Мгновение

      Юная леди Аоки была в достаточно непривычном для себя мечтательном настроении. Несмотря на свой небольшой возраст и энергичный живой характер, она по велению своей совести и чувства долга выполняла множество обязанностей, в значительной мере разделяя со своим отцом и старшим братом власть в префектуре Юдзуки. Аоки была немного идеалистка и сама легко признавала это, однако серьёзная методичная работа, всегда требующая от принцессы рассудительности и здравого подхода, рано заставила ее забыть о чрезмерно наивных грезах. Занудой она не сделалась, разумеется, многие отмечали ее лёгкий, весёлый и даже непосредственный нрав, но все же не в привычках химе* было позволять себе много думать о каких-нибудь нелепых глупостях.        Но прямо сейчас ее поведение и даже мысли ничем не отличались от мыслей обычной молодой девушки, ещё даже почти девочки. Если говорить конкретнее, ей понравился один человек. И не просто по-человечески, а именно с тем самым особенным оттенком, который обычно предшествует появлению романтической симпатии. Это было немного странно, потому что у Аоки никогда раньше не было времени на подобные вещи. Однако Юдзуки-химе, несмотря на то, что она еще не испытывала ничего похожего, не сумела бы спутать эти внутренние предвестия чувств с чем-нибудь другим.        Принцесса чуть улыбнулась и подошла к зеркалу, поправляя сложную причёску. Она привыкла справляться с такими вещами сама, прибегая к помощи служанок лишь изредка, хотя в этом и крылось целое искусство. Пряди медово-русых волос струились под ее ловкими пальцами. Юдзуки очень хотелось выглядеть красивой…       Тем самым человеком, заставшим ее впервые ощутить намек на особенное волнение, являлся Ник Ямитсэки, приёмный сын леди Мегуми-сама, главы клана, где химе сейчас находилась с дипломатической миссией. Это и впрямь оказалось неожиданно для самой Аоки, которая хоть и имела желание найти новые знакомства, но на такой эмоциональный отклик ни разу не рассчитывала. Ник и его сестра-близнец Карин были одного возраста с принцессой, и про них ходило множество неприятных слухов. Говорили, что они несдержанные дикари, двое похотливых животных со странными наклонностями, что они ужасно воспитаны и вообще безродные бродяжки…        Личная встреча легко опровергла всю эту ерунду. Хотя Ник и впрямь не был похож на глассердских аристократов. Не только и не столько из-за своей внешности, легко выдающей иностранное происхождение, сколько из-за чего-то более глубокого, внутреннего. Аоки слышала, что Мегуми-сама взяла близнецов с улицы, и, наверное, поэтому было в их манерах что-то такое резковатое, очень твёрдое и даже немного грубоватое. Этикет, однако, они отлично знали и держали себя вполне уважительно — ну во всяком случае Ник, — что лишало глупые слухи смысла. Когда девушка познакомилась с Ямитсэки, то нашла его как человека гордого и вспыльчивого, с сильными, без всяких сомнений, страстями, но при этом проницательного, насмешливого и умного; и по своей сути, что парадоксально, скорее доброго, умеющего быть вежливым, интересного собеседника. Химе было занимательно беседовать с ним, и она понимала, что хотела бы узнать его мнение о ещё многих вещах. У него были независимые свободные суждения, и…        «Пойду встретиться с ним, — решила Аоки, приведя себя в порядок и немного покрутившись перед зеркалом. Переговоров с главой клана, ради которых девушка, собственно, и прибыла, на сегодня назначено не было. Внутри слабо вспыхнуло лёгкое смущение. — Боги Великие, надеюсь, он не сочтёт, что я слишком навязчива…».       Но поделать с собой что-то оказалось выше ее сил. Этот юноша и впрямь заинтересовал принцессу. Возможно даже, что как раз-таки из-за своей непохожести на других людей ее круга.        Ника она застала за тренировкой — он повторял пятую и шестую фигуры из сложного танца Летнего Полнолуния, то есть бланш-шпагат и двойное сальто. Нельзя сказать, чтобы у него это выходило хорошо. Не с точки зрения техники — здесь все было в порядке, а с точки зрения выразительности.       