Вечерняя трапеза

      — Что ты там прячешь? — прорычал Мерзость, грубо пихая собеседника к стене.       Халк рыкнул, подставляя бок для удара. Он чувствовал, как возмущённо-быстро бьётся в районе груди чужое сердце, и это знание придавало ему сил.       — Не твоего ума дело! — он извернулся, плотнее прикрыв драгоценную ношу огромными лапищами, и со всей дури пнул Мерзость по яйцам. По опустевшим изломанным улицам пронёсся неожиданно высокий, болезненно-разъярённый вой.       — Су-у-ука!.. — Мерзость неуклюже отпрянул, запоздало прикрывая самое дорогое. — Па-а-адла-а!.. Я тебя урою!..       — Иди отсюда, иначе вообще их оторву! — прорычал Халк и для порядка ещё разок ударил его ногой.       Покалеченный Мерзость зло завыл и заматерился ему в спину, но был слишком озабочен сохранностью своих яиц, чтобы продолжать нападение. Халк, тем не менее, оставаться, чтобы закрепить эффект, как обычно это делал, не стал. Убедившись, что драгоценная ноша продолжала быстро сопеть ему в руку, гигант примерился и прыгнул, целясь в ближайшую крышу. Чем дальше он уйдёт, тем больше вероятность, что Мерзость, который обязательно бросится вдогонку, как отойдёт, повстречает другого гамму и на время забудет о своём извечном оппоненте.       В ладонь заскреблись, и Халк, остановившись, чуть отслонил её, вопросительно оскалившись.       — Нечего мне тут зубы скалить, — растрёпанный, как воробей, светловолосый парень-человек в фиолетовом трико сердито глянул на него снизу вверх. — Я бы и сам ему навалял!..       — Громкие речи, — Халк неожиданно расслабился и даже показал некоторое подобие кривой улыбки, — щуплые плечи, — он усилил давление ладони, и человек, охнув, неосознанно вжался в зелёную рельефную грудь. — Он бы раздавил тебя, как муху.       — Это кто бы кого раздавил! — человек прошёлся ногтями по шершавому зелёному пальцу, но Халк даже бровью не повёл. — Отпусти меня уже, громила, я размяться хочу!       — И не подумаю, — Халк замер, услышав знакомый возбуждённый рёв. Халкай, очевидно, вышел гулять по ночному городу. Этот гамма обожал драться, поэтому нисколько не стеснялся уведомлять об этом на мили вокруг. И, судя по раздавшемуся совсем неподалёку визгливому рыку, Халкташа тоже была не против размять кулаки.       Халк держал путь на север, подальше от города. Все гаммы стекались в кучу, чтобы подраться или ещё как-нибудь культурно — по местным понятиям — провести время. Халку же это было не нужно. В животе урчало, побитый бок ныл, хотелось отдохнуть, а ещё — защитить личного человека, угрюмо затихшего в защитных объятиях. Он тоже был голоден — это Халк чувствовал хорошо.       Город остался далеко позади. Вокруг раскинулся величественный тёмный лес. Остроконечные ели мрачно подпирали небеса, а в кронах где-то беспокойно вскрикивала неизвестная птица. Человеческое сердце тотчас пустилось вскачь. Халк шумно сглотнул.       Относительное спокойствие леса разрезали звуки подбрасывания и азартный то ли рык, то ли визг:       — Попалась, пичуга!       — Птица поймала птицу, — глубокомысленно изрёк Халк, наблюдая за человеком, который, вцепившись в ветку рукой, другой пытался задушить вырывающуюся добычу. — Забавно.       — Забавно ему! — пропыхтел человек, сражаясь с трепыхающейся, злобно клекочущей гамма-птицей. — Помог бы лучше, хоть раз использовал кулаки по назначению…       Халк пожал плечами и протянул лапищу. Громко хрустнули в наступившей тишине полые птичьи кости.       — Голова добытчику, — снисходительно уступил гамма-гигант, швырнув обмякшую дичь на росистую траву.       Человек тем временем спустился с дерева и склонился над птицей, голодно поблёскивая глазами. Голову он, конечно, брать не стал — Халк и не сомневался, его человек был довольно разборчив в еде. Вытащив из-за пазухи мелкий ножичек, он быстро раздербанил тушку на куски и схватил мясистую гузку.       — Сам ешь свою голову, — пробормотал он, отползая под ближайший куст.       Халк рычаще хмыкнул.       — Жопу ешь, а брезгуешь, — гигант присел на траву, принюхиваясь к восхитительному, будоражащему нос запаху крови, металлически осевшему в воздухе.       — А что делать, если в дичи только жопа не радиактивна! — возмутился человек из своего укрытия. — Я, знаешь ли, не хочу голозадым дуболомом носиться по лесам!..       