То, что заставляет сердце сильнее биться

      Свежие ароматы земли ранним утром. Втягиваешь их, сколько хватает дыхания, очищая горло от лёгкого, но прилипчивого запашка масла камелии, — бодрит лучше обычной римской чашечки кофе.              Утреня; самая чистая, самая искренняя служба. Когда дневные хлопоты не прибивают ещё к земле, навалившись на плечи, молитвы возносятся прямо к головокружительному куполу костёла.              Разноцветные отблески, которые сквозь витраж бросает свет на мраморную статую Пречистой девы. Так божья благодать согревает и расцвечивает холодную бесцветную рутину.              Ликующие беззаботные крики, которыми дети встречают отца Александра. Не сказал ли Господь: «Будьте как дети»?              Когда детей всех до одного удаётся вовлечь в занятие. Ни один не шалит и не скучает в углу, полная гармония – и сердце поёт от радости.              Когда после обеда удаётся укрыться и прикорнуть минут на десять, хотя бы и на скамеечке в саду. Ты просыпаешься, а ноющие с утра боли в теле так и продолжают спать. Легко-легко, и будто иголочками покалывает от расслабления. Вытянутую и высунувшуюся из-под подола лодыжку солнечный луч греет как любящий взгляд.       Или наоборот?              Когда сёстры зовут играть в волейбол, а тебе надо ещё собрать детское бельё для прачечной или свозить одного из детей к врачу. И вдруг какая-нибудь другая сестра говорит: «Ступай-ступай, справимся сегодня и без тебя». Негоже взваливать свои обязанности на других, но как же изредка приятно принять помощь!              Подкравшийся первый по-летнему тёплый вечер. Выйдешь из здания, забыв плащ, — а его, глянь, и не нужно.              Хорошая книга на ночь: интересная, но не будоражащая, как понимающий добрый попутчик, ненавязчиво провожающий в царство снов. Засыпая, только снять бы очки так, чтобы и мимо тумбочки не промахнуться, и не проснуться от лишнего усердия.              Погоня по ночной дороге. Автомобиль в уверенных руках Хайнкель следует за целью послушно, вписывается в любые повороты и маневры легко, будто следующая за партнёром искусная танцовщица.              Темнота, не разбавленная светом городских фонарей. Густая, сочная и податливая, она дружественно выдаёт пытающегося подкрасться противника дуновением, звуком, струйкой животного запаха.              Когда наугад удаётся нанести ровно нужную порцию масла камелии: не с избытком, и не слишком мало. Прямо ощущаешь, как оно размазывается и, будто таясь, тончайшим слоем прилегает к металлу.              Когда отец Александр несётся сквозь поток нежити, не оглядываясь даже на направленные ему в спину удары, потому что знает, что со спины его прикрываешь ты.       Будьте как…              Когда укладываешь противника одним ударом, меч рассекает плоть и кости, не застревая, лишь брызнувшая кровь обвивает лезвие, как ворох впопыхах повязанных алых лент.              Когда захлёбываешься густотой темноты, а запах крови тончайшим слоем обволакивает рассудок. Остаётся только животное, только жажда убийства, переходящая в иную жажду, когда иссякает поток нежити.              Когда он вклинивается между твоих бёдер, до боли растягивая связки, одержимо врывается внутрь, то попадая, то не попадая в твои изводящие желания. Придавленная его массой, ты не можешь сдвинуться, чтобы это бешеная скачка туда-сюда притёрлась хотя бы на чуток выше. Ногти твои раздирают его спину в неистовой ревности к плётке, которая завтра покаянно будет вскрывать их неумолимо заживающие следы снова и снова.              Когда он изливается в тебя не только семенем, но будто и силами, и приходит твоя очередь пригвоздить его, оседлать, стиснуть бёдрами и направить взмыленного скакуна куда требуется. Успеть объездить теряющую упругость плоть и взвыть до хрипоты от душащего облегчения.       Будьте!              Когда смываешь пот, запёкшуюся кровь, семя и женские соки, — будто вышелушиваешь себя из кокона грязи всех грехов человеческих. Вылупившаяся из него, чистая и лёгкая, умиротворённо засыпаешь.