Юдзуки уже поняла, что с традицией глассердского танца, совершенно обязательного для изучения всем отпрыскам знатных семей, у Ника вообще достаточно сложные отношения. Кажется, он просто не понимал подобных вещей. Впрочем, Аоки, хоть и она сама любила танцевать, признавала, что эта традиция, уже сделавшаяся своеобразным подобием культа, доведена до абсурда. Все глассердские танцы очень сложны в исполнении, хороший навык в этой области требует очень долгих, тяжёлых и зачастую болезненных тренировок, в то время как далеко не всем людям нравится заниматься подобным.        Ямитсэки вот явно не нравилось. Он наверняка с куда большим удовольствием оттачивал бы своё умение в сражениях, а не в танцах, которые требовали чуть ли не больше выносливости, чем любые битвы. Сейчас маг уже, кажется, едва ли не ругался, повторяя одно и то же. Он находил это пустой тратой времени и сил — времени и сил, которые можно было бы употребить на нечто более полезное.  — Химе-сама, — однако заметив ее, Ник поклонился, потому что статус его семьи был гораздо ниже статуса ее. — Очень приятно вас видеть, — и это прозвучало вполне искренне, без какой-либо наигранности, неприязни или недовольства.  — Добрый день. Я вас не отвлекаю, Ямитсэки-сан? — с проскользнувшей едва заметной неловкостью осведомилась Юдзуки, вежливо ответив на поклон. Вообще она не обязана была это делать, но ее отец и брат так скверно относились к потомкам Ями-но-Шин, что Аоки не могла не пытаться искупить их откровенное презрение к будущим союзникам своим дружелюбием и вежливостью.        Он покачал головой, опускаясь на отдраенный пол, на котором кое-где виднелись кровавые следы. Из-за того, что многие движения исполнялись на носках, а тренировались зачастую босиком, практически у всех исполнителей ноги были стёрты.  — У меня все равно ни черта не получается, — фыркнул иной. — Не понимаю, что я делаю не так. — Ну, — Аоки немного смутилась и, подойдя поближе, опустилась рядом. — Вообще-то вы делаете все правильно. Но с технической точки зрения. Выразительность страдает, потому что вы не понимаете саму сущность танца, — она виновато осеклась и покачала головой. — Извините, пожалуйста. Я вовсе не имела намерения поставить себя выше вас.        Однако он выглядел скорее просто заинтересованным, чем сколько-нибудь задетым. В его чуть прищуренных ярких голубых глазах мелькнуло любопытство. Юдзуки украдкой поёжилась, снова ощутив дыхание чего-то нового, особенного трепетного волнения, в глубине своей груди.       Вообще-то Ник и его сестра Карин были красивыми, несмотря на то, что такая внешность — большие светлые глаза и светлые волосы — абсолютно шли вразрез с классическими глассердскими стандартами красоты. Лица близнецов и были очень похожи между собой, почти идентичны, а Карин была симпатичной, с вполне женственными чертами, но Ника, хоть он и обладал достаточно изящным телосложением и, как и все маги, в доказательство колдовского могущества носил волосы длинными, невозможно было принять за девушку. В нем было что-то такое, что свойственно в основном воинственным лотарам, — что-то весьма твёрдое, резковатое, даже жестокое, очень… очень мужское, читающееся скорее в мимике и в общем выражении, чем в чём-то конкретном. И Аоки, которая всегда считала, что касающиеся пола предрассудки столь же глупы, сколь и предрассудки, касающиеся расы или происхождения, эта особенность очень нравилась, если честно. Это так ее… волновало, даже слишком волновало.  — Все в порядке, химе, — просто заверил он. — Но теперь вы меня заинтересовали. Может быть, вы объясните, что именно я упускаю?        Она посмотрела на собеседника со слабой тенью сомнения.  — Я могу попытаться. Но вы точно не против?  — Не против. Совершенно точно.        Она задумалась, подбирая слова.  — В каждом танце есть история. Это не просто последовательность движений. И когда мы танцуем, мы должны жить только этой историей, распахивая свою душу. Мы ведь заучиваем все не только для того, чтобы не покалечиться, но и для того, чтобы тело двигалось само, без участия разума. Потому что едва ты отвлекаешься, вспоминая, какой элемент следующий, ты тут же начинаешь думать и о том, что тебе больно, ты устал и как бы не запутаться. Весь хрупкий мир, в который нужно перенести себя и зрителей, ускользает, и это становится просто чередой бессмысленных трюков под музыку. Танцем нужно дышать, — она недовольно покачала головой и слегка виновато улыбнулась.       Ник, внимательно ее слушавший, немного склонил голову набок, ожидая продолжения.  — Пока я не слишком понимаю, химе-сама. Учителя постоянно твердят нечто подобное, но для меня это лишь череда симпатичных метафор.       Пожалуй, это не так просто объяснить, как она полагала. Наверное, на практике и с живым примером показать, объяснить и даже попробовать научить будет гораздо легче. Принцесса задумалась, подбирая танец.        Для начала надо взять что-нибудь, что было бы близко самому Ямитсэки, потому что чтобы полностью пережить историю и внушить настроение, чуждое тебе, требуется огромное мастерство. В глассердском танце распределение ролей не зависит от полов, но Юдзуки показалось, что такому человеку, как Ник, будет комфортнее стать ведущим партнером. Но вот самой Аоки в роли ведомой будет не так просто показать то, что она хотела. Значит, надо вспомнить что-то такое, где танцующие держатся более-менее на равных…        Химе поднялась, вновь почувствовав короткий укол смущения. Да, кажется, она нашла то, что нужно.  — Разрешите мне показать? — вежливо, с обычной доброжелательностью, уточнила девушка.        Ямитсэки кивнул, поднимаясь следом за ней. — Полагаю, вы меня очень обяжете.        Аоки улыбнулась — и тотчас отвела глаза, потому что Ник смотрел на ее улыбку как-то по-особенному. Впрочем, стеснялась леди не только из-за этого. Танец, который она хотела предложить, считался достаточно смелым, уж чуть ли не вульгарным, — в нем было слишком много откровенной страсти. Однако, учитывая темперамент близнецов, это напротив было хорошо. — Вы знаете Поцелуй Пламени? — уточнила она.        Ник чуть удивлённо вскинул бровь, однако достаточно спокойно и невозмутимо подтвердив, что ему известен этот танец. Аоки украдкой вздохнула с облегчением и, ещё раз взглянув на Ямитсэки, приняла начальную стойку. Маг тоже встал так, как полагалось, ожидая от химе дальнейших объяснений. Он, видимо, даже был слегка заинтригован происходящим.        Следовало признать, что она выставляла себя не в самом лучше свете. Отец и старший брат Аоки едва ли порадовались, если бы узнали, что она собирается станцевать нечто подобное. Но ей непременно требовалось отринуть все это сейчас, освободиться и забыть о любом стеснении.        Зеленые глаза отразили хитрые игривые блики, — в них мелькнуло нечто невероятно притягательное и томное. Аоки чуть прогнулась в спине и изящно провела рукой с полусогнутым запястьем в воздухе, как будто прося кого-то невидимого окинуть взглядом пространство. Потом прогнулась сильнее и горько приложила эту же руку к своему лбу.  — Сегодня такой чудесный вечер, — стала вслух комментировать принцесса. — Но мне так одиноко. — она грациозно повернула голову в сторону своего партнёра и медленно опустила ладонь. На ее губах расцвела лёгкая улыбка. — Я заметила вас, — она невероятно изящной волной вернула своё тело в прямое положение и, вытянув носок, провела ногой в воздухе, выполнив пируэт. — О, похоже, вы меня заинтересовали…        Она, двигаясь в ритме неслышной музыки, чуть вильнула бёдрами, легко подпрыгнула, непринуждённо приземлившись на носочки.  — И я собираюсь приблизиться, чтобы узнать вас.        