Халк закатил глаза и склонился над разделанной тушкой. Лично ему от птичьего мяса не было ни горячо, ни холодно. Конечно, возможно, из-за того, что он уже был гаммой. Впрочем, человеку, похоже, хватало этой злосчастной гузки — в забитой птице было около тридцати семи фунтов, так что большой она была везде.       Человек прижался к влажной траве и завороженно-испуганно глядел за трапезой товарища. Во время поедания Халк становился настоящим монстром, рядом с которым меркли даже вечно агрессивные Халкай или Железный Гамма. Он вгрызался в брызжущее кровью и соком мясо, мощными челюстями разкурочивал кости, рвал тушку на части, порыкивая от наслаждения. Даже тёмные глаза его, обычно доброжелательные и невозмутимые, заволакивались красноватой дымкой. В такие мгновения Халк товарища не узнавал и мог серьёзно покалечить. Человек давно уже ввёл в привычку устраивать трапезы в местах, где можно было спрятаться. Как, например, сейчас — покончив с птицей, Халк поднял измазанную кровью морду и, втянув носом воздух, сунулся было к замершему в кустах человеку. Однако в нос ему тотчас впились тонкие, но невероятно болезненные колючки — то был железный кустарник, который не так-то просто сломать, здорово не покалечив себя. Человек научился ловко пролезать между колючими ветвями и травой, а вот Халк этого сделать не мог. Рисковать своими лапищами он тоже не стал и принялся носиться по поляне, злобно рыча.       Человек потёрся об росистые листья подорожника, росшие тут же, под кустом. Нужно было стереть кровь. Не хватало ещё плотоядных муравьёв запахом смерти приманить в укрытие.       Халк сломал ближайшую мелкую ель и исчез где-то между деревьев. Невдалеке послышался шелест реки, и человек осторожно пополз в ту сторону, стараясь не задевать воинственно раскинувшиеся над головой колючки. Возле воды Халк быстро прийдёт в себя — она смоет кровь и запах крови, а в голове гаммы снова поселится здравая рассудительность.       — Купидон, где ты? — спустя минут десять, показавшихся человеку вечностью, зарычал Халк, выныривая из тёмных глубин. Они зловеще сияли зеленоватым свечением — как и многое другое, были заражены гамма-радиацией. Человек не знал, почему до сих пор не стал, как все остальные жители этого мира. Возможно, были какие-то объяснения, но их он тоже не знал. Похоже, это была просто его сверхспособность.       — Я здесь, — отозвался он, и Халк, отряхнувшись, направился к кустарнику. Человек увидел в тёмных глазах обычное здравомыслие и с облегчением выполз из укрытия.       Тёплые зелёные лапищи сомкнулись вокруг человеческого тела. Халк поднял товарища и нежно прижал к своей груди.       — Прости, — прогудел он, обведя пальцем чужой позвоночник. Гамма всегда извинялся за вспышки животной ярости — человек привык к этому и уже даже не пытался объяснить, что он в этом не виноват.       Вместо всяких слов человек прикрыл глаза и потёрся затылком о мощный зелёный подбродок. Халк где-то глубоко внутри довольно завибрировал. Он любил, когда товарищ проявлял нежность — это было редко, а потому грело душу.       Безопасное убежище для двоих найти было сложнее, чем просто залезть в кустарник. Халк чутко прислушивался к любым звукам, придерживая сонного человека.       Путь вывел гамму к заброшенному складу. Осторожно пробравшись внутрь, Халк обследовал поросшую травой местность и решил, что лучше заныкаться здесь, чем устало продолжать брести вперёд. Выбрав помещение без дыр и с одним входом, он растянулся в углу, переместив человека на живот. Тот заворочался было, но, убедившись, что всё спокойно, снова свернулся в комок, удобно расположив голову на груди Халка.       — Надеюсь, с утра ты не раздавишь меня своим стояком, — сонно пробормотал он.       — Обязательно попробую, Купидон, — ответил на колкость Халк. — А потом нагну — и отымею.       — Кишка тонка, — человек смачно зевнул и окончательно провалился в царство грёз и фантазий.       Гамма задумчиво посмотрел на него. Протянув лапищу, он нежно провёл ею по взъерошенным волосам своей драгоценности. И мягко, совершенно необыкновенно, улыбнулся.       — Ты прав, — пробормотал он себе под нос. — Тонка.