В тесном гараже

      9 «Б» класс поменял за последние два года учителей так десять-пятнадцать. Они все приходят, и моментально же уходят, боясь каких-либо последствий, касающихся своего собственного психического здоровья. Что не урок, то беспредел и полный беспорядок, который любой нормальный учитель не смог бы даже представить и уложить в своей голове. И даже девочки не оставались в стороне от общего беспорядка — устроить очередное шоу для очередного, уже заведомо известного как «ещё один, которого придётся заменять» учителя. Летели тетради, учебники, кидали ботинки, ручки, пеналы — было без разницы, лишь бы вызвать новую волну смеха и крика в классе. Никита в такие моменты почти ничего не предпринимал, чаще просто сидел, широко улыбаясь и прикрывая голову руками, чтобы случайно не попало. Если что, то он всегда не при делах, именно поэтому отрицательных оценок из-за поведения он практически не имел.       Веселье его одноклассников могло продолжаться бесконечно, пока улыбки их лиц не поисчезали первого сентября, когда к ним в школу пришёл их новый учитель по русскому языку и литературе — Моргенштерн Алишер Тагирович.       Всего лишь на пять лет будучи старше своих учеников, он выглядел очень внушающе, но в глазах детей всё портила ярко-оранжевая (именно оранжевая, никак не рыжая) причёска, странные татушки с каким-то скрытым смыслом на лице, очки и чаще всего полное несоответствие дресс-коду школы. Кадников всё ещё поражался, как его вообще взяли на работу в Питере при таком внешнем виде, видимо, совсем отчаялись уже.       Новый учитель оказался ну очень странным после бесконечного числа старушек или молодых и робких учительниц — вёл Алишер себя по-простому, работа была для него не работой по факту, а словно каким-то мимолётным развлечением, протекающим вместе с жизнью. Хотя, вкладывать знания в голову парень умел, просто методы были «чуть-чуть» не со времён совка. Да и элементарного уважения к себе и к своим предметам Алишер тоже требовал, но как-то по-мягкому, что ли.       Восстановилась ли тишина (была ли она хоть когда-то?) в классе? Ответ далеко не утешительный: нет. Но у Моргенштерна были стальные нервы, он даже ни разу не повышал голос на подростков, а просто с лёгкой ухмылкой смотрел на их жалкие попытки довести его до точки кипения. Сложно приходилось только тогда, когда рассерженные учителя из соседних классов приходили к ним в класс и тоном, исходящим на самые высокие, писклявые ноты, изъясняли, что если не будет тишины, то лично напишут жалобу. Естественно, приходилось извиняться перед женщинами, и показушно отчитывать своих учеников, хотя на самом деле было до пизды.       Самого Никиту не могла не восхищать стойкость нового учителя перед таким буйным классом, именно поэтому Алишер Тагирович по праву стоял на первом месте в списке любимых учителей. Хотя, это не единственный фактор, почему именно Моргенштерн занимает столь почётное место у одного из самых тихих учеников класса. Никита только спустя несколько дней после знакомства с парнем вспомнил, что Алишер Тагирович — это именно тот Алишер, с которым он почему-то часто разговаривал всего лишь год назад, сидя на остановке в ожидании автобуса. Они жили на одной улице и приходили ожидать автобус всегда в одно и то же время: в 8:05 утром и 15:00 днём, а в это время, чаще всего, на остановке уже никого не было. Поэтому два, почти совершенно незнакомых человека, сидели и болтали обо всём из-за банальной скуки. Вообще, больше всего из этой болтовни Никита запомнил то, что Алишер рассказывал про музыку, про свою группу и про то, что создавать музыку легче, чем щёлкнуть пальцем о палец. Наверное, тема музыки сближала этих двоих сильнее остальных — в этой теме оба были как рыба в воде.       Но когда знакомый Кадникова перестал появляться совсем, то Никита довольно расстроился, но окончательно расстраиваться не стал — подумал, что-либо у него появились деньги на такси, либо просто теперь надо было ездить не в это время. Не умер же он.       Раньше Алишер выглядел совсем по-другому — длинные, кудрявые и тёмные волосы, почти непримечательный вид и добрая улыбка на лице. Никита и поверить не мог, что люди за год вообще могут так меняться, без вмешательства пластической хирургии. Как только он осознал, что Моргенштерн это Моргенштерн, то подошёл после урока и спросил немного застенчивым голосом, а помнят ли его вообще. Ответ был «да, конечно», и это, несомненно, в какой-то мере польстило мальчику.       Раздался трещащий звук звонка. — Всё, дети, вещи собираем и выметаемся, — Алишер довольно посмотрел на часы и стал стирать написанное на доске, что-то про Гоголя. Никита тоже начал сметать свои тетради и учебник в рюкзак, с довольной лыбой думая о том, что это последний, шестой урок на сегодня. Но его ликования оборвались продолжением реплики учителя: — А вот Никитка Кадников остаётся! — по спине пробежали мурашки и холодный пот. Подросток снова что-то сделал не так?       Шум от одноклассников постепенно сошёл на нет, воцарилась тишина. Никита смотрел на своего учителя, который неспешно собирал какие-то свои вещи. Подросток кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание. — Алишер Тагирович? Вы же просили остаться? — Никита, оставь эти формальности уже, — он улыбнулся, даже не посмотрев на ученика, — уроки кончились, можешь обращаться ко мне по-нормальному. — На «ты» что ли? — удивился в ответ Кадников, не ожидая, что учитель сегодня будет даже чуть веселее обычного. Алишер кивнул. — Вообще, я просил тебя остаться, чтобы ты просто со мной пошёл, — Никита вскинул брови ещё выше, пребывая в неком ступоре, неловко держась за край деревянной парты, — Да-да-да, ты ведь ушёл бы из раздевалки, не дождавшись меня, если бы я просто попросил, и даже не отрицай. Я насквозь тебя вижу, — после этого, сказанного с серьёзным лицом, Моргенштерн рассмеялся над собой, заставляя Никиту почувствовать себя ещё более неуютно, стоя в классе. — Чего стоишь? Вещи собирай, — это было лишь указание, но Кадников моментально схватил пенал и кинул его в рюкзак, тут же накинув последнее себе на плечи. — Вы меня позвали просто чтобы со мной пойти? — замялся подросток, стоя уже в дверях. Алишер тоже подходил к ним. — Нет, — он открыл дверь, — я тебе хотел показать свой гараж. Ну, там, где у меня группа собирается, я тебе ещё год назад обещал показать, и не успел. Только недавно вспомнил, честно. И блять, я тебе что говорил насчёт «вы»? — учитель открывает дверь, оглядываясь и прикрывая рот — только что мимо прошла какая-то учительница, которая неодобрительно посмотрела на него, а он только виновато кивнул ей головой в знак приветствия. — В.. Ты мне покажешь, на чём вживую играют? — изумился Кадников, тоже невольно посмотрев на уходящую за угол учительницу. В ответ он услышал короткое «ага».       Несмотря на то, что уже был ноябрь, снег выпадал всего раз, и уже изрядно подтаял, создавая на дорогах гололёд. После тёплого помещения воздух на улице казался вдвойне холоднее, а ветер на щеках ощущался ещё сильнее. Пока Никита прятал руки в карманах и старался не терять остатки школьного тепла, за ним вышел и Алишер Тагирович. Одет он был непозволительно легко для такого времени года — пальто, да небрежно накинутый шарф. — Тебе не холодно? — спросил Кадников, смотря на тонкое одеяние. — А тебе не жарко? — Моргенштерн вновь тихо хихикнул себе под нос, проходя вперёд, давая понять, что пора отбывать от этого адского места.       По дороге Алишер рассказывал что-то про остальные классы, у которых он ведёт; что-то про новый образ в каком-то смысле эпатажного исполнителя и ещё про прочую ежедневную рутину. Подросток слушал его с огромным интересом — Моргенштерн за словом в карман не полезет, у него всегда была история в тему, и это было ясно ещё по урокам. Весело живёт человек, что тут скажешь.       Парни уже прошли дом Никиты, и приблежались к тому самому заветному гаражу. И вот он — совершенно обычный снаружи, стоящий рядом с остальными. Алишер возится с замком, поворачивая ключ сначала не в ту сторону и с усмешкой полушепотом ругаясь матом. Младший стоял поодаль и ёжился от холода, его щёки уже вовсю раскраснелись, как, впрочем, и нос. — Проходим, — заключил Алишер Тагирович, открывая гараж. А для Никиты словно открылся портал в другой мир: в этом тесном помещении действительно размещались барабанные установки, синтезатор, и пару электрогитар в придачу. Кадников за все свои пятнадцать лет жизни не видел чего-то столь уютного и грандиозного одновременно. Он осторожно прошёл внутрь, словно боясь, что всё это великолепие рассыпется, чуть только он сделает слишком громкий шаг. Моргенштерн тем временем снял с себя пальто и неаккуратно бросил его в какую-то кучу вещей, а затем занялся включением в сеть обогреватель. — Можешь тоже раздеться, если че, — между делом бросил он, облокачиваясь о стенку. Никита тем временем уже присел на складной стульчик и с улыбкой стянул с себя шапку, положив её к себе на колени и расстегнув куртку. — А можно вопрос? — подал голос он, всё ещё с восхищением глядя на инструменты. — Задавай. — А почему ты не учитель музыки? Ну, типо, если ты её так любишь и она тебе легко даётся. Если я правильно понимаю, конечно.       Алишер задумался, чуть нахмурив брови. Подойдя к гитарам он взял одну из них к себе в руки, и провёл пальцами по струнам. — Вот скажи мне, Никит, если бы вдруг у тебя была бы возможность пить алкоголь вместо прочей жидкости и пить только его, тебя быстро бы начало тошнить? Я думаю, что да, то же самое с музыкой. Ты быстро теряешь интерес к любимому делу, если всё, что ты делаешь ежедневно, это и есть это самое дело. Иногда нужно разнообразие, особенно если ты можешь его себе позволить. — Да, но.. ты только что сравнил музыку с алкоголем? — Музыка — это как вино долгой выдержки, настолько же изысканная, — Алишер улыбнулся своим мыслям и тому, что смог выразить толковую мысль вне работы. Затем помешкал, и тут же протянул гитару своему ученику. — Поиграть хочешь? — Не-ет, я не сильно-то умею. Давайте я лучше вас послушаю, — Никита похлопал себе по губам, вспоминая про отсутствие формальностей, — простите, тебя.. Ой бля, прости. — мальчик рассмеялся, вслед за ним и его учитель. Просьба, тем не менее, не была проигнорирована: Алишер подключил колонки, электрогитару и поставил стойку микрофона в её должное положение. Из колонок словно полилась музыка — играли ударные и биты, а Алишер стоял на импровизированной сцене, держа гитару в руках и смотря в глаза Кадникову, который, затаив дыхание, улавливал первые ноты музыки. — Говорят, мои песни ужасны, Но это просто моя жизнь Говорят, я торчок и алкаш, Но у меня всё заебись, — Никита чувствовал себя частью какого-то масштабного шоу, которое ютилось в несуразном гараже, разыгрывалось для одного человека. Мозг медленно стирал из памяти социальные роли «ученик» и «учитель», потому что перед подростком никак не мог петь его собственный преподаватель, который в принципе обязан являться эталоном морали и должного поведения. — Говорят, развращаю детишек — Учу их курить и бухать. Дорогие родители, слышьте: Надо было их нормально вам воспитать! — каждое слово в тексте песни заставляло Никиту улыбаться всё шире и всё больше проникаться нереальным уважением к Алишеру Тагировичу. Наверное, в стандартной ситуации можно было бы сказать, что песня жизненная, а на деле она просто пропитана духом бунтарства, откровенно подросткового. Учитель действительно понимал детей, наверное, больше, чем надо. — А я, лишь пою о том, что вижу вокруг. Запрещайте меня, я лазейку найду Донести миру правду о том, как люди живут; Но, а мы с моими фанами увидимся скоро в аду! — Алишер закончил играть, сильно запыхавшись, тут же выключил колонки. Кадников почему-то тоже тяжело дышал, как будто это он отыгрывал такое на «сцене». Наверное, именно это называют хорошей музыкой, раз идёт непонятное волнение и мурашки на коже. — Ну, как тебе? — спросил Моргенштерн, ставя гитару в угол к её «соседке». Никита помедлил, не зная, что бы такого толкового сказать, но весёлое настроение, которое означало «ебашь всё, что угодно», сгенерировало ответ за него. — Вы мне пиздец как нравитесь, Алишер Тагирович, — Никита рассмеялся, посчитав сказанное собой же за максимально удачную шутку, хотя в целом и говорил правду, — Но, по каким-нибудь школьным правилам мы никогда не сможем встречаться, — наигранно-опечаленный тон. Пять лет разницы это ведь ещё ничего? — А ты когда-нибудь хотел выебать все эти школьные правила? — рассмеялся Алишер, а у Никиты совсем чуть-чуть запорхали бабочки в животе.