Ее действия, в отличие от слов, сразу нашли отклик. Аоки немедленно осознала, что ее услышали, что сейчас ее полностью понимают. Ник, стоящий с закинутыми за спину руками, повернул голову в ее сторону, и девушка без затруднений прочла в чужом взгляде, что они пишут одну и ту же историю. Он, безусловно, ухватил суть. И хотя Ямитсэки не стал ничего озвучивать вслух, химе прекрасно услышала в своей голове: «Я заметил вас, — он двинулся по направлению к ней, проведя по полу носком и чуть наклонившись корпусом вперёд. — Вы меня весьма заинтересовали». У мага, несмотря на его достаточно юный возраст, и впрямь была какая-то очень мужественная, резковатая, вызывающая пластика. Но своеобразного очарования это ничуть не было лишено.       Аоки выполнила ещё один пируэт, после чего ненадолго замерла: — Вы мне понравились, — игриво заметила химе, сложив руки определённым образом. А потом, приподнявшись на носках, позволила стройной голени на секунду мелькнуть в воздухе. Ее юное тело приняло такие пленительные очертания, что это выглядело откровенно. — И теперь я хочу понравится вам.        Они медленным плавным шагом прошлись по кругу, не отводя взглядов, не сокращая расстояния и не сближаясь, слегка насмешливо изучая друг друга. Глаза в глаза. В двух сплетающихся взглядах начали тлеть мерцающие тёмные искры, предвещающие нечто. Трепет напополам с ленивым шармом: «Расскажите же мне о себе». Мимолётный синхронный жест, такой уверенный и манящий, напоминающий приглашение, но пока игривое и нечёткое: «Разгадайте мои тайны».        Ник, выполнив свой элемент, шагнул вперёд, сокращая расстояние. Их движения тесно сплелись между собой, но ещё не соединились во что-то одно. Дразняще близко, совсем рядом, почти как пара, но все же ещё нет… Зрительный контакт все также неразрывен, глаза напротив мерцают каким-то первобытным диким пламенем. И уже нестерпимо хочется коснуться, но пока ещё нельзя, пока — рано. Руки очерчивают контуры чужого тела, но не дотрагиваются, замирая в миллиметрах от кожи или ткани одежды, — только больше будоражат, придавая всем па огненную выразительность. Она чувственно прогибается — и он вроде бы поддерживает за талию, но на самом деле даже не трогает. Иллюзия. Прекрасная замысловатая иллюзия.        И она, подразнивая, все такая же прекрасная и пленительная, с лёгким смешком хочет ускользнуть, подобно миражу. Хочет проверить, последует ли он за ней. И в ответ на это он наконец легко подхватывает ее на руки: «О, вы очень понравились мне». И это произошло так… именно так, как это должно быть — и требовательно, и уверенно, и с безумной осторожностью, как если бы партнерша была хрупкой статуэткой, которую можно разбить. Ненасытная жадность, подавляющая доминантная натура, — вместе с болезненным трепетом.        Аоки украдкой выдохнула. Он поднял ее так, как будто она решительно ничего не весила, и оказаться в этих сильных руках было так… так по-особенному волнительно. Хотя она впервые танцевала в паре с Ником, она ни секунду не смогла сомневаться в нем. И, что неожиданно, они смотрелись вместе просто восхитительно: химе, маленькая и гибкая, но невероятно женственная и грациозная, в алых и золотых цветах своего дома, и Ямитсэки с его странной, одновременно и изящной, и грубоватой, красотой. Они все понимали и все чувствовали друг в друге: каждый вздох, каждый порыв…        Юдзуки выполнила свой элемент, который служил выражением влюблённости: «Я вами совершенно очарована; я вверяю себя вам». Ник легко опустил партнёршу — она приземлилась на носки — и сел на шпагат. Это короткий миг, когда он смотрел на неё снизу вверх, означал: «Вы восхищаете меня; я у ваших ног». Юдзуки будто бы даже чуть снисходительно устроила руку на чужом плече — и она надменна в этот миг, ей нравится, и она ухмыляется, зная о том, как она прекрасна и как сильно он хочет забрать ее, назвать своей. Она, снова пригибаясь, наклоняется, чтобы лица оказались ближе, — и он, уже тоже на ногах, на носках, тоже замирает в сложной фигуре на пару мгновений.       