. Он уже откинулся на спину и пытается взглядом поймать потолок, вдруг ставший бесконечно далёким, когда в комнату входит сестра. Дирк с трудом поворачивает голову. — Ди, я возьму у тебя… Эй, что это вообще?! Она в ужасе смотрит на Макса, растёкшегося амёбой по креслу, и такого же брата. На столике между ними свидетельства преступления — трубочка из какого-то чека, обложка «Dynasty» в белёсой пыли и бритва. — Вы что, принимаете… Я всё маме скажу! Макс поднимает голову: — А я скажу твоей маме, что ты делаешь с лимонными дольками. — Хам! — взвизгивает она. — Не засовывай глубоко, однажды не вынешь, — советует он, вполне благодушно, и роняет подбородок на грудь.***
Скоро солнцестояние, а Дирк так и не совершил ужасного зла. Тот случай с эйчем ни в счет — потом было больше страданий, ноги до сих пор ещё чешутся. Красть деньги у мамы стыдно и стрёмно — если поймёт, две недели потом будет не сесть. Котёнок открыл глаза, сразу ярко-зелёные, и носится по квартире, раздирая обои, сам кого хочешь почикает. Безнадёга. Можно спросить у Яна, но тот сразу станет допытываться зачем это всё, отговаривать… Макс теперь так редко приходит. Должно быть, презирает. Однажды Дирк видит у него на руках тёмно-лиловые пятна, наверняка от уколов, а на шее — розоватые, отчего — даже думать не хочется. Макс красивый. Дирку таким не стать никогда, пусть он хоть весь обколется. Это красота обречённого. Дирк уныло курит за углом главного корпуса, как бунтарь, — сказал бы «после училища», но он курит вместо. Одной пары в день будет достаточно, он ещё зла не сделал. Появляется Йорг, весь сияющий, в футболке со Звёздным Ребёнком. За ушами мазки белой краски. — Ты куда пропал? Мы сегодня грим проходили. — Мм. Круто, — Дирк сплёвывает под ноги. — Не, ну грим. Понимаешь? Как ты краситься будешь? И тут Дирк вспоминает. Он же обещал увальню. Ещё в прошлом году. KISS. В Гамбурге. Блядь. После приезда Макса время так быстро пошло… — А когда концерт? — Как бы в понедельник, — Йорг тревожно косит свиным глазом. — Я уже билеты на поезд купил. Отец думает, я к тебе с ночёвкой, а потом сразу в шарагу. Дирк застывает, врастая в асфальт. Гамбург! Это же Репербан и Санкт-Паули. Девки так и прыгают на тебя, как серсо. Сосиски по двадцать пфеннигов. Домик Хонки. Это KISS на многотысячном стадионе. Это их мечта. — А у тебя готова отмаза?.. Эй, что случилось? — Йорг, сутулясь, заглядывает в лицо. — Да пошёл ты со своими KISS, — вдруг усмехается Дирк. — Убожество. Йорг непонимающе хлопает белыми ресницами. — Глэм сосёт, будущее за панком, — Дирк снова харкает на землю. — Никуда я не поеду. В S.O.36 будут Tuxedomoon, это — тема. Хотя ты, про такое, наверно, не слышал. Йорг смотрит на него, сердито дыша и розовея неровными пятнами. Сейчас точно стукнет. Или заплачет. Наконец, он говорит, тихо, глухо: — Я верну потом деньги за твой билет. Может, получится продать. — Очень мне нужны эти деньги, — фыркает Дирк. — Возьми Арнольда с собой, если хочешь. У него тоже дерьмовый вкус в музыке. Йорг молча разворачивается и идёт прочь. Огромный, сутулый, он похож на какого-то монстра Universal. Может, самого Франкенштейна. Дома Дирк бросается на кровать и смеётся: у него получилось. Это зло ещё хуже, чем он мог представить, что там кражам и всякому зоосадизму. И он чувствует, как что-то холодное заполняет всю грудь, сжимает сердце когтистой рукой. И уже не страшно, не стыдно, и нет дороги назад. Дьявол вошел в него.***
