Пленник

      Многочасовые пытки асгардца по имени Локи подошли к концу. Сегодня Танос истязал его с особым остервенением: Локи то кричал от боли, то затихал, то вдруг разражался поистине сумасшедшим смехом, будто всё происходящее доставляло ему удовольствие.       Гамора смотрела на это с отвращением и ужасом, однако уйти не могла: Танос не позволял. Он всегда говорил, что наблюдение за тем, как он «учит» новичков должно закалить в ней стойкость и силу духа. Что ж, пока у него получилось лишь воспитать в приёмной дочери отвращение к себе и жалость к несчастным, которых титан мучил.       Локи Гамора жалела тоже, хоть и не показала бы этого никогда. Он был очень сильным и держался дольше всех, кого пытал Танос до этого. Оно и не удивительно: от одного из приспешников титана девушка слышала, что он — настоящий бог.       Что ж, тем хуже для него. Гамора не раз ловила себя на мысли о том, что, доведись ей оказаться на месте одного из пленников Таноса, она предпочла бы умереть сразу, не дожидаясь пыток. А Локи был в плену уже несколько месяцев и всё это время терпел жуткие издевательства над собой, но всё ещё держался.       В конце концов и он не выдержит, в этом Гамора была уверена. Либо умрёт от боли, либо сойдёт с ума. Девушка уже сейчас видела в его глазах проблески чего-то абсолютно дикого, маниакального. И этот безумный смех… Значит, до окончательного помешательства недалеко.       И всё же было в этом Локи что-то, что заставляло Гамору интересоваться им больше, чем предыдущими «гостями» Таноса.       Частично этот интерес вызывало то, как асгардец попал к Таносу. Он ничего не крал у титана, ничем перед ним не провинился, не искал с ним встреч, даже не был с ним знаком. Локи, раненого, без сознания, буквально «выловили» в космическом пространстве неподалёку от корабля Таноса, но вместо того, чтобы убить или выбросить обратно в открытый космос, зачем-то оставили. Гамора понятия не имела, зачем, но выяснить хотела. Вполне возможно, это знание могло помочь ей в дальнейшем, когда она наконец найдёт способ расквитаться с Таносом за всё, что он сделал с ней, её настоящими родителями, сестрой.       Движимая такими мыслями, Гамора направилась к Локи, которого уже успели увести (а если быть точнее, практически уволочь) в камеру. Тянуть с вопросами, которые её интересовали, было ни к чему — а ну как Локи умрёт, например, завтра, во время очередных истязаний, и что тогда? Безвозвратно потерять потенциально ценные сведения не хотелось.       Убедившись в том, что за ней никто не следит, Гамора спустилась на нижние ярусы корабля. Пленников, кроме Локи, в камерах не было, и охраны, на счастье девушки, не было тоже. И не было не потому, что Танос отличался беспечностью, а потому что бежать с корабля было просто некуда. Даже если бы Локи чудом удалось выбраться из камеры (что было маловероятно, учитывая степень его измученности после пыток), далеко уйти он бы точно не смог. Попал бы в лапы прислужникам титана, коих было на корабле хоть и немного, но достаточно, чтобы остановить одного беглеца. Остановить и убить на месте, или приволочь Таносу, чтобы убил сам. Не суть, в любом случае конечный итог — смерть.       Окольными путями добравшись наконец до нужной ей камеры, Гамора остановилась перед ней. Света там почти не было, на этом ярусе вообще царил тревожный полумрак, что радости отнюдь не добавляло.       Локи сидел на полу, привалившись к стене и закрыв глаза. Рядом с ним стояла пустая миска — очевидно, в ней была скудная пища, которой пленника снабжали, чтобы раньше времени не умер от голода.       Услышав тихие шаги, Локи приоткрыл глаза. На его молодом, красивом лице были видны несколько свежих кровоподтёков. Выглядел бог крайне измученным: осунувшийся, смертельно бледный, с залёгшими под глазами тёмными кругами.       Однако, несмотря на своё плачевное состояние, при виде Гаморы Локи растянул губы в улыбке, больше походившей на звериный оскал. — Дочь Таноса, — вкрадчиво произнёс бог, посмотрев прямо на девушку.       Гамора едва заметно поморщилась, но не возразила в ответ на такое «приветствие». Она пришла не затем, чтобы рассказывать пленнику титана о своём истинном происхождении. — Не нравится обращение? — от Локи не ускользнула реакция девушки, и его голос наполнился ядовитым, фальшивым сожалением, — Что ж, такое бывает. Но от родственников отречься не так-то просто, верно?       Гамора прищурилась. На мгновение ей показалось, что этот странный бог знает о ней гораздо больше, чем показывает, но она почти сразу отбросила эти мысли. Откуда ему может быть хоть что-то о ней известно? — Я пришла к тебе не для того, чтобы вести светские беседы о семье, асгардец. — заговорила девушка наконец. — А зачем же ты пришла? Сомневаюсь, что Безумный Титан решил даровать мне свободу и послал тебя сообщить радостную весть о моём освобождении. — ухмыльнулся Локи. Кажется, ему доставляло удовольствие наблюдение за тем, как Гамора постепенно выходит из себя. — Не провоцируй меня, асгардец. В гневе я ничуть не милостивее Таноса, советую тебе запомнить это. — Сразу к угрозам, да? Ну разве так ведут переговоры с тем, от кого тебе что-то нужно? — вновь растянул губы в усмешке Локи. — Ты совсем не умеешь… налаживать контакт, дочь Таноса. — Зато я умею убеждать по-другому, и, поверь, мои методы более действенны в этих местах, — ухмыльнулась Гамора в ответ. — Ты ведь уже убедился, что сладкими речами мало кого здесь проймёшь, не так ли? Но дело всё ещё не в этом. Меня интересуют вполне конкретные сведения. А именно то, что требует от тебя Танос. — Вот оно что! — деланно удивился Локи, — Значит, он не рассказывает всего даже любимой дочке? Я слышал, как он о тебе отзывался. И от семьи есть секреты, выходит… — Танос — не моя семья! — вспыхнула Гамора, не выдержав издевательского тона пленника, — И я ему не дочь.       После этих слов Гаморе показалось, что на секунду в зелёных глазах Локи мелькнуло что-то, похожее на… понимание? Сочувствие? Что бы это ни было, оно тут же исчезло, уступая место всё тому же нахальному веселью. — О, как это печально… Наверняка Танос очень огорчился бы, услышь он тебя сейчас. — Я всё ещё жду ответа на свой вопрос, асгардец. — нетерпеливо прошипела девушка, проигнорировав колкость. — Разве я говорил, что намерен тебе отвечать? — Локи вытянул ноги, кладя одну на другую в нарочито небрежном жесте. — Раз уж твой отец не посвятил тебя в свои планы, я тем более не стану ничего рассказывать. Я же не хочу… расстроить его. — Танос. Мне. Не отец. Ты не понимаешь! Что бы он не задумал, его планам нужно помешать! Он ведь безумен, он одержим идеей уничтожить половину Вселенной! И если то, ради чего он держит тебя здесь и пытает, как-то связано с этой его идеей, ты должен рассказать мне об этом! — Гамора почти перешла на крик, но вовремя осеклась, подойдя на шаг ближе к прутьям решётки камеры. — Я ничего тебе не должен, зен-оберийка*, — зло выплюнул Локи, медленно поднимаясь на ноги.       Гамора приоткрыла рот от удивления, глаза её расширились в непонимании. Откуда он знает?.. — Не смотри на меня так. Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь. Приспешники твоего отца бывают… чрезвычайно болтливы, особенно под действием некоторых простых заклинаний. — оскалился Локи, подходя к решётке и глядя девушке прямо в глаза. — Ты говоришь, что Танос тебе не отец, что ты хочешь помешать ему, но вместе с тем ты не делаешь для этого ничего. Выполняешь его приказы, убиваешь ради него, прислуживаешь ему, смотришь, как он истязает своих жертв, долго, жестоко, безжалостно, наслаждаясь. Сколько бы ты не прикрывалась своей ложью о ненависти, в глубине души ты всё равно считаешь Таноса отцом. Жалеешь его. Пытаешься найти оправдание его безумию. У тебя никогда не будет достаточно воли, чтобы пойти против отца, а твой приход ко мне — это лишь очередная попытка оправдать своё бездействие и слабость, притворяясь, что ты делаешь хоть что-то, чтобы остановить всё это!       Закончив свой монолог, Локи расхохотался, то ли специально, то ли оттого, что действительно сходил с ума. Гамора невольно попятилась, оглушённая словами бога. Они эхом отдавались в черепной коробке, не давая нормально соображать. Он… да как он посмел говорить такое! Что он вообще знает… что понимает…       Спустя несколько мгновений, когда Гамора взяла себя в руки и посмотрела на Локи, он снова сидел у стены своей камеры, прикрыв глаза. Не открывая их, он произнёс: — Я ничего тебе не скажу, зен-оберийка. Подумай, ведь так будет лучше для тебя: ты сможешь ещё несколько десятков лет оправдывать себя тем, что действительно хотела что-то предпринять, но пленник Таноса не помог тебе, и ты снова оказалась бессильна. — Тебе недолго осталось быть его пленником, асгардец, — холодно произнесла Гамора, сжав руки в кулаки. — Надейся, что ты умрёшь раньше, чем Танос своими пытками доведёт тебя до сумасшествия. — Боюсь тебя разочаровать, милая, — Локи открыл глаза, на его губах вновь играла дьявольская усмешка, а во взгляде появился тот самый маниакальный блеск, — но я уже сошёл с ума.       Скрипнув зубами в бессильной злобе, Гамора пошла прочь от камеры, слыша, как пленник провожает её исступленным смехом. Слова Локи прочно засели в голове, и их требовалось осмыслить, причём немедленно.       Жалость к асгардцу исчезла без следа. На её место пришла ненависть. К самому безумному богу, к его отвратительной ухмылке, к тому, что и каким тоном он говорил.       А ещё Гамора ощущала ненависть к самой себе. Потому что понимала — Локи был во всём прав.