Зверь о двух головах

       — Скажите на милость, Яков Петрович, как вы Гоголя-то уговорили? — практически не шевеля губами, произнес Торжевский, одновременно чуть поклонившись проходившей мимо даме — верно, какой-то доброй знакомой. — Хотя ваш дар убеждения мне известен… Знаете новый слух, что по Петербургу гуляет среди чиновников? Будто бы вы, точно инквизитор какой, всех писателей с пристрастием допрашиваете, и на то лично Бенкендорф вас уполномочил. Даже служащих Третьего Отделения пугают леденящие душу крики ваших подозреваемых… Что же вы смеетесь, я вам цитату услышанную привожу. Хотя, пожалуй, куда удивительнее то, что Гоголь и Пушкина с Жуковским на вашу авантюру согласиться заставил.        Торжевский, конечно, не в своей тарелке себя чувствует, вот и пытается слухи приукрасить немного — нервозность шутками выдает. Яков Петрович и в самом деле не удержался от широкой улыбки: давно в столице о нем подобного не говорили, во всяком случае — открыто. Надо же, как забавно получилось.        Неторопливо Яков Петрович взглядом залу окинул, знакомые лица высматривая. Там Гоголь — будто бы нарочно подальше ушел, словом перекинуться не пожелал… Верно, караул свой почетный рядом с княжной несет: не зря столько времени рядом с тонкой фигуркой Елены Александровны проводит. А вот и Лермонтов — голову чуть склонил, чтобы лица не разобрали, да кто ж его узнает, к челяди сегодня мало кто приглядывается. Пушкин с Жуковским, похоже, скоро вокруг себя толпу соберут — то ли стихи читать задумали, то ли просто произведение какое обсудить… Скорее обсудить — вот Пушкин и спорить принялся.        Слишком уж все обычно. Настораживает.        Ольга Дмитриевна чуть в стороне — будто бы нарочно отошла, чтобы взгляд осуждающий Торжевского на себе не чувствовать. Платье новое — стало быть, не отослала мастерицу, которую Яков Петрович отправил. Веером обмахивается, а сама точно бледнее обычного… Неужели за княжну так волнуется?        — Слышали, поговаривают, что на вечере княжна Ливен появиться обещала, — Торжевский коротко взглянул на вздрогнувшую Ольгу Дмитриевну: похоже, каждое слово та слышала. — Будто бы не то вчера вечером, не то сегодня утром прибыла. Вы, кажется, знакомы?        — О да, имел счастье быть представленным, — Яков Петрович улыбнулся, пусть и хотелось нахмуриться. Визит в столицу сестры графа Бенкендорфа из Лондона именно сейчас… Чем не странность, учитывая, что Доротея Ливен к тайному обществу брата в свое время имела самое прямое отношение. — Женщина невероятного ума… Жаль, что такая жемчужина столь редко столицу своим появлением радует.        От внимания Якова Петровича не ускользнуло, как изменилась в лице Ольга Дмитриевна. Закашлялась, веером обмахнулась… Кажется, нюхательные соли никто захватить не подумал, если в обморок хлопнется. Интересная реакция на имя былого руководства… Яков Петрович мог ошибаться, но Ольга Дмитриевна после событий под Копенгагеном не слишком-то восторженно отзывалась о княгине Ливен. Еще бы, кому приятно будет отправиться к нечисти в качестве потенциальной жертвы.        А вот и Бенкендорф… От Государя далеко не отходит. Что ж, каждому сегодня свое место нашлось.        — Надо же, я и не думал, что на этом вечере вальс объявят… Похоже, удивить наших английских гостей решили, — точно не замечая нарочно выбранной Ольгой Дмитриевной дистанции, Яков Петрович шагнул ближе, про себя отмечая, как вновь искажается лицо Торжевского. — Предлагаю развеяться, не будете ли так любезны?        — Прошу меня извинить, Яков Петрович, я немного устала, — точно на диво какое-то Ольга Дмитриевна на протянутую руку в перчатке смотрела. — К тому же, вальс… Не стоит, право.        — Вы нервничаете, а для этого еще времени предостаточно. Долой бессмысленную чопорность, — Яков Петрович чуть наклонился к Ольге Дмитриевне и перешел на шепот. — Что же до усталости — сдается мне, у вас еще и мигрень разыграется, если вы здесь останетесь. Сюда князь Голицын направился, оставим его интересные истории вашему кузену?        — Кажется, вы мне выбора не оставили, — наигранно-обреченно произнесла Ольга Дмитриевна. Пальцы чуть дернулись, стоило Якову Петровичу за руку ее взять да к танцующим повести. — Миш… Братец в Тульчин человека своего отправил, я боюсь, как бы документы не нашел.        — Боитесь, что правду узнает? — почти беззаботно произнес, улыбнувшись лукаво. — И что же тогда? Бенкендорфу донесет? Вас это не заденет, а я выкручусь. Стреляться предложит? Бросьте, кто угодно, только не Торжевский.        — Не вижу ничего смешного, — будто бы вздохнула чуть громче, стоило руке Якова Петровича на талии ее оказаться. — К слову, не знаете, кто мог Александру Сергеевичу про его почившего в Подольской губернии товарища рассказать?        — Знаю, и заверяю вас, при встрече выскажу этому недостойному все свое возмущение, — негодование в тоне Якова Петровича зазвучало, да только взгляд весельем лучился. — Вы так спокойно говорите, неужели не гневаетесь?        — Что же вас правду так тянет говорить, когда не следует, — будто бы случайно замешкалась, шаг путая — да на ногу легко Якову Петровичу наступила. — Вы невыносимы. Вы же дело расследуете, какая скука может быть…        — Да какая же скука, помилуйте, Ольга Дмитриевна, мотивы-то иные совершенно, — усмехнулся Яков Петрович, замечая, как дыхание у нее сбилось вдруг. — Пусть уж лучше неприязнью к вам воспылает Пушкин, чем галантность его двусмысленная. Так, признаться, всем спокойнее будет… Да что же вы сегодня так ошибаетесь по-глупому.        — Вы просто невыносимы, — запонку Якова Петровича Ольга Дмитриевна разглядывать принялась. — Надеюсь, с делом скоро покончено будет.        — Так хотите поскорее вернуться к своим развлечениям? — ехидно ввернул Яков Петрович, да еще раз скользнул взглядом по залу. Странно, разве Пушкин не с Жуковским с пару мгновений назад был? И вот уже среди пар скользнул, к террасе направился. Или показалось? — Монастыри, молитвы, чадящие свечи и сено, из которого вы столько занятных вещиц приготовить способны?        — Тишина, покой и полное отсутствие столичной суеты, — чуть пошатнулась вдруг Ольга Дмитриевна, едва не падая. Крепче хватка Якова Петровича тут же стала, ближе притянул. — Да что же за запах такой, неужели не чувствуете?        — Давайте к террасе подойдем, хоть передохнете, — едва ли не насильно к дверям распахнутым ее он отвел. — Неужели цветы какие не переносите, их здесь слишком уж много, как по мне.        — Из-за них запах узнать не могу, кружится все перед глазами, — Ольга Дмитриевна сокрушенно головой тряхнула: прядь из прически выбилась. — Цветочное все остальное перебивает. Что-то такое знакомое… И здесь, у дверей, этого нет, свежий воздух тут ни при чем.        Вот и еще одна странность. Надо бы проверить все как можно скорее.        — Я воды принесу, — удержался от желания мимолетного волосы Ольге Дмитриевне поправить. Этого еще не хватало. — Не убегайте дале…        — Яков Петрович, дорогой вы мой, сколько лет, сколько зим! — смутно знакомый громкий голос заставил поморщиться. Черт побери, уж лучше бы Голицын. — Вижу, вы даму к окну повели, верно, закружили несчастную совсем.        Сияя радушием, одетый с иголочки Кирилл Григорьевич Пушкарский уже протягивал Ольге Дмитриевне бокал с водой.        Подозрительное поведение для человека, которого несколько лет назад Яков Петрович вынудил уехать из Петербурга вместе с семьей.        — И вам доброго вечера, Кирилл Григорьевич, — не удостоив Пушкарского взглядом, Яков Петрович все свое внимание обратил на содержимое бокала. Прозрачная жидкость. Вода. С другой стороны, кто знает. — Признаться, не думал вас здесь увидеть. Слышал о Софье Николаевне, мои соболезнования.        Все радушие Пушкарского одним махом слетело, лицо исказилось        — От вас это особенно… любопытно слышать, — буквально вкладывая бокал в руки Ольге Дмитриевне, Пушкарский шагнул ближе. — Ситуация какая отвратительная получилась… В том селении, где мы проездом были, доктора не нашлось, да и лекарств никаких… За неделю жена моя сгорела от лихорадки.        — И правда, ужасно, — Яков Петрович уже жалел, что без трости в залу прошел. Не к добру такие рассуждения.        — За упокой души Софьюшки моей выпьем, Яков Петрович? — произнес вдруг Пушкарский, легко подхватив два бокала с подноса проходящего мимо официанта. — Две ее воспитанницы на похоронах были. А третья… Как пропала несколько лет назад, так и не слышно ничего. Жених ее был, правда, такой благородный юноша.        Не замечая обеспокоенного взгляда Ольги Дмитриевны, легко Яков Петрович бокал принял:        — Конечно же. Позволите даму свою вам представить, это…        Не договорил Яков Петрович: кто-то сзади на него налетел, в плечо врезавшись, да так, что содержимое бокала прямо на сюртук стоящего напротив Пушкарского пролилось.        — Прошу простить… — буркнул неразборчиво виновник случившегося — темноволосый юноша с подносом. Усмехнулся Яков Петрович: легко Лермонтова узнал. Неплохо, Михаил Юрьевич, позже спросить нужно будет… Как бы теперь еще воду у Ольги Дмитриевны отобрать.        — Право, как неловко-то… — притворно извиняясь, заговорил Яков Петрович, наслаждаясь яростью на лице Пушкарского.        — Да что вы, мелочь какая, — процедил сквозь зубы Пушкарский. — А вы, кажется, Ольга Дмитриевна? Я вас на панихиде по генерал-майору Озерскому видел. Вы ему кем-то приходились?        Ольга Дмитриевна, точно забыв о плохом самочувствии, улыбнулась восторженно:        — Вы Ивана Никитича знали, правда? — на ноги подняться попыталась, да точно случайно бокал из рук выпустила — вода по ковру разлилась. — Ох, какая я неуклюжая…        — Извините нас, Кирилл Григорьевич, — ни мгновения больше медлить Яков Петрович не стал, заметив, как всем телом напрягся Пушкарский. Даже слухи последние узнавать не нужно, чтобы понять, зачем он в столицу вернулся, и что сделать попытается. Неужели и Ольгу — из мести? Отчаявшийся человек, со злобой не справляется… Под руку Ольгу Дмитриевну Яков Петрович подхватил. — Госпожа Решетова весь вечер на воздух дурной жалуется, вы уж простите.        — Что… Что с его воспитанницей случилось? — дождавшись, пока они отойдут на приличное расстояние, спросила-таки Ольга Дмитриевна.        — Странная ситуация, если честно. Помните, я вас одно средство просил мне отправить? Вот тогда на ней его и… Испробовал, — ответил, все также поддерживая Ольгу Дмитриевну под локоть, да дальше повел. — Оставлю-ка я вас с Еленой Александровной, мне с Гоголем поговорить нужно. Что в напитке было, к слову?        Кажется, за удивлением от всего произошедшего Ольга Дмитриевна отодвинуться на более приличное расстояние даже не подумала. Надо же, гусиной кожей на плечах пошла… Шпилька из прически того и гляди, выпадет.        Дьявол. Работы полно, а он плечи и прическу женскую разглядывает.        — Запах смутно разобрала, цвет у вина немного изменился, видели же. В бокалах, скорее всего, одно и то же было, — плечо Ольги Дмитриевны чуть дернулось. — Предположу, что ничего мгновенного действия ваш Пушкарский не принес, стало быть, вариантов несколько… Думаю, к утру вы бы от удара скончались.        — Успокаивает, не находите? — спросил, и даже не дождавшись логичного вопроса Ольги Дмитриевны, продолжил. — Разговоры о работе и возможной смерти. По лезвию ножа прогуливаемся. Приятно осознавать, что все по-разному может закончиться, а не так, как судьбу кто-то прочитать пытается, будущего единственный вариант указывая.        — Немного, — Ольга Дмитриевна машинально дотронулась шеи. — Может, не стоит идти к княжне? Мало ли, что безумцу в голову взбредет. Похоже, я к этому тоже в какой-то мере причастна.        Насилу Яков Петрович удержался, чтобы не рассмеяться. В какой-то мере…        Вот и Гоголь: на себя мало похож, рассказывает что-то княжне увлеченно, улыбается так искренне, ни доли смущения. Прислушался — верно, балладу Жуковского очередную обсуждают. И оба сияют, точно лучшего собеседника в жизни встречать не доводилось. Жаль прерывать, конечно, счастливый Гоголь — нечто маловообразимое.        — Думаю, у княжны сегодня свой ангел-хранитель в лице Михаила Юрьевича, не беспокойтесь, — тут же чуть громче продолжил Яков Петрович, только мягко, не испугать никого стараясь. — Николай Васильевич, дорогой вы наш, как вам вечер? Представите свою очаровательную спутницу?        Признаться, не слишком-то внимательно вслушивался Яков Петрович в слова будто бы сконфузившегося Гоголя. Куда сильнее его другое занимало. Несколько раз Яков Петрович видел Елену Александровну, мельком, от того черты лица разглядеть толком не мог, но каждый раз ощущение смутное чего-то знакомого приходило. Стараясь рациональное объяснение всему находить, никак, на Государя княжна была очень уж похожа.        Но сейчас, когда княжна оказалась прямо перед ним, Яков Петрович осознал: дело не в обычном сходстве отца и дочери. Он уже видел это лицо, только тогда оно старше намного казалось, не могло девице лет семнадцати принадлежать.        Вот только память будто нарочно молчала. Ни обстоятельства, ни время — ничего более, связанного с этим лицом. Будто бы воспоминания кто-то нарочно спрятал.        Чепуха какая-то.        Прогоняя мешающие мысли, Яков Петрович склонил голову, всем своим видом выражая радость знакомства.        — Николай Васильевич говорил, что вы были так любезны взяться за дело Ивана Никитича, — мягкий, но уверенный голос Елены Александровны будто бы продолжала совершенно чистая и искренняя улыбка. — Позвольте поблагодарить вас. Такой запутанный случай, и вы, служащий Третьего отделения, смогли найти время… Я очень признательна, поверьте.       И ничего особенного-то в сказанном не было, казалось, приличия благодарность принести требовали, да только тон Елены Александровны буквально преображал избитые фразы. Яков Петрович по-доброму улыбнулся, адресовав короткий, полный удивления взгляд Ольге Дмитриевне. Уж сколько людей на своем пути встретил, но такой теплоты в голосе мало где найдешь. Верно, чистая душа… Еще и кровь Государева. Естественно, нечисти лакомым кусочком кажется.        — Поверьте, для меня честь быть вам полезным, — внимательно Яков Петрович на Елену Александровну смотрел, будто каждую деталь внешности ее запомнить хотел. — Прошу извинить, только вынужден я лишить вас компании Николая Васильевича, вещицу одну обсудить надобно.        Только сейчас Ольга Дмитриевна из рук его высвободилась, к Елене Александровне шагнула, да коротким жестом тонкий платок на плечах той поправила. Столько привычной заботы в одном жесте…        Странное чувство вдруг охватило Якова Петровича: будто раздражение где-то далеко по душе царапнуло. Было бы от чего, право. Небрежно он рукав одернул — там, где еще с мгновение назад запястье Ольги Дмитриевны покоилось, да с Гоголем прочь пошел.        Исчезла вся радость с лица Гоголя, нервозность привычная вернулась:        — Что-то произошло?        — Думаю, нам всем подготовиться стоит, — Яков Петрович продолжал разглядывать присутствующих, стараясь не терять из виду Пушкарского. — Если противник наш задумает кикимор снова отправить, то ему придется поспешить, через час фейерверк обещали устроить, я узнавал. А от таких огней все кикиморы разбегутся… Ничего странного не видели?        — Нет, — тут же ответил Гоголь, да продолжил, будто оправдываясь. — К нам несколько раз князь Голицын подходил. Правда, я еще графа видел… Ни на шаг от Государя не отходит, в толпе кого-то выискать пытается. С Василием Андреевичем парой слов перекинулся… Мне показалось, они с графом повздорили.        — Не то, — мотнул головой Яков Петрович. — Вечер такой, может, и повод какой есть беспокоиться… А с Жуковским — может, княжну нашу увидел, да недовольство проявил.        — Яков Петрович, вы не знаете, случайно, ту даму у окна? — из ниоткуда рядом Лермонтов появился. Бокал вручил — верно, повод такой только и придумал. Лучше бы оружие принес. — Она весь вечер далеко не уходит, а лица не вижу. Не говорит ни с кем… Вон та, с веером, светловолосая…        — Светловолосая? — Яков Петрович, подумавший было, что Лермонтов на княгиню Ливен наткнулся, озадаченно нахмурился. В самом деле… И лица не разглядеть. Удивительно, в списке приглашенных незнакомых имен не было. — Николай Васильевич, что скажете?        Гоголь вздрогнул: не ожидал, что его о чем-то спросят, а тем более мнением поинтересуются. С мгновение нужную фигуру выискивал, прищурился, да заговорил на удивление ровно:        — Лица не вижу. Только… Вокруг нее будто свет какой-то, — потемнели глаза Гоголя странно, черты лица точно каменными стали, дыхание почти пропало. — Свечение. Такое вокруг княжны я несколько раз видел, когда она молилась.        Яков Петрович и Лермонтов синхронно обратили взгляд на незнакомку, будто надеясь разглядеть таинственное свечение.        — Снова ваши эти способности, Николай Васильевич, — первым Яков Петрович опомнился, сомнение в тоне послышалось. — Понять не могу, или в самом деле чему-то научились, или в вашем стремлении видеть в окружающих хорошее дело… Только не обижайтесь, Николай Васильевич, и в мыслях не было вас задеть.        — Я скажу Александру Сергеевичу, — верно, сообразив, что внимание лишнее привлечь к беседующим может, произнес Лермонтов. — И Василию Андреевичу… Может, узнаю что.        Яков Петрович кивнул: все его мысли о Пушкарском не оставляли. Нет, далеко от Ольги Дмитриевны и княжны Кирилл Григорьевич, уже с Торжевским беседует. Надо же, а к нему-то зачем? Не помнил Яков Петрович, чтобы тот с Пушкарским знаком был.        Погодите-ка.        Со стороны, где Яков Петрович рассчитывал обнаружить княжну, точно айсберг размером с небольшое княжество, неуклонно приближалась фигура Голицына. И чуть впереди Ольга Дмитриевна — сюда спешит, запястье потирая…        — Яков Петрович, позволите вас на пару минут? — непривычно взволнованно голос ее звучал, насторожиться заставляя.        — Что-то случилось? — Яков Петрович одарил успокаивающим взглядом Гоголя.        — Нет-нет, с княжной все в порядке, с ней Александр Сергеевич, я о другом… — не успела договорить Ольга Дмитриевна.        — Яков Петрович, дорогой вы наш! — лишь один человек таким тоном говорить способен: Голицын. Как всегда, абсолютно не вовремя. — Вы что, снова свои следовательские замашки вспомнили? Зачем же так Ольгу Дмитриевну напугали, сегодня же всем отдыхать следует! Нет, вы, конечно, можете делам служебным предаваться, а я у вас Ольгу Дмитриевну украду…        — Зачем? — не сдержался Яков Петрович, недовольство скрыть не удалось. Да в самом же деле, то Пушкин, то Голицын, ему-то за что такое наказание?        — Что значит зачем, Яков Петрович? — рассмеялся громко Голицын, напугав проходящую мимо парочку. — Вы не смотрите, что фигурой для танца какого я не слишком подхожу, зато компанию повеселее вашей для Ольги Дмитриевны найду. Небось, кошмары всякие с Николаем Васильевичем даме рассказываете…        За фигурой Голицына разглядеть ту часть залы, где примерно должна была находиться княжна, просто не представлялось возможным. Придется пожертвовать малым…        — Да разве я смею, Алексей Борисович, — засмеялся Яков Петрович в ответ. — Конечно же, как могу я Ольгу Дмитриевну веселья лишать, наши разговоры о службе ей наверняка наскучили.        Нехотя подхватывая Голицына за поданную руку, Ольга Дмитриевна одарила Якова Петровича полным недовольства взглядом, однако возражать не стала.        Стало быть, разговор не такой уж и важный. Было бы о чем так беспокоиться…        — Николай Васильевич, а вы Александра Сергеевича не видите? — отчаявшись взглядом обнаружить княжну, спросил Яков Петрович.        — Господин Гуро, и зачем же я вам вдруг понадобился? — ехидный голос Пушкина послышался. — Неужели помощь требуется? Так к чему меня искать, я весь вечер своей компании не покидал, с Василием Андреевичем гостей развлекаем…        Сердце Якова Петровича пропустило удар: рядом с подошедшим Пушкиным княжны не было. Паниковать рано, может…        — Александр Сергеевич? А как вы здесь… — снова Лермонтов. Бесшумно, точно призрак бестелесный, подкрадывается, и неожиданно каждый раз. Странные привычки у этого юноши. — Я же только что с вами и Еленой Александровной беседовал, вы никак сюда бы не успели… Подождите, и цветок в петлице…       Яков Петрович прикрыл глаза, тихо выругавшись.