Все сидят, окружив вернувшихся Йорга и Арнольда, и возбуждённо распрашивают: — А на бис сколько раз выходили? Говорят, восемь? — А правда, что в конце с потолка полетели… ну, резинки? И на каждой их логотип! — А на Репербане вы были? Там реально карри-вурст вкуснее чем тут? Арнольд только и успевает кивать: — Да. Нет, но были конфетти чёрные. Ходили, там круто! С нами хотела познакомиться одна девушка, но мы уже на поезд спешили. А сосиски вкуснее, да! Йорг грустно молчит, только иногда улыбается слабо на шутки, и смотрит на Дирка. Тот ёжится и прячется за спины. На самом деле, обидно как в детском саду: Макс зло не оценил. То есть он похвалил, даже развеселился и по плечу хлопнул. Но… Дирк ожидал какого-то символа. Например, крутого подвеса — вот, у Макса целых два серебряных черепа, мог бы дать один. Или браслет с его кровью. Или ножик. Что-нибудь в знак преемственности и чернокнижия. А то Дирк Сатану впустил, с Йоргом посрался, а как был обычным лошарой… Он тихо уходит на кухню. Вернее, в соседнюю комнату — в сквоте, где живут Арнольд с братом и тусуется Макс, все комнаты одинаковые. Просто в этой готовят. А в другой гадят, прямо в дыру на хиппи этажом ниже. Макс сидит на корточках у керосинки и греет что-то в столовой ложке. Бурая масса кипит и пахнет карамелью. — Жжёнка, — поясняет он на испуганный взгляд, и опускает ложку в стакан. Вода шипит, закипая. — Аа, — выдыхает Дирк. Если бы здесь был Ян, давно бы разнылся про вред наркомании и что он никогда, ни за что… Машинально. Просто ради порядка. Макс протягивает Дирку стакан с золотистым раствором: — Хочешь? Не? А я всегда пью. Дирку достаётся карамель. Всё-таки, Макс очень добрый. Странно добрый. Они сидят рядом на подоконнике, спиной в темноту. Дирк грызёт жжёнку. Вдруг Макс гладит его по щеке: — Не грусти, воронёнок, — и голос у него такой чужой и далёкий, что кажется, он звучит откуда-то с погасших звёзд. Дирк задирает голову. Звёзды сегодня чудесные — словно жемчужины на чёрном бархате, яркие, крупные. Середина лета — а какие же будут в августе?.. — Ап, — Макс слегка придерживает его под лопатки, не давая упасть. — Ты куда? — Спасибо, — Дирк смущенно отводит взгляд. Да, тупо было бы сверзиться с четвёртого этажа заброшки. Смерть как раз для него. — Помнишь, какая сегодня ночь? — Солнцестояние? — Сегодня ночь Хозяина. И твоя. Глаза у Макса в полутьме совсем чёрные от огромных зрачков. Это пугает. Дирк сглатывает: — С-слушай, я не уверен. Ну, что хочу. Это же ещё ритуал какой-то, да? В крепость ехать… Макс смотрит на него спокойно и очень внимательно: — Ты дал слово, что не повернёшь. Пути назад нет. Горячие пальцы снова скользят по щеке, вниз по шее, по сонной артерии… — Да пошёл ты! — вдруг взвизгивает Дирк словно девка. — Не хочу! Отвали! Он бы ещё много чего сказал, но его прерывает громкое покашливание Йорга: — Извините, что нарушил идиллию, но тут вообще осталась вода? — Ой, не умничай, — огрызается Дирк. — Тебе не идёт. В кофейнике разве нет? — Мне зубы почистить, — зачем-то поясняет Йорг и садится на корточки. Они молчат, пока он с журчанием отмеряет себе в стакан — Дирк даже в сумерках видит, что с Флэшем Гордоном. И молчат, пока он в соседней комнатке возится, сплёвывая на хиппи. — До завтра, — Йорг заглядывает на кухню. — Кстати, праздничную декорацию проходить будем. Конфетти. Дирк молчит. Шутить у Йорга получается ещё хуже, чем дуться.***
