Утро Полины

Утро. 6.10. Будильник. Высунуть руку из-под теплого одеяла и дотянуться до тумбочки. Взять будильник. Выключить будильник. Дотянуться до лампы. Включить лампу. 6.13. Потянуться. Перевернуться. Еще потянуться. Спрятаться под одеяло. Голос папы: - Ты встала? Кашка на плите! Мы уходим. - Ага. Счастливо! 6.20. Сползти с кровати. Халат. Тапочки. Радио. Бодренько, и зябко. Шлёп-шлёп-шлёп… Душ. Умыться. Почистить зубы. 6.35. Вернуться в комнату. Воронье гнездо. Свернуть постель на пол. Застелить. Накрыть пушистым пледом. По радио бодренькие радостные идиоты воодушевленно порют чушь. Белье. Носки. Майка. Джинсы. Джемпер. Расчесать волосы. Стянуть резинкой хвост. 6.50. А уже почти светло. Выключить лампу. Выключить радио. На плите еще горячая овсянка. На столе еще неостывший чайник. И сверток бутербродов. Достать из сушилки тарелку. Плюхнуть в нее три больших ложки овсянки. Достать из холодильника шоколадку. Поскоблить ее в кашу. Развести в кружке растворимое какао. Позавтракать. 7.00. Опаздываю. Бросить посуду в мойку. Брат будет ругаться. Схватить бутерброды, сумку, куртку, сунуть ноги в кроссовки, захлопнуть дверь. Затолкать бутеры в сумку и натянуть куртку – это квест для спуска по лестнице. На выходе из подъезда прохватит привычный ветер. Это непременное начало утра пяти дней в неделю, и более чем двухсот двадцати дней в году. Так же стабильно и непременно вильнет за угол уезжающий автобус, на который я, как всегда, опоздала. А значит, я повернусь в другую сторону и отправлюсь по дамбе через овраг и по тропинке через лес. Меняются нюансы, погода, сезоны, конечные точки маршрута, а само по себе утро буднего дня неизменно, как наличие горпарка или улицы К.Маркса. А вокруг серая от росы трава. И серенький рассвет сквозь сосны. Голубая новенькая крыша домика в овраге кажется дивным озером. Зябко. Прячу пальцы в рукава куртки. И шлепаю по похрустывающим под ногами шишкам. Тропинка минует первую развилку, огибает угол забора старого гусевского детсада. Ура! Опаздываю я не сильно и на автобус успею – за ало-бордовым кустом скрывается привычный рюкзак с будто бы бронзовым щитом, плечо черной косухи с рядом заклепок и светло-русый недлинный хвост. Чуть прибавить шаг. И я его нагоняю около сараев домов жедешников. И мимо Новой Большой Дачи мы идем уже почти вместе. То я вырываюсь вперед, то Мальчик-Рокер чуть обгоняет меня. Зимой, весной и осенью он в кожаной косухе с заклепками, летом в черной футболке. Рюкзак со стилизацией под рыцарский атрибут, потертые, но не по моде, а вполне естественно джинсы и понтовый типа-волчий хвост на боку. А еще стянутые в хвост блеклые волосы (кроме Мальчика-Рокера он иногда, когда я особенно невыспавшаяся и злая - Двухвостый), блеклые светло-серые глаза с красными веками, которые подчеркнуты светлыми короткими ресницами. Высокий, худой. Он чем-то неуловимо напоминает студента Шурика из старых комедий, хотя вроде бы внешне больше похож на типичного сисадмина из анекдотов. Иногда у него на шее висят большие мягкие наушники, но я ни разу не видела, что бы он что-то слушал через них. Там, где дорожка отклоняется в лес или лес вытягивает длинный буреломистый язык к Черному озеру, всегда сыро, таинственно и сумрачно. Там на дорожке вечная редко высыхающая грязевая лужа. Там мы нагоняем пару пенсионеров и мне становится опять стыдно. Дедушка как раз заканчивает укладывать в грязь поперек тропинки свежую порцию веток и прутьев и под руку переводит через лужу свою бабушку. Каждый раз обещаю себе, что я тоже положу в грязь веток, чтобы по ним переходить ее и каждый раз мне уже некогда с этим возиться. Дедушка и бабушка с неплотными и небольшими выгоревшими брезентовыми рюкзачками, в поживших спортивных непохожих, но одинаково прошловечных, куртках идут, мило держа друг друга под ручку, и мы чуть сбавляем шаг, чтоб дольше не нагонять их, вынуждая уступить нам дорогу… Но они идут хоть и споро, но по сравнению с нами - не спеша, и вот наше приближение разрушает их идиллию, и они чуть отступают на мокрую траву, чтоб мы с двухвостым рокером быстро, полубегом, задевая ветки столпившегося вдоль тропы кустарника, проскочили их. И потом слышу и знаю их позади себя, заботливо ведущих друг друга по неширокой лесной тропе. Я знаю, что стоит обернуться, и я увижу, как они идут по лесу будто молодые влюбленные стройотрядовцы из старых фильмов и книг. Дедушка с бабушкой окончательно останутся позади, когда тропинка выйдет на край карстового провала. Тогда их не будет видно за деревьями. Лес спрячет их, и они исчезнут из моей жизни до следующего утра. Барышня мелькнет между сосновыми стволами около профилакторского стадиона. А там, где тропинка вольется в остатки когда-то асфальтированного терренкура, мы начнем ее нагонять. Она никуда не торопится. Хотя, судя по тому, что возле озера она свернет к худтехникуму, ей тоже надо быть на работе, или учебе, вовремя. Но она не опаздывает. Поэтому и не спешит. Всегда аккуратно причесанная, прямая и подтянутая, она похожа на принцессу, не роскошью, не манерностью, не горделивой уверенностью, а неуловимым флером изысканной скромной элегантности. И эта ее естественная аристократичность не в туфлях или сапожках, всегда неультрамодных, но неизменно изящных и подчеркнуто вневременных, не в колокольчикоподобных юбках до колена… У нее несколько совершенно изумительных непохожей одинаковостью разных клетчатых юбок, белых блузок, жакетов и два пальто. А еще она восхитительно небрежно носит берет. У меня никогда не получалось с таким непринужденным изяществом пристроить этот головной убор на свою потомственно пролетарскую голову… дело не в одежде. Она проста, скромна, и иногда даже кажется бедноватой. И по манерам, по осанке, по походке, по привычке подхватывать сумочку, ползущую с покатого плечика… по тому, как она отступает в сторону с дорожки, когда ее обгоняешь или попадается кто-то идущий навстречу, по всему, - она скромная, милая, робкая девушка... Но если у кого-то в нашем городе и есть в жилах голубая кровь древнейших аристократических фамилий, то наверняка у нее. Барышня сворачивает на деревянные мостки через РМЗешную ветку к спрятавшемуся за гаражами художественному колледжу, а наша тропинка расстается с терренкуром, выбегая к берегу Черного озера, я начинаю прислушиваться к объявлениям уже близкого вокзала. Где-то здесь объявят областную электричку. И, словно ее одушевленный эрзац, нас нагонит маленький, но неотвратимый и мощный локомотивчик, локализованный в некрупном теле женщино-девушки отдаленноспортивного вида. Независимо от сезона она может быть одета во что угодно: спортивную куртку, джинсы и кеды; длинную юбку, пончо или пестрый сарафан; гламурно-модное платье; чем-то напоминающий анимешную школьную форму типа-деловой костюм или бесформенный свитер и брюки. Но мне почему-то всегда видится на ней нечто вроде формы: странный жилет со множеством карманов и высокие тугозашнурованные ботинки. Во что бы она ни была одета, мне все время кажется, что она летит. И при этом она движется в неторопливо плавной расслабленной манере. Ей не нужно уступать дорогу - она обходит нас будто лыжник на слаломе вешки на склоне. Это мираж и чушь, но мне кажется, что я вижу у нее под ногами доску скейта. Мне даже кажется, что вылетев к пешеходнику, она делает характерный жест и, стукнув ногой по приподнятому краю невидимой доски, подбрасывает свой невидимый скейт и небрежно подхватывает его. От нее едва уловимо пахнет каким-то мужским парфюмом. Всегда один наушник в ухе, а второй болтается на шее. И из него можно успеть услышать приглушенные ноты чего-то бравурного. Она открыто и доброжелательно улыбнется, обязательно встретив и отметив кивком мой узнающий взгляд. Но пронесется мимо будто курьерский поезд в иные миры. Где меня нет и не было, где «веселей и богаче, ярче краски и небо теплей»… И пока я смотрю ей в спину и чувствую отпечаток ее улыбающегося взгляда, будто теплое крепкое рукопожатие, тропинка взмывает на насыпь к светофору, выводя к остановке у ж/д вокзала. Перейти дорогу. Подождать пару минут: один за другим подходят два автобуса. Мальчик-рокер пойдет к девятке. А я поеду на Кирпичный. В автобусе почти наверняка уже есть люди с завода. Их надо узнать и поздороваться. Возможно мы даже будем о чем-то говорить. А так хочется поздороваться не взглядом, а вслух, с двухвостым Мальчиком-Рокером, Бабушкой с Дедушкой, Барышней. И с той стелющейся в своем неудержимо ленивом стремлении. Мне почему-то кажется, что должно быть важно. Но я не решаюсь. Утро. 7.55. Забираю из факса складские отчеты. Включаю компьютер.