Буря вокруг лихорадочно ищущих свет зрачков.       Обоюдное признание.        Роман стремительно завертелся, как вихрь, и скорость увеличивалась с каждым шагом. Темп возрастал; трюки шли один за другим. Тягучая выразительная плавность сменялась резкостью; дикая страсть и невинный трепет в одной чаше. Они бросались друг на друга, в ненасытной алчности жаждя ещё и ещё, требуя отдаваться без остатка: «Вы принадлежите лишь мне; не смейте даже посмотреть на других!». А потом, спустя краткое мгновение, когда танец приказывал обнимать и мимолётно легко, почти не задевая, проводить по чужому телу, все прикосновения наполнялись нежностью и восторгом: «Вы столь прекрасны; я хочу вас защитить».       Врывается ревность, принося злость и агрессию. Принцесса якобы испуганно бросается прочь: «Боюсь силы вашего чувства!», но он ее никуда не отпускает, вовлекая в новый пируэт: «Я не отпущу!». И она покоряется, она рада покориться, она отдаётся с восторгом, послушная чужим велениям, чуть ли не кукла, подчиняющаяся его движениям. А потом снова объятия: «Не отпускайте, мне не нужен никто, кроме вас». И эти сильные руки, боясь причинить боль, снова поразительно нежны; спустя миг химе опять смеётся, и она даже почти делается ведущей; она — главная… а потом опять покоряется, выполняя все так, как ему угодно. Все быстрее и быстрее, с головой в этот кипящий омут…       Аоки вынуждена признать, что это — прекрасно. Танец — это особый ускользающий мир, рассыпающийся, когда заканчивается музыка. История, рождающаяся в момент, когда звучит первая нота. Сейчас беззвучная музыка грохочет во всех венах, а созданный мир полыхает эмоциями, заставляющими даже сам воздух плавиться. И ничего не существует, кроме здесь и сейчас, — и эта история, написанная двумя людьми, не оставляет места для мира внешнего. Неважно, что они ещё не были знакомы хорошо; неважны отношения двух знатных семей; неважны никакие мелочи. В той реальности, где не было ничего, кроме них двоих, они давно все узнали друг о друге, давно друг друга любили и всеобъемлюще жаждали…       Юдзуки не ошиблась, когда выбрала Поцелуй Пламени. Ник восхитительно вел ее; в нем было столько диковатой яростной страсти и… и столько чувственности, что ни один признанный мастер не сумел бы исполнить этот танец лучше. Секрет выразительности в том, чтобы ничего не играть, ничего не изображать, а жить и дышать сотворённым миром. Может, что-то стороннее Ямитсэки пережить и не сумел бы, все же этому нужно учиться. Но именно эта роль — это, должно быть, и был он сам, со своими порывистыми желаниями, целым океаном страсти и умением иногда становится очень бережным и нежным. Пусть даже с технической точки зрения все не было идеально, это уже не имело никакого значения. Чашу хотелось выпить до дна.       Когда они закончили, замирая в завершающей позиции, Юдзуки поняла, что она потерялась. Было ли все произошедшее только иллюзией для неё?.. Тяжёлое дыхание сплеталось между собой, а принцесса смотрела в чужие глаза с каким-то бессильным восторгом. Она никогда не испытывала ничего подобного, потому что ей не случалось исполнять ничего настолько провокационного, — она ещё не позволяла себе так много. Это подействовало как дурманное зелье. Девушка, забывшись, слабо провела пальцами по чужой щеке. Она не могла вернуться к реальности.        «Хочу его поцеловать, — потерянно подумала Аоки. — Очень хочу; прямо сейчас…».        Однако она, естественно, ничего подобного себе не позволила. И когда химе заговорила, голос, непривычно хрипловатый, в принципе прозвучал насмешливо:  — Думаю, что теперь вам все ясно, Ямитсэки-сан.        Он криво ухмыльнулся — явно заставил себя — и с какой-то безнадёжной покорностью отстранился. Искры недавно полыхавшего пламени все ещё оставались в его взгляде, когда он спрятал руки в рукавах.  — Думаю, мне ясно, что без вас у меня никогда ничего подобного не получится, химе-сама.