Дирк ворочается на старом матрасе: с одной стороны жёсткий Ян, с другой — мягкий и чуть мокрый Арнольд. Стрёмно идти домой одному в темноте. Хорошо, мать думает, что он у Йорга. «Наконец-то ты общаешься опять с однокурсниками, а не с этим испитым оборванцем! Может, даже попробуешь учиться? Хотя бы для разнообразия?..» А вот и будет! Он будет учиться! И играть будет! Дирк сердито ёрзает, и вдруг Ян, не просыпаясь, закидывает длинную ногу ему на бедро. — Сле-зай! — шипит Дирк. — Вырастил тут! Он кое-как выползает из-под комариной конечности — и натыкается на Макса. Тот сидит на полу и молча, спокойно смотрит. Дирку от этого взгляда не по себе. Будто не человек — идол какой с черными провалами глаз и равнодушной улыбкой. — Ты готов? Пошли, — Макс встаёт, и Дирк идёт за ним следом. Зачем — он не знает и сам.***
Он дрожит, голый, на коленях перед алтарём. Алтарь — это гора кирпичей с перевернутым крестом из рассохшихся досок. Ещё Макс притащил огромную чёрную книгу, которую они вместе спёрли как-то у одного букиниста. Дирк не знает, что там — раньше Макс не разрешал ему открывать, говорил, слишком сильная магия. Макс нанёс ему на лицо и на тело узоры углём, жиром и кровью. Жир странно пах, сладким, травяным духом, и голова у Дирка вскоре стала кружиться — неприятно, до тошноты, как от качки. Пол весь ходит ходуном, а в ушах нарастает гул. — Это Хозяин идёт. Он почти здесь, — шепчет Макс. Дирк вяло мычит, в основном, желая спросить, почему Макс не голый, а в джинсах и вольфсбургской футболке. Потом вспоминает, что Макс демона уже запустил. Ещё одного, наверно, не надо. Они вдвоём в очерченном круге. Макс читает из книги на странном, клекочущем языке, и торжественно даёт Дирку глотнуть вина из чёрной пиалы. Вспомнив, что бывает потом, Дирк открывает рот, и Макс кладёт ему на язык небольшую облатку. Она очень сладкая, слаще чем рафинад, и в голове вдруг всплывают строки Писания про горький свиток божьего откровения. Но Сатана, как водится, поприятнее. — Постой, не глотай, — Макс показывает Дирку, что надо делать — садится на корточки и прижимает одну руку к затылку, а другую к ступням. — Возьми её под язык и повторяй за мной: всё, что между моими руками… — Ффё, что между руками… — Всё тело и душу мою… — Тело и дуфу мою. — Отдаю тебе, Сатана. — Отдаю фебе. Блядь. Тебе, Сатана, — с усилием заканчивает Дирк. — И чего? — Глотай, — командует Макс. Дирк послушно сглатывает облатку — да она и так почти растворилась. Он с сомнением ждёт. — Хороший мальчик, — улыбается Макс. А потом ногой размыкает круг: — Налетай.***
Дирк с криком вскидывается на матрасе. В первую секунду не верит, что это был сон, просто сон, и в ужасе ощупывает своё тело. Но на животе не проступают больше кольца Червя, это просто жирок. Да и укусы рубиновоглазых летучих мышей — на самом деле лишь комариные. — Ты чего? — Ян, заспанный, тёплый, с тревогой заглядывает Дирку в лицо. — Да так, сон плохой. — Может, воды? — Не, я сам возьму, — Дирк машет рукой и перелезает через Арнольда, который дрыхнет всё так же крепко, просто чуть сменяет тональность храпа. За ним, уже не на матрасе, а на куче тряпья, лежит Макс. Но не понять, спит он или нет — из-под куртки торчит только тёмная прядь. Дирк проходит на «кухню». Зажигает керосинку и ставит новый кофейник — в бутылках ещё осталась дождевая вода. Всё тело ломит, словно от гриппа — хуже отходняков после чёрного. Дирк растирает лицо, трёт запястья. Спина и ноги болят, а хер саднит, как будто хорошо подрочил. Причём дрочил ему сам Сатана своей когтистой рукой. Задница тоже саднит. Но об этом лучше не думать. Дирк мотает головой. Это всё потому что у него девки нет. Вот и чудится всякое. И у Макса девки нет. Не так уж он крут. И вообще, чернокнижие — глупость какая… Повинуясь внезапному чувству, Дирк стаскивает футболку и джинсы. Немного помедлив, снимает трусы. Берёт одну из бутылок с водой, отходит чуть в сторону и опрокидывает над головой, смывая остатки угля и крови.