Три голоса

Облаченная в черное девушка с расписанными под ожоги руками и нарисованной кровью на лице медленно идет к сложенному из кирпичей столу, изображающему наковальню Аулэ. Он видел это уже сотни раз с тех пор, как Книга попала к Людям. История, написанная кровью, превратилась в игру… По крайней мере, они знают правду, хоть и считают ее вымыслом. Впрочем, и это к лучшему – пусть смотрят своими глазами. Девушку толкают на «наковальню» – и ему кажется, будто это в его руки впиваются, как тогда, грубые пальцы Оромэ. Но это лишь воспоминание – на самом деле юноша в кожаных доспехах, изображающий Великого Охотника, соблюдает должную осторожность. Ведь это всего лишь игра. Только у девушки, играющей роль Крылатого, на этот счет совсем иное мнение. «Дитя неразумное, что ты делаешь, зачем?!» Вспыхивают на опущенных веках таблетки для розжига костра. Разносится по лесу отчаянный крик. Остальные игроки, на миг растерявшиеся, почти одновременно срываются с места, осознав, что сделала с собой их подруга. Тушат пламя, вызывают «скорую помощь», кто-то пытается перевязать обожженное лицо. Но зрение уже не спасти. По крайней мере, доступными людям способами… Она слышит вокруг какие-то голоса. Кажется, она потеряла сознание от боли. Открыть глаза не выходит – верно, они ведь обожжены… Она так хотела испытать то же, что чувствовал тот, кого она в мыслях своих зовет Учителем… Что теперь будет? Голоса слышны уже ближе и отчетливей. Она вдруг понимает, что не может пошевелиться – просто не чувствует тела. Может, она все еще без сознания? Но кого тогда она слышит? Становится страшно. Неужели это – Смерть? В сознание врезается голос – надменный и холодный, настолько безжалостно-режущий, что слышать его почти физически больно: – Видишь, что творят твои последователи? – кажется, говорящий зол и доволен одновременно. – Я исправлю. Этот голос совсем иной – мягкий, глубокий, успокаивающий боль. Она чувствует, как прохладные пальцы касаются опущенных век. Значит, она все же жива? Или это галлюцинации, порожденные агонией умирающего мозга? Ведь больше она не чувствует ничего. – Все будет хорошо, – обещает обладатель того же голоса. Почему-то она уверена, что это его руки сейчас бережно касаются ее обожженных век. И ему невозможно не верить. Странно, но боли нет. Нет ничего, кроме ласковой Тьмы вокруг и его прикосновений. – Тано… – третий голос, выше и резче, подобный звону клинка, но, в отличие от самого первого, лишенный злобы. – Я справлюсь, – отвечает тот, кого назвали «Тано». Тано?! Невозможно! Или?.. Она пытается заговорить, но не выходит. Вновь ее накрывают сомнения: существует ли она вообще? – Тано! – вновь повторяет третий голос, на этот раз настойчивее. Говорящий явно обеспокоен. – Я справлюсь, ирни, – спокойно отвечает… Мелькор? Голос его чуть дрожит от напряжения. Она не может видеть, но воображение дополняет картину, и перед мысленным взором отчетливо встает Черный Вала, мягким но уверенным движением отстраняющий ученика. – Это моя вина, – с горечью говорит… Ортхэннэр? – Не твоя, – твердо возражает тот, кому невозможно не верить. – Ты сделал все что мог – даже больше. В конечном итоге Книга все равно должна была попасть к Людям. Она принадлежит им по праву. – Но разве можно?.. – вскидывается Ученик. – Не стоит никого обвинять, – с некоторым нажимом говорит Учитель. – Давай просто надеяться, что эта девочка все поняла – и ее друзья тоже. Ортхэннэр в ответ молчит, лишь вздыхает рвано. Чуткие пальцы больше не касаются ее век – но открыть глаза по-прежнему не выходит. – Возвращайся, – мягко говорит Мелькор, и она чувствует, как кто-то осторожно проводит рукой по ее волосам. Странно, но, кажется, его прикосновения – единственное, что она здесь чувствует. И где это «здесь»? Неужели – в Пустоте?! – Возвращайся! – уже настойчивее повторяет Крылатый Вала. – И больше так не делай. Его голос звучит настолько ласково, почти по-отечески, что слова совсем не воспринимаются как укор. Так родители просят ребенка быть аккуратней, смазывая зеленкой его разбитые коленки. И она возвращается, постепенно начиная вновь ощущать собственное тело. А вслед ей несется надменное: – Ты не в силах уберечь всех! Она уже не сомневается, что этот голос принадлежит самому Эру – как не сомневается и в том, что отвечает ему не кто иной, как Мелькор. Уже открывая глаза, она слышит ровное и уверенное: – Посмотрим. И почему-то верит, что Эру ошибается. И беззвучно шепчет, зная, что ее услышат: – Я все поняла… Учитель.

***

Шрамы хорошо заметны на светлой коже, но совсем ее не портят. Она почти никогда не прячет их под макияжем. «Это напоминание, – каждый раз терпеливо объясняет она. – О том, как делать не надо». И добавляет – про себя, ведь иначе ее сочтут безумной: «И о том, что мы по-прежнему – не одни…» Сегодня – ее первая игра с тех пор, как она едва не выжгла собственные глаза. Сегодня – ровно год с того дня, когда она побывала в Пустоте. Это настолько оторвано от реальности, что порой случившееся кажется ей сном или безумной фантазией. Но ее собственные глаза говорят об обратном. Сегодня она снова сыграет его. Пройдет под сводами ненастоящей кузницы в «окровавленных» черных одеждах, и на руках ее повиснет цепь – на самом деле не слишком тяжелая, но для нее все же не легкая. И «Оромэ» обездвижит ее руки – не только для достоверности игры, но и потому, что в глубине души боится, не зная, что она натворит в этот раз. И «Курумо» склонится над ней с «раскаленным» шипом. А после она подойдет к проему, давным-давно, еще до их прихода сюда пробитому в кирпичной стене старого, полуразрушенного здания – и шагнет «за Грань». Кто-то мог бы сказать, что после всего случившегося с ее стороны кощунственно участвовать в подобном действе. Но она уверена, что все иначе: ведь книги, фильмы, ролевые – все это позволяет людям помнить. А еще помогает верить. Помогает жить. И она точно знает, что тот, кого она изображает сейчас, опрокинутая на импровизированную наковальню, за это ее бы не осудил.