Хочешь, я развею твои иллюзии?

      Шорох одежд, звон украшений. И легкий стук каблуков.       Невра идет вдоль торговых лавок, заваленных различными товарами, и бросает взгляды на мимо проходящих людей. Едва ухмыляется, когда несколько девушек в ярких одеждах пробегают рядом. И краем уха ловит звуки бубна, флейты и едва слышный звон.       Следом идет парень в широких темно-фиолетовых одеждах, стуча высокими каблуками сандалий, и внимательно наблюдает за проезжающей телегой.       — Карл, — обращается Невра и оборачивается, — напомни, ты был уличным музыкантом?       — Нет, господин, — отвечает Карл и улыбается, сверкая ровными и острыми зубами. — Хоть я и считаю, что это полезный опыт, однако мне не приходилось быть уличным музыкантом.       — Но и все же даже в такой музыке есть свой шарм, не правда ли?       — Конечно, господин.       Невра улыбается, чуть щурясь, и идет дальше, обходит большие ящики и глиняные кувшины.       В чистом небе солнце висит высоко, палит и ослепляет. Иногда поток ветра поднимает пыль и песок, режет нос и попадает в глаза. Под тонкой подошвой туфель чувствуются щербатые плиты и камушки.       Невра проходит мимо фонтана и подмигивает сидящим на скамье девушкам. Они хихикают и машут руками.       — Невра! Ей, Невра! — кричит одна из них. — Когда ты вновь пригласишь нас на свое музицирование?       — Как только, так сразу, — отвечает Невра и пожимает плечами. — Как с Карлом допишем новую мелодию, так сразу же!       — Мы очень ждем! — хихикает другая, прикрывая ладошкой красные губы. — Тебе очень повезло с Карлом! Не всегда найдешь такого талантливого раба!       Невра улыбается и идет дальше, все сильнее слыша плывучую и словно тягучую мелодию. И оборачивается, смотрит в зеленные глаза.       — Карл, в чем ты находишь вдохновение?       — В людях, господин. В красоте природы и в ленивых движениях фамильяров в полдень. В песчаных дюнах, растирающихся до самого горизонта, и в тонком серпе луны, освещающем крыши хижин. И особенно в вас, мой господин. Когда вы довольны и сосредоточены, когда вы работаете над новой мелодией или стихом. Когда вы тренируетесь в саду или разговариваете с вашей сестрой, — отвечает Карл, положив руку на сердце. — И даже в одиночестве я нахожу вдохновение. Когда остаюсь наедине с собой я могу слышать, о чем шепчет ветер и шуршат листья пальм под окном. А вы, господин? В чем вы находите вдохновение?       Невра подходит к группе людей, которые столпились вокруг уличных музыкантов, и останавливается. Присвистывает и отвечает:       — В женщинах, Карл, в женщинах.       И ухмыляется, бросает взгляд на юную девушку, прикрывшую глаза и держащую между колен круглый корпус инструмента. Она прижимает пальцами струны на длинном грифе, резво проводит смычком, извлекая тягучие звуки. За спиной девушки стоит мужчина в длинных ярких одеждах и играет на флейте. Рядом кружит девочка, цветастые камушки на ее юбке блестят, и стучит бледными ладонями в небольшой рамочный барабан, внешне напоминающий бубен. И звенит металлическими тарелочками, установленными в расписной обод.       Карл подходит ближе и смотрит.       — Только музыка и женщины, — говорит Карл, складывая руки на груди, и поворачивается к Невре, — могут прикоснуться к глубинам души, заставить пережить то, чего никогда не ощущал и не испытывал. И каждый раз по-новому.       — Совершенно точно с тобой согласен, Карл, — отвечает Невра и ухмыляется довольнее, наблюдая за быстрыми, но изящными движениями девушки, — совершенно точно. И с каждой все по-особенному.       Дует ветер, доносит песок и пыль, запахи специй и сладких духов. Темные волосы девушки, сосредоточенно играющей на инструменте, развиваются и блестят в лучах солнца. Уголки бледно-розовых губ ползут вверх, а глаза сверкают спокойствием.       Карл протяжно вздыхает, отворачивается и смотрит куда-то вдаль.       — Сегодня мы закончим песню, — произносит Невра и ставит руки в бока. — Ко мне соизволила явиться муза, эдакая несговорчивая особа.       — Это прекрасно, господин! Вы хотите отправиться домой?       — Нет, Карл, — отвечает Невра и слегка машет головой, прикрыв глаза. — Давай еще послушаем, а потом пройдемся?       — Как пожелаете, господин.       Цокот копыт и металлический звон.       Невра оборачивается и видит ездового фамильяра, на спине которого накинута разноцветная попона. На большой морде выделяются два скучающих черных глаза, а уши время от времени дергаются. Сидящий в телеге человек протяжно зевает и прикрывает ладонью рот. Противно жужжит насекомое, летающее рядом.       Телега проезжает, трещит под натиском груза, а из-под колес отскакивает щебень. И скрывается в толпе пестрых одежд.       Невра замечает высокого парня в кожаных доспехах и накинутым на плечи плащом. Видит два голубых глаза, сверкающих ярче камушек на юбке девчонки, и белые волосы, спадающие на смуглое лицо. Пухлые коричневые губы расползаются в ухмылке.       Девочка громко хлопает в барабан, цокает каблучком и кланяется. Зрители хлопают.       — Куда вы хотели бы пойти? — спрашивает Карл, похлопывая в ладоши. — Скоро обед, солнце уже высоко. Ваша сестра выразила желание пообедать с вами сегодня, господин.       — Да, Карл, я помню, — отвечает Невра и вздыхает. — Сходим к кузнецу, хочу узнать, как продвигается работа.       — Как прикажите, господин.       Скрип кожи, шелест ткани.       Невра поворачивается и сталкивается с голубыми глазами, внимательно следящими за движениями девушки.       — А знаешь, Карл, думаю, мы задержимся, — говорит Невра и улыбается.       Карл хмурит губы и озадаченно смотрит на Невру, который подходит к высокому парню в кожаных доспехах.       — Эта девушка играет на рабабе, — произносит Невра, складывая руки на груди, — а танцующая девочка играет на рике. И нэй, флейта, открытая с двух концов. Многие обманываются ее незатейливостью, но она имеет одну дырочку для пальца на дне и шесть сверху. И музыкант благодаря особенной технике может играть в больших пределах, чем три октавы.       Парень поворачивает голову и смотрит на Невру, чуть приподняв брови.       — Я предположил, что вы иностранец, — говорит Невра и улыбается, — которому нужно рассказать о наших музыкальных инструментах. Ведь знакомство с чужой культурой зачастую начинается именно с искусства. Меня зовут Невра, я поэт.       — Меня зовут Ланс. И, как вы уже сказали, я иностранец, — говорит парень и протягивает руку. — И я бы с радостью познакомился с искусством Маэкхаронского халифата.       — В таком случае, Ланс, — шире улыбается Невра и в ответ протягивает руку, — я с радостью познакомлю вас с нашим искусством.       Ланс улыбается и пожимает руку Невре.       — И спешу вас пригласить отобедать со мной.       Карл подходит ближе, стараясь особо не стучать каблуками, но Ланс все равно бросает взгляд сначала на загнутые носки туфель Невры, а затем на открытые сандалии. И Ланс чуть хмурится, поднимает взор на лицо Карла и даже не пытается улыбнуться.       — И с темой рабства я бы хотел познакомиться поближе, — говорит Ланс и идет следом за Неврой.       И Невра улыбается, скользит в толпе ярких и широких одежд.       — Рабство, — говорит Ланс, отодвинув пустую тарелку и кружку подальше, и откидывается на спинку стула, — признак гнилого общества. Никто не имеет право владеть людьми и пользоваться ими. Если мы позволяем процветать рабству в Элдарии, то мы ничем не лучше человеческих существ.       — Ланс, мы даем этим беднягам крышу над головой, еду и работу, — отвечает Невра, складывая руки в замок. — Они могут жить, не задумываясь как себя прокормить и где переночевать.       — А если бы твоя сестра стала рабыней? — спрашивает Ланс, щуря глаза. — Стала той, кто ублажает сексуальные потребности какого-нибудь старого и жирного мужика?       Каренн, сидящая за отдельным столом и попивающая прохладный напиток, давится, кашляет и удивлено смотрит на Ашкора. Невра закрывает глаза и протяжно вздыхает, потирая пальцами лоб.       — В таком случае она бы получила еще больше прав, чем имеют обычные рабыни, — отвечает Невра и поднимает взгляд на Ланса. — Давай не будем приводить в пример Каренн? Она не рабыня, а если бы и была ею, то я не знаю, как поступил бы. Ведь, скорее всего, и я был бы рабом. И не смог бы изменить порядок вещей, пока мой господин не решил бы нас освободить.       — Видишь, ты бы тоже надеялся на свободу, — говорит Ланс и насмешливо ухмыляется. — Но мы вспомним Карла. Он все еще носит эти сандалии на каблуках, обращается к тебе «господин» и выполняет все твои приказы. Он не ест с тобой за одним столом и не имеет право сидеть, пока стоишь ты. И ты не спешишь его освобождать.       — Освобождение раба дело сложное, имеющее свои нюансы. И я не имею право освободить Карла, ведь он принадлежит моему отцу.       — Так что тебе мешает подойти к отцу и попросить освободить Карла? — спрашивает Ланс и ухмыляется еще паршивее. — Ведь ислам поощряет освобождение рабов.       — Именно что он поощряет, а не обязывает. Если насильно заставить освобождать рабов, то в стране начнется хаос. Законы Маэкхаронского халифата и предписание Корана дали многие права рабам. И обязали их хозяев. Наше государство идет к тому, чтобы освободить всех рабов, не смотря даже на их вероисповедание. Но культура взятия военнопленных усложняет это дело, но и они могут быть выкуплены правителями родных государств. — Невра вздыхает, делает глоток чая и добавляет: — Но почему-то правители не спешат выкупать некогда своих преданных граждан.       Ланс щурит глаза и поворачивает голову к цветущему саду.       Поток ветра развивает полупрозрачные шторы, белоснежную скатерть и подолы свободных одежд проходящих мимо мужчин. Шелестит листва, доносятся обрывки тихого разговора и стук каблуков. И терпкий запах можжевельника.       — В Маэкхаронском халифате возможен самовыкуп, Ланс. Но почему-то мало кто прибегает к нему. Ведь раб не хочет свободы, он хочет раба.       — Конечно, ведь рабство унижает человека до такого, что он уже сам хочет себе раба, — резко говорит Ланс и впивается взглядом в Невру. — Унижает так, что он уже любит свои оковы. Он не может без них.       Ланс встает, подходит к высокой колонне, облокачивает и сжимает кулаки, смотря в чистое небо.       — Лучше уж свобода полная опасности, чем спокойное и сытое рабство.       — С этим многие не согласятся, — произносит Невра, вздыхая, и встает. — Некоторые предпочитают быть в рабстве, чтобы иметь возможность прокормить своих свободных детей. А не рисковую свободу, которая не может гарантировать пропитание и жилье.       — Людей можно сделать свободными, а потом нанять их. Платить им деньги, — говорит Ланс, поворачиваясь.       — Свободные, но бедные граждане как раз таки и нанимаются. Им платят деньги, они их тратят на то, что посчитают нужным. Им хватает на самое необходимое, но они уже не могут вылезти из бездны нищеты. И тогда есть ли смысл запрещать рабство? Ведь оно, по сути своей, сохраняется. И даже зачастую в худшем виде.       — И все равно это не стоит того, чтобы терпеть унижения от равного тебе человека. Терпеть издевательства, побои. Терпеть то, что тебя загоняют работой, как последнюю скотину.       Невра вздыхает, подходит ближе и отвечает:       — Законом запрещено избивать своих рабов и загонять их, как «последнюю скотину». Ланс, я предлагаю пройти в библиотеку. У нас большая коллекция стихов и художественной литературы.       Ланс молчит, бросает взгляд на птицу, сидящую в золотой клетке. Две черные бусинки печально сверкают в лучах солнца.       — Мне пора, Невра. У меня есть дела, — говорит Ланс и подходит к клетке. — Наши мнения расходятся, но я хочу продолжить наше общение.       И протягивает пальцы к яркому перу, ухмыляясь как-то иронично, и берет его, кутит, вертит. Разглядывает.       — Мне тоже была приятна твоя компания, — отвечает Невра и улыбается. — Я узнал уникальное мнение иностранца о наших обычаях, искусстве и повседневной жизни. Надеюсь, мы сможем скоро еще так поговорить.       — Буду ждать этого.       Невра улыбается шире и бросает взгляд на перо в пальцах Ланса.

