Утро

Солнце насквозь просвечивало темно-зеленые простые занавески, Тсунаеши заворочался и вдруг почувствовал, как сильные руки прижимают к чужой груди, горячей и твердой. Что примечательно — Тсуна прекрасно понимал, что многие и не догадываются о том, что у Великого и Ужасного Хибари Кеи что-то вообще может быть горячим. Ну, разве что насчет секса догадывались, в конце концов Облако Вонголы уже и в народе прозвали «хищником». Чем Хибари, Тсунаеши знал, порой даже гордился. Как же, бастард могучего клана якудза, с позором изгнанный из-за силы и отсутствия дисциплины, теперь считался одним из сильнейших в своем поколении в мафии. Тсуна фыркнