Сдаться без боя

— Я уже отморозил зад в этом сугробе. — Хватит ныть, Роуч, я почти закончил. — МакТавиш покрепче затянул на бедре сержанта бинт, который норовил распуститься. Гэри не откликнулся, продолжая наблюдать за заснеженной местностью. Или, по крайней мере, за тем участком, который можно было разглядеть сквозь деревья. МакТавиш наконец убедился, что повязка крепко держится на ноге, и провел рукой по шине. Левая нога Роуча изрядно пострадала: сначала его подстрелили в бедро, после чего он свалился со снегохода и сломал голень. Поразительно, что он вообще оставался в сознании, пока они искали укрытие, и вырубился, только когда МакТавиш занялся переломом. Зато когда Соуп начал латать дырку от пули, чертов салага очнулся и принялся жаловаться на онемевшую задницу и боль в ноге. МакТавишу очень хотелось плюнуть и бросить напарника на растерзание русским. Неужели Прайс чувствовал себя такой же нянькой, когда работал в паре с Соупом? Не то, чтобы МакТавиш тогда отводил душу в нытье, разве что дело касалось дождя или собак. МакТавиш подтянул воротник повыше и начал паковать аптечку. Позади него Гэри неловко пошевелился, прислоняясь головой к дереву. — Эй, капитан… — Чего тебе, Роуч? — У тебя есть подружка? — Нет. — Нет? — Нет. — Не то время, не то место? — отважился развить мысль Гэри. — Или, может, это парень?.. МакТавиш угрожающе прищурился, обрывая мысль сержанта. — Ладно, ладно, боже! Я просто поддерживаю разговор! — Сандерсон вскинул руки, притворно прося пощады. Командир ковырялся в недрах своей куртки, пряча аптечку обратно во внутренний карман, и на извинения отвечать не стал. — Нет, у меня нет девушки. Никогда не хватало времени остепениться, — МакТавиш оправил одежду и поднял с земли пистолет. — Как насчет тебя? Нашел возлюбленную? — А то, — ответ Роуча прозвучал с гордостью, — ее зовут Мила. — Да ну? Сержант только закатил глаза: — Так точно, встретил ее пять лет назад. Такая красавица, — сонно пробормотал он, опуская подбородок на грудь. Засыпать после потери крови — последнее дело, так что МакТавиш с силой хлопнул Гэри по руке. Тот, подскочив, очнулся от ступора и почти огрызнулся на капитана, но непроизвольно дернул ногой и от боли повалился набок. Капитан прижал его нижнюю половину к земле, пока Гэри трепыхался в сугробе. Он надеялся, недавний рекрут особой воздушной службы выдержит, не заорет благим матом, и Сандерсон не подвел — прикусил собственную руку и не проронил ни звука. Обыскивающие территорию русские все еще не подозревали, что ходят совсем рядом. Сержант справился с приступом и остался лежать на боку, тяжело дыша в перчатку. — Если у тебя есть хоть капля мозгов, больше ты такого не выкинешь, — попрекнул МакТавиш. Роуч промолчал, побоявшись, что сорвется в вопль, и лишь свирепо посмотрел в сторону капитана. МакТавиш, игнорируя взгляд, протянул руку, дождался, пока Гэри неохотно возьмется за нее — движение снова побеспокоило рану — и с легкостью усадил того прямо. — Значит, так, оставайся здесь… — Как будто я могу куда-нибудь уйти, сэр. —… а я постараюсь найти нам другой снегоход. — Да какая разница? Все равно нам не жить. — О чем ты, черт побери? — Капитан развернулся к сержанту. На лице Роуча, запорошенном снегом и льдом, отражалось полное умиротворение. — Я имею в виду это все, — Гэри обвел окружающее театральным жестом, — ничего этого никогда не было. Наверное, это просто бред из-за лекарств. Вот теперь МакТавиш почувствовал себя серьезно сбитым с толку. Какого черта он несет? — Роуч?.. — Соуп, Роуч мертв. — Голос Прайса зазвучал изо рта Сандерсона. МакТавиш отшатнулся назад и вздернул оружие. Роуч, похоже, ничего не заметил и продолжил спокойно взирать на командира. — Прайс? Роуч приготовился отвечать, но раздался выстрел; голова Гэри стукнулась о дерево, и его тело повалилось на землю. В середине лба Роуча зияло отверстие. Какое-то время Соуп оторопело смотрел на тело, затем медленно перевел взгляд на ручеек крови. — Он был хорошим солдатом, все они были. Пусть утешится тем, что умер за высшую цель, — донесся из-за спины голос Шепарда. Соуп бросил пистолет-пулемет и, разворачиваясь, потянулся за пистолетом. Генерал стоял прямо за ним, живой и невредимый, боевого ножа видно не было. МакТавиш прицелился ему в голову, но Шепард держался все так же равнодушно, с прямой, словно шомпол, спиной, револьвер дымился в руке. — Какая жалость, что вы с Прайсом этого так и не поняли. — Ни один солдат не заслуживает такой смерти, Шепард, — прошипел Соуп, — особенно смерти от своих же. Тот разочарованно покачал головой и начал медленно, обыденно разряжать магнум: — Они — необходимая жертва. Соупа охватила ярость. Генерал защелкнул барабан, потянул курок, и в горле МакТавиша запершило, на языке почудился знакомый привкус, он даже не смог пошевелиться, когда Шепард нацелился ему в грудь и нахмурился: — Историю пишут победители, солдат. Ты-то это должен понимать. Шепард спустил крючок. Соуп ощутил, как перехватило дыхание, и через мгновение уже захлебывался кровью. Колени подогнулись, и, упав, он из последних сил вцепился в шею, чтобы замедлить кровотечение. ***** МакТавиш вздрогнул и очнулся, спросонья продолжая сражаться с опутавшим одеялом. Кто-то схватил его за запястья и попытался прижать к кровати. Медленно до Соупа дошло, что он больше не задыхается от крови. Он приоткрыл веки, стряхивая дымку сна, и сосредоточился на противнике, но перед глазами все расплывалось, и если бы не знакомые очертания панамы, он, не задумываясь, набросился бы на врага. — Соуп, угомонись! Это я, Прайс! — Скрипучий голос старого друга привел МакТавиша в чувство. Проморгавшись, он, наконец, разглядел Прайса. Тот казался на редкость встревоженным. События последних семи дней всплыли в памяти, и МакТавиша словно окатило холодной водой, гася последние отголоски адреналинового всплеска в организме. Шепард пырнул его ножом. От воспоминаний рана заныла только сильнее, и МакТавиш застонал и откинулся на матрас. Прайс выпустил его запястья и с измученным выдохом осел на стул у изножья. Так больно: Соуп корчился, цеплялся пальцами за простыни, давился криком; вот бы его снова накачали обезболивающими, как до пробуждения! Даже вдохнуть было трудно — кожа на груди натягивалась всякий раз, когда легкие расширялись. МакТавиш вжался носом в подушку и сдавленно выругался. — Просто дыши, Соуп. Тебе бывало и хуже. Он посмеялся бы над умением капитана обходиться с больными, если бы не адское жжение в груди. Боже, как плохо! Прайс тихо наблюдал, как его друг справляется с агонией. Николай спал, и будить его смысла не было, а доктор три часа назад уехал пополнить запасы. Пройдет какое-то время, прежде чем он вернется. Доктор Станислав решил, что привлечет лишнее внимание, если просто заявится в госпиталь, возьмет лекарства и тут же отправится обратно домой. Прайс от души поблагодарил его за то, как он рискует ради Соупа. Запихав МакТавиша в крохотный вертолет после боя, Прайс большую часть полета наблюдал, как его друг исходит кровью и то теряет сознание, то приходит в себя с виноватым видом. Почти перед самой посадкой Прайс забоялся, что Соуп сдастся прежде, чем подоспеет помощь. Почти пятнадцать минут спустя Николай привел доктора Станислава, и тот взялся за работу. С тех пор прошла почти неделя. Соуп валялся в отключке все это время, и капитан снова начал переживать, на этот раз о том, что тот впал в кому. Судя по шишке на голове, Шепард явно не просто ткнул его ножом. «Мудила», — каждый раз при мысли о генерале Прайс едва сдерживался. Подумать только, ему ведь доверяли жизни, щенки вроде Джозефа Аллена и Гэри Сандерсона восхищались им, а теперь выяснилось, что именно он втянул страну в Третью мировую войну! И все во имя боевого духа и мести за погибших. С кровати Соупа донесся тихий усталый вздох, и Прайс с облегчением сжал переносицу: — Ты в порядке, приятель? — Давно я тут валяюсь? — Соуп попытался поменять тему. — Соуп… — Прайс. — Почти неделю, — ответил Прайс, потягиваясь на стуле. МакТавиш застонал и зажмурился. Почти неделя потеряна впустую, и тело по ощущениям весило тонну. — Где Николай? — В соседней комнате, спит, я надеюсь. Ты его порядком напугал, Соуп. «Это уж точно», — подумал Соуп с опаской, отпуская зажатую в кулаках простыню. — Новости какие-нибудь есть? — Ничего нового. Армии пригодились данные из компьютера Макарова, и говорят, он теперь в бегах. Еще объявили, что сто сорок один человек из тех, что захватывали убежище в Грузии, присоединились к ультранационалистам и что люди Шепарда их устранили. Как Николай сказал мне, в армии подозревают, что Шепарда мы убили ради компромата на Макарова. Ну и чтобы прикрыть свои задницы: вроде как это мы подставили Аллена в России, а не он. Так что, Соуп, мы с тобой в официальном розыске. — Ну, это просто великолепно, — пробормотал МакТавиш. Прайс никак не отозвался. Он вышагивал туда-сюда по комнате и время от времени поглядывал в затененное окно. МакТавиш сквозь прикрытые веки наблюдал за ним. Даже спустя столько времени казалось, будто он разговаривает с призраком, что друг вот-вот выйдет за дверь и бесследно исчезнет, прямо как пять лет назад. Он помнил, как сводила с ума неизвестность, жив ли Прайс или мертв. Постоянно помнить, как Захаев со своими ультранационалистами расстреливали Григгса и Газа, было мучительно, но во сто крат хуже было не знать ничего о судьбе собственного капитана. Пять лет в неведении. Какая-то часть его цеплялась за надежду, но по большому счету МакТавиш свыкся с мыслью, что Прайс не вернется. Он был готов похоронить прошлое и в полной мере использовать все, чему успел научиться у друга. И у него получалось: речи Прайса звучали в его голове, он повторял их Роучу, тот покорно внимал, если, конечно, не отвлекался на постоянную смену обстановки или не болтал сам. Думалось, Прайс гордился бы его педагогическими талантами: сержант мотал на ус каждое слово старших товарищей, особенно его и Гоуста. Соуп почти окончательно смирился, когда их послали на миссию в ГУЛАГ. Он не знал наверняка, почему заключенный номер 627 был так важен Шепарду, но какая разница — тот был военнопленным и не должен был оставаться в руках врага. По мере продвижения вглубь территории ГУЛАГа под вражеским огнем МакТавиш чувствовал, как прошлое остается позади, отставая все сильнее и сильнее, превращается в память, которую не хочется ворошить. Эта ниточка-связь совсем выпала бы из рук, если бы несчастливое столкновение Роуча с кулаком узника 627. И за миллион лет Соуп не поверил бы, что встретится с Прайсом, да еще и возьмет его на мушку собственного пистолета в русском концентрационном лагере. И вот так, запросто, он без лишних раздумий схватил друга и вывел его из ада, так сказать. Теперь они наравне, по крайней мере, в ранге, и Прайс уважал его капитанские решения, даже если и сомневался в способностях его людей (за исключением Гоуста, тот Прайсу пришелся очень по душе). Шепард ввел их в курс дела относительно миссии Прайса и положения с русскими и Макаровым: союзники проигрывали, ультранационалисты набирали мощь в Штатах, поймать Макарова было, как обычно, невозможно. Запуск ядерной боеголовки, погрузив во тьму Соединенные Штаты и уравняв шансы защитников и русских захватчиков, осветил для них план дальнейших действий. Шепард распределил силы по территории всей России, чтобы перевернуть вверх дном убежища Макарова и найти его; Прайс и сам Соуп отправились в Афганистан покопаться в сделках по поставкам оружия, зная, что так или иначе смогут выйти на след Макарова. Когда представилась возможность схватить дилера, ни он, ни Прайс не ожидали, что их атакуют свои же войска. Прайс пытался предупредить Гоуста и его людей о предательстве Шепарда, но не получил ответа даже после того, как они выбрались из боевой точки. Вся команда погибла от рук Шепарда и его своры предателей — «Теневой компании». Второй раз в жизни, не считая Прайса, Соуп терял всех друзей из-за очередного жадного до власти ублюдка. — Соуп, тебе что-нибудь нужно? — «Колес», и побольше, — честно ответил тот. — Могу дать только тайленол, — Прайс прошел в дальний угол комнаты к комоду. — Док привезет морфин только завтра. МакТавиш что-то недовольно пробурчал. Прайс сочувственно вздохнул. Вернувшись к кровати со стаканом воды и парой таблеток, он уместил их на прикроватный столик и склонился помочь Соупу сесть. Тот поначалу отмахнулся и попытался приподняться самостоятельно, но тут же закусил щеку, чтобы не заорать, — движение левой руки отозвалось жуткой болью в груди. После этого МакТавиш с неохотой позволил капитану приблизиться. Прайс ухватил подопечного за плечо и усадил, заставив опереться спиной на изголовье кровати. Тот благодарно кивнул, взял протянутые воду и пилюли, и, когда почти поднес к губам стакан, вспомнил, что забыл задать еще один вопрос: — А мы где? — Все еще в Афганистане. — Что это за дом? — Принадлежит другу Николая доктору Станиславу, русскому лоялисту. Он решил, что нам стоит помочь. — А раньше он так не думал? — Немного убеждения, и он решился. МакТавиш рассмеялся: — Еще бы не решился. ***** — Неплохой фонарь, Роуч, — прокомментировал МакТавиш, кидая Роучу пакет со льдом. Тот схватил снаряд на лету и приложил к набухшему фиолетовому синяку вокруг правого глаза. — Ах, этот? — едко ухмыльнулся Роуч. — Можешь за него капитана Прайса поблагодарить. — Я в курсе. — Я пытался тебя остановить, — вздохнул Гоуст. — Ну, знаешь, если бы ублюдок предупредил нас заранее, какого черта он задумал, я бы не врезал ему! — огрызнулся Гэри. Он приостановился, чтобы вдохнуть и посверлить Райли здоровым глазом, и снова накинулся на него. — И можно подумать, ты знал, что происходит! Тот пожал плечами: — Не знал, я так же испугался, как и ты, приятель. Но это не значит, что надо было кидаться на Прайса. Гэри попытался закатить глаза, тут же пожалел об этом и, скривившись, прижал лед к пульсирующему веку. МакТавиш покачал головой и потер ладони, пытаясь хоть как-то согреть их. Понять реакцию Гэри было несложно: никто не ожидал, что Прайс выпустит ракеты вместо того, чтобы повредить их. Выглядело так, словно он переметнулся к врагу. И тогда Гэри, потеряв всякий контроль, промаршировал прямо к капитану и сбил его с ног одним ударом кулака. Он орал на Прайса как припадочный, только капающей слюны не хватало. Тот, конечно, в долгу не остался: прервал поток брани ударом в живот и окончательно выбил из Сандерсона дух метким хуком в глаз. МакТавиш с парнями уже приготовились было растаскивать этих двоих, но по изумленному выражению лица Роуча поняли, что тот еще не скоро сможет стоять без поддержки. Прайс, не теряя времени, объяснил, что делал внутри субмарины: он изменил траекторию ракеты, и та, вместо того, чтобы приземлиться прямиком на Вашингтон, сдетонирует в верхних слоях атмосферы и породит электромагнитное поле, которое вырубит всю электронику в половине штатов на юге США. Да, это лишит американскую армию автоматических систем, но в таком же положении окажутся и русские. Это объясняло, почему Прайс сделал то, что сделал, и все, кроме Роуча, справились с изначальной оторопью. — Роуч, а где именно твоя семья? — спросил МакТавиш. — Прямо сейчас — без понятия. Мила провожала меня в Вашингтоне, но потом она могла вернуться в Пенсильванию. Мы там живем вдвоем. А мои родители, они в Вашингтоне остались, — спешно затараторил Роуч, откладывая в сторону пакет со льдом, — я им пытался звонить… — Ты что? — вмешался Гоуст. — Я пытался им позвонить. До того, как улетел в Казахстан с капитаном. До того, как русские начали вторжение. Я звонил, но они не отвечали. Я оставил сообщение, сказал, что со мной все в порядке и что я скучаю, — он пробежался пальцами по волосам и горестно продолжил: — Слушай, я знаю, что был не прав, но когда я увидел, что гребаная ракета ушла в небо, я просто сорвался, ясно? Я думал, Прайс нас предал, ты, — он ткнул пальцем в МакТавиша, — нас предал. Думал, что моя семья получила билеты в первый ряд на чертову Хиросиму: Возвращение. И, черт побери, чего ты ожидал от меня? Сжать зубы и смириться, как мужик? — Да, — бесстрастно ответил тот, — как мы все. — Я не смирялся. Он же новичок, Соуп, — произнес Гоуст. МакТавиш послал лейтенанту убийственный взгляд. Райли лишь пожал плечами, пряча веселый блеск в глазах за солнечными очками. — Я имею в виду, Роуч, что ты тут не единственный человек с семьей. У всех близкие в опасности, не только у тебя, но они не теряли головы. Ты потерял. Гэри прикусил кровоточащую губу и вернул лед обратно к синяку. — Прошу прощения. — Надеюсь, этого не повторится. — МакТавиш, выпрямившись, оторвался от стены и направился к выходу из комнаты. — Так точно, сэр, не повторится. ***** — МакТавиш, ты что вытворяешь? МакТавиш открыл глаза и обернулся к вошедшему в комнату Николаю. Тот сжимал в зубах сигарету и дымил так, что у МакТавиша засвербило в носу. Он сглотнул противный комок в горле и поудобнее развернулся на тахте. — Капитану Прайсу не понравится, что ты вставал, — Николай осуждающе обвел больного взглядом, чего Соуп предпочел не заметить. После таблеток он задремал, а когда проснулся в одиночестве, решил, что пора выбираться из кровати. Однако неделя без движения не прошла бесследно и принесла больше трудностей, чем можно было вообразить. К боли в груди добавилась небывалая слабость: стоило только опереться на руки, как локти подгибались, и Соуп валился на матрас снова и снова. В конце концов он зацепился за столбик кровати и, подтянувшись, сел, затем сбросил простыни и опустил ноги на пол. Двадцать минут он восстанавливал дыхание и разминал суставы, надеясь, что это хоть как-то поможет ему стоять. После разминки Соуп перенес вес на ноги, приподнялся и тут же повалился на колени. Еще через десять минут упорных попыток он встал, поймал равновесие и по стенке отправился в общую комнату. Из последних сил доковыляв до тахты, Соуп повалился на нее, перевел дыхание и помолился, что не выдает их местоположения, развалившись под самыми окнами. — Мне захотелось сменить обстановку, Николай. Как ты? — Думаю, это мой вопрос, дружище. — Николай показал на кровавую каемку на майке МакТавиша. — Вот дрянь! — Когда его последний раз перевязывали? — Ничего, я схожу за свежими бинтами. Не успел Соуп остановить его, как Николай уже зашагал в ванную, где бы та ни была. Соупу ничего не оставалось, кроме как откинуться на спинку и в ожидании считать трещины в стене напротив. Пару минут спустя Николай вернулся с марлей и аптечкой. — Тебе еще повезло, дружище, что Шепард целиться не умеет. МакТавиш только закатил глаза. Пуля прошла достаточно близко к сердцу, чтобы вывести его из строя, — чем не прицел? Николай сложил аптечку на низкий столик перед диваном и уселся рядом, пока Соуп стягивал через голову майку. Ткань под ней пропиталась насквозь. — Да уж, определенно пора перевязать. Соуп кивнул, и Николай принялся орудовать ножницами, отправляя грязные бинты прямиком в мусорное ведро. Повязки отдирались вместе с волосами на груди, и МакТавиш пожалел, что никто не подумал сбрить их раньше. Порез закровоточил еще больше: он был глубоким, длиной почти с карандаш, и гладким по краям. В голове Соупа опять вспыхнул образ Шепарда и ножа, который вот-вот вонзится ему в грудь, и он неосознанно коснулся раны пальцами, но Николай оттолкнул его руку. — Придется зашивать по новой. Пока русский счищал свернувшуюся кровь, обеззараживал и стягивал края медицинскими нитками, МакТавиша снова охватила дремота. Пытаясь согнать ее, он оторвался от спинки дивана, ухватился покрепче за подлокотник и уставился на Николая. — Наверное, открылась, когда вставал, — пробормотал Соуп. — Еще один повод оставаться в постели, ковбой. — Вот как? — Именно так, приятель. В таком состоянии от тебя никакого проку. МакТавиш молча перевел взгляд на стену. Свет закатного солнца, едва проникая в зал сквозь задернутые занавески, окрашивал ее в розовый. Николай завязал узелком концы бинтов так, чтобы и повязка не сползала, и Соуп мог дышать грудью. — Неплохо, неплохо, — ухмыльнулся тот. Пока Николай подбирал ответ на комплимент, дверь резко распахнулась, и русский схватился за пистолет. За дверью оказался Прайс, однако одет он был не по-своему и легко сошел бы за местного, если бы не очевидное американское происхождение. На лице его отразилось недоумение и тут же сменилось озабоченностью: — Соуп, почему ты не в кровати? — Не спится, — отозвался МакТавиш. Прайс оглядел его, Николая, затем перевел взгляд на журнальный столик: — Хм-м… швы порвал, да? — Типа того, — МакТавиш подобрал майку и, морщась, принялся ее натягивать. Николай ловко собрал аптечку, пробормотал что-то про еще одну сигаретку и ретировался из зала, как будто ожидал ссоры и не хотел вмешиваться. Прайс проводил русского взглядом и пинком закрыл за ним дверь. — Ты узнал, что случилось с остальными? Прайс скривился: — Выжившие вместе с военными охотятся на нас, разумеется. «Разумеется», — отметил про себя МакТавиш. — Прайс, нам нельзя тут больше оставаться. — Знаю, знаю. Мы уйдем завтра. Разговор затих. МакТавиш сидел на краю тахты и постукивал босой ступней по пыльному полу — явно волновался. Прайс с тревогой наблюдал за ним: его друг сильно переменился за последние годы. Соуп никогда не отличался буйным нравом, но сейчас держал себя совсем по-другому, стал куда серьезнее и уж точно ответственнее. «Хотя чувство юмора никуда не делось», — хмыкнул капитан. Пока его не было, Соуп обзавелся шрамом, пересекающим лоб и правое веко, и загнанным взглядом, характерным для многих в их профессии. И нынешняя передряга тревог не убавила. Наверное, следовало бы спросить, в чем дело, но Прайс знал, что никакие слова не облегчат Соупу душу. Он сам решил винить себя за смерть своих ребят, как тогда, много лет назад, когда Захаев расстрелял Гаса и Григгса. Соуп скорбел, и лучше оставить его в покое, пока он держится на плаву. — Думаешь, они знают? — Кто, Соуп? — хотя несложно было догадаться, кого МакТавиш имел в виду. — Семья Сандерсона. Думаешь, они знают, что с ним случилось? — В смысле, если они выжили в Нью-Йорке? Сомневаюсь. В шестичасовых новостях не рассказывают о том, как командование жертвует своими же солдатами. — Прайс раздраженно фыркнул и направился к кухне. — Может, так оно и лучше, когда не знаешь. Ты есть хочешь? — Умираю от голода. Прайс что-то проворчал вместо ответа и принялся обшаривать полки в поисках съестного. МакТавиш, в свою очередь, принялся обреченно разглядывать потолок. Начался новый день, а значит, и еще один шанс исправить мир к лучшему.