***

      Поток ветра развивает полупрозрачные шторы, доносит сладкие запахи цветов и прохладу ночи. Язычки пламени свечей дергаются, танцуют, освещают разбросанные на длинных столах бумаги, книги и свертки. Золотой кончик белого пера блестит, привлекает взгляд. Невра сидит на диване и наблюдает за Карлом, пишущим что-то на пергаментах.       — Карл, — тише обычного обращается Невра, бросая взгляд на пестрые цветы в саду, — ты бы хотел свободы?       — Свобода иллюзорна, ненадежна и временна, если даже она и существует, — отвечает Карл, поднимая голову. — Невра, хоть я и раб, принадлежащий твоей семье, днем обращающийся к тебе «господин» и старающийся выслужить, то все равно даже этой зыбкой свободы я желаю всем сердцем. И я знаю, что рано или поздно получу ее.       Невра молчит, разглядывает цветы и листву кустарников, освещенные лунным светом. Вздыхает почти незаметно и поднимает взгляд на небо, усыпанное звездами. Черный силуэт птицы быстро мелькает и скрывается за крышей дома.       — Если бы ты имел три желания, — начинает Карл и встает из-за стола, — то чтобы ты пожелал?       Невра оборачивается, удивленно хлопает ресницами и уже открывает рот, но о стены ударяются частый топот и шорох одежд.       — Невра! — громко восклицает Каренн, вбегая в комнату. — Невра, на дома работорговцев вновь напали! На этот раз на партнеров отца, и никого не оставили в живых!       Невра резко встает и подходит к Каренн, обеспокоенно смотрит, хмурясь. И, складывая руки на груди, спрашивает:       — Откуда ты узнала?       — Приехали дяди Абдул и Азат. Отец их встретил, и они сразу же закрылись в кабинете. Я подслушала их разговор.       — И о чем они говорили?       — О том, что нет даже подозреваемых, — отвечает Каренн и садится на подлокотник дивана. — Они беспокоятся, что в следующий раз могут напасть на наш дом. Невра, что мы будем делать, если нападут на нас?       — Придется взять оружие и защищаться. — Невра вздыхает, потирая пальцами лоб. — Пошли, я провожу тебя до твоей комнаты.       Каренн кивает и машет рукой Карлу, который сидит за столом и хмуро глядит им в след.       — Каренн, а как ты относишься к рабству? — спрашивает Невра, когда они останавливаются возле двери, расписанной яркими красками.       — Разве Аллах не создал всех нас свободными? Разве не все мы братья и сестры? — спрашивает Каренн в ответ и вглядывается в серые глаза. — И как тогда твой брат или сестра могут быть твоими рабами? Ведь ты Карла не считаешь рабом, и никого другого, кто живет в нашем доме. Невра, то, чем занимается наш отец… ужасно. Рабство — это самое ужасное проклятие, которое могли послать на живое существо Боги. И наше дело освобождать этих несчастных, а не продавать их, как простой товар на рынках.       Невра молчит, разглядывает сложные узоры на ковре под ногами. Под окнами шелестит листва, а длинные шторы развиваются. Где-то вдалеке слышны крики и треск костров.       В груди расползается неприятное давящее чувство.       — Спокойной ночи, Невра, — тихо говорит Каренн, опуская взгляд.       — Приятных снов, — глухо отвечает и целует Каренн в лоб. — Не волнуйся, на нас не нападут. Преступника поймают раньше.       Каренн улыбается, заходит в комнату и тихонько прикрывает дверь.

