Не видишь

      Люблю. И не могу оставить чувства, Джим, — шептал растерянный, не прячущий дрожащих губ. — Эмоции сломили логику, и я — бесповоротно одержим. Я больше не могу не замечать горячих рук, улыбки яркой, чистой, путающей мысли, едва заметных впадинок у сильных плеч, твоей танцующей у края хрупкой жизни и наших частых, между делом нежных встреч. Один лишь взгляд, одна улыбка, и я теряюсь, оступаюсь, падаю назад. В присутствии твоем пространство — слишком зыбко.       А ты глядишь, смеешься и, возможно, рад.       Не видишь: выворачивает наизнанку, ломает напрочь сотни сураковских лет. А ты смеешься — и протягиваешь вновь приманку, отравленную ядом, будто крысе. Разве нет?       Но я люблю. Неважно, как ты смотришь, что говоришь, что просишь — и о чем молчишь. И даже если вновь нечасто ты приходишь сыграть со мною в шахматы, ловя ночную тишь. Я рад уже тому, что ты живешь и рядом, что я могу порою просто наблюдать, ловя забавные, улыбчивые, ласковые взгляды. И радуясь тому, что просто позволяешь это ощущать. Что позволяешь наблюдать из-за твоей спины, даря улыбку нежную — лишь мимолетом, когда тебя трясет от адмиральской тишины, а шаттл там, внизу, уже готов к опасному полету.       И даже если в этом твоя воля, я не уйду: для этого не хватит скудных моих сил.       И даже если ты не хочешь: я прикрою, приму удар, какой бы боли он ни приносил.