***

      Невра стоит, облокотившись о полупустую телегу, и смотрит на людей в серых одеждах, подвязанных веревками. Они толпятся вдоль высокой стены, склонив голову и распустив сальные волосы, укрывают рваной тканью лица, когда мимо проходят люди, и пытаются спрятаться друг за другом. И они шепчут. Тихо, чтобы никто не услышал, но их выдают едва заметные движения губ.       По мощеной дороге, укрытой слоем песка и пыли, проезжают брауни с закругленными рогами. Они глядят сначала на Невру, а затем на невольников. Брауни хмурят брови, бросают друг другу обрывчатые фразу и проезжают дальше.       Невра вздыхает, трет пальцами лоб и поднимает взгляд на чистое голубое неба. И щурится, когда одинокая птица пролетает на фоне яркого солнца.       Дует ветер, поднимая песок и пыль, и доносит цокот копыт и недовольные крики. В лучах солнца золотые узоры на широких одеждах блестят.       — Ну и как? — спрашивает знакомый голос. — Наслаждаешься видами?       Невра дергается, оборачивается и сталкивается с голубыми глазами.       — Как думаешь, эти несчастные хотят прокормить своих детей? — спрашивает Ланс и гадко ухмыляется. — Или хотят найти крышу над головой?       — Они хотят стабильности и спокойствия, — отвечает Невра и складывает руки на груди. — Они хотят еды, воды и место, которое они смогут назвать домом. Мы можем им это дать.       Ланс скалится, хватает Невру за плечо, впивается взглядом и зло говорит:       — Они хотят свободы! Они хотят, чтобы на них не смотрели, как на товар! Чтобы их не оценивали, как скот! Женщины боятся, что их купят и возьмут насильно! Боятся, что какой-то слишком влиятельный господин засунет им хер между ног, а потом им придется носить его ублюдка. А мужчины боятся, что их загонят на стройку и заставят пахать от рассвета и до заката! А ночью, если ты вышел лицом, тоже присунут хер. А дети? Они не понимают, что происходит. И не поймут, почему их мамы и старшие сестры плачут, не поймут, почему отцы и братья дергаются, смотрят с содроганием на тех вон дядечек в дорогих одеждах. В таких же одеждах, что и ты.       — А что я могу сделать? — восклицает Невра, вырывая руку из сильной хватки.       Ланс отходит, смотрит свысока и ухмыляется.       — Выкупить их и даровать свободу.       Невра молчит, бросает взгляды то на Ланса, то на невольников вдоль стены.       Проезжает тележка, набитая товарами, звеня и треща. Раздаются сердитые крики, смех и разговоры. Дует ветер, песок попадает в лицо. Глаза жжет, но Невра не находит сил просто моргать. Он смотрит на людей, склонивших головы.       — Что может быть хуже бездействия? — спрашивает Ланс. — Только то, когда ты согласен тем ужасом, происходящим вокруг.       И уходит, теряется в толпе ярких одежд.

***

      Невра смотрит на золотую клетку, разглядывает скрюченные в узоры прутья, чистую поилку и наполненную кормушку. Смотрит на чистое дно клетки. И хмурится, когда поднимает взгляд на птичку, печально смотрящую в ночное небо.       В груди расползается тяжесть, тянет вниз. Заставляет если не упасть, то сгорбится.       Невра сжимает кулаки и разжимает. И смотрит на бледные отметины от ногтей, и вздыхает, прикрывая глаза.       — И ты тоже хочешь свободы, имея чистую воду и свежий корм в клетке? — глухо спрашивает Невра. — Хочешь свободы, даже если она принесет тебе голод и возможную смерть?       Птичка молчит, продолжает смотреть в небо, где рассыпанные по черноте звезды блестят, сверкают. Манят взгляд, заставляют хотеть взлететь.       Невра вздыхает, отходит от клетки и садится на ступеньки.       — Если бы ты имел три желания, то что бы ты загадал? — раздается голос за спиной.       Невра вскакивает, оборачивается и встречается с горящими в темноте зеленными глазами.       — По ночам ты так тихо ходишь! — говорит Невра и облокачивается рукой о колонну. — Мне бы так уметь!       — Это твое желание? — спрашивает Карл, приподнимая бровь, и складывает руки на груди.       Невра смеется и подходит к клетке.       — Нет, Карл, это не желание. Я не знаю, что загадал бы.       — Но ты подумай, что ты хотел бы больше всего? Денег, власти, силы или женщин? А может уничтожить своих врагов? Или защитить близких?       Невра молчит, глядит на птичку, не перестающую смотреть в небо, и вздыхает, прикрывает глаза.       — А что хотел бы ты, Карл? — спрашивает Невра и поворачивается к Карлу. — Что хотел бы ты?       — Дать свободу той птичке, что сидит в золотой клетке, — отвечает Карл. — Нужно начинать с малого. Так почему бы не дать свободу птичке?       Невра удивленно хлопает глазами и медленно возвращает взгляд на птичку.       — С малого?..       Невра тянет руку к клетке, нерешительно отодвигает засов и медленно открывает дверцу.       Птичка склоняет голову на бок, сначала недолго глядит на открытую дверцу, потом бросает взгляд на Невру. И слетает с деревянного прутика, прыгает с секундными интервалами. И добравшись до выхода, взлетает. Делает круг по комнате, чирикая, и вылетает в сад. Летит в ночном небе, теряясь среди звезд.       Невра наблюдает, задрав голову, и почти не дышит. Ночное небо пронзает падающая звезда.       — А теперь что бы ты хотел? — вкрадчиво спрашивает Карл.       Невра поворачивается к Карлу, чуть хмурясь, и отвечает:       — Я хотел бы…       Раздается звук бьющегося стекла.       Сад освещает яркая вспышка пламени. Растения и шторы вспыхивают. В зеленых глазах отражается алый огонь.       Невра бросается на Карла, валит его на пол и утыкается лицом в волосы, укрывая руками головы. Над столом пролетают стрелы.       Слышаться крики, звон и треск дерева.       Невра приподнимает голову, видит пробегающих по саду людей в незнакомой броне и шепчет:       — Я за Каренн, ты буди остальных!       И встает, бросает взгляд в сад и выбегает в коридор, освещенный ярким светом огня.       Невра бежит по длинному коридору, держа руку на рукояти сабли, и время от времени тревожно оборачивается, вслушиваясь в каждый лязг стали и крик. И глубоко дышит. Нос режет запахи горелого дерева и мяса.       Сердце бешено бьется, болит в боку.       Невра останавливается у двери и тянется к ручке. Медленно отпирает, держа наготове саблю. И видит силуэт, спрыгивающий в окно. Черные подолы плаща мелькают на фоне горящего сада.       Невра вбегает в комнату, озаряется и кричит:       — Каренн? Это я, Каренн! Ты здесь?       Но в ответ раздается тишина.       Невра подбегает к окну, замечает фигуру, перепрыгивающую через забор, и упирается рукой в подоконник. Медлит, смотрит на мелькающие силуэты в саду. Дергается, резко отходит и топчется на месте, а затем зло ударяет кулаком о стену.       И забирается в окно, спрыгивает в сад и бежит, убирает ветки рукам, царапая ладони о колючки.       Слышит топот, скрип кожи и лязг стали. Прячется за деревом, стараясь не дышать, и краем глаза замечает пробегающих людей в иноземных доспехах. Невра закрывает глаза и протяжно выдыхает.       Невра бросает взгляды по сторонам и быстро пробегает через тропинку, скрывается за колючими кустами и натыкается на высокий забор. Озадаченно смотрит вверх, заламывая руки, и поворачивается к дереву. Судорожно вздыхает.       Невра подпрыгивает к массивной ветви, удерживает и подтягивается на руках. И, стараясь держать равновесие, пробирается ближе к забору. Прыгает, цепляется за каменный выступ. Забирается, отталкиваясь ногами от стены, и переваливается на ту сторону.       Кубарем летит по песчаным дюнам, закрыв глаза и задержав дыхание. Врезается в голый колючий куст и, отхаркнув песок, встает. Быстро озаряется и замечает маленькую черную точку вдалеке. И бежит, не оглядываясь.       Невра замечает фигуру в плаще, стоящую под раскидистыми ветвями одинокого дерева, и медленно подходит ближе, положив ладонь на рукоять сабли.       Ночной ветер проникает через одежды, морозит кожу и заставляет поежиться. И развивает подолы плаща и длинных одежд, испачканных в песке и саже. В ночном небе виднеется столб дыма от пожара.       Высокий силуэт оборачивается, отбрасывая с головы капюшон. В темноте голубые глаза жутко блестят.       — Я удивлен, Невра, — говорит знакомый голос, — что именно ты догнал меня. Я считал, что ты погибнешь впервые же секунды после нападения.       — Ланс, это ты нападал на дома работорговцев и убивал их? — спрашивает Невра, хмурясь и пытаясь хоть-то что-то разглядеть в темноте.       — О, вижу, что ты даже испачкал и порвал свой кафтан, — говорит Ланс и медленно обходит полукругом, — вижу, даже взял оружие. Ты им хоть умеешь пользоваться? Или просто взял покрасоваться, показать, что ты все-таки что-то можешь?       — Ланс, это все время был ты? — Невра крепче сжимает рукоять и чуть отходит назад. — Это был ты?       — Да, я.       Невра молчит, всматривается в глаза, отражающие такие знакомые и одновременно нет черты лица. И судорожно сглатывает.       Ланс ухмыляется гадко, паршиво. В горле пересыхает.       — Но почему?       — Почему, спрашиваешь? Да ты часом, не дебил ли? — выплевывает Ланс и скалится. — Ты так долго сидел в своем воображаемом замке, где нет место несправедливости и бедности, что совсем растерял мозги? Оглянись вокруг, ты живешь на рабском труде! Твой дом построен на крови невинных людей! Ты ходишь по улицам, которые строили рабы и умирали там же!       — Откуда ты знаешь? — спрашивает Невра и щурит глаза. — Я не верю тебе. Закон запрещает такую эксплуатацию рабов!       — Законы существуют, чтобы пудрить мозги таким, как ты! Чтобы держать в неведении, чтобы творить то, что вздумается! Людей покупают, продают, используют, как скот, чтобы удовлетворить свои потребности. — Ланс шагает вперед, сжимая кулаки сильнее. — Невра, скольких простых рабов ты знаешь, которые не живут с тобой в одном доме и не спят в мягких постелях?       Невра хмурится, держится на дистанции и внимательно наблюдает за движениями Ланса.       — Молчишь. Конечно, а как же иначе? Что тебе, благородному господину, до простых людей, страдающих от беззакония твоих соотечественников?       — А что я могу сделать? — кричит Невра, надрывая горло. — Я ничего не могу с этим сделать! У меня нет власти, чтобы освободить всех разом!       — Так хотя бы не защищай дурацкие законы своей страны, — отвечает Ланс и надменно приподнимает подбородок. — Ты мог хотя бы через свое сраное искусство выражать весь ужас рабства, но ты делаешь обратное! Поешь о любви рабыни к своему господину, который пользуется ей, как вздумается! А она счастлива! Счастлива, что ей пользуется ее господин! Говоришь, что закон защищает рабов, что возможен самовыкуп. Твердишь, что богатые господа освобождают своих рабов, относится к ним хорошо. И что закон дает права рабам. И пока ты поешь, приносишь этот вздор в массы, работорговцы продолжают продавать людей в рабство, приносящее только унижение и смерть.       Невра молчит, почти не дышит и потерянно смотрит на Ланса. Вглядывается в голубые глаза, горящие уверенностью и правотой.       — Ты скажешь, что я не прав? Только посмей сказать, что я не прав.       — Я не… — глухо мямлит Невра и машет головой. — Не может быть все настолько…       Слышаться крики, звон доспехов.       — Господин! Господин, где вы?       Ланс бросает злой взгляд, надевает капюшон и говорит сквозь зубы:       — Когда-нибудь ты поплатишься за свою наивность своей жизнью. Или жизнью сестры. Так что быстрее сними свои розовые очки.       И резко отворачивается, убегает, мчится по песчаным дюнам. И только плащ мелькает вдалеке.       Невра смотрит на черный силуэт, почти не дыша, и не находит сил отвести взгляд.       — Господин! Вот вы где! — кричит один из солдат, прибежавших к дереву. — Мы боялись, что и вас…       — Что с Каренн? — спрашивает Невра, резко обернувшись. — С ней все в порядке?       — Госпожа Каренн в порядке, она с Карлом.       Невра последний раз бросает взгляд на мелькающую черную точку на дюнах и отворачивается. Быстро идет к ярко горящему дому, тревожно сжимая рукоять сабли.       Столб дыма укрывает звездное небо, в котором пролетает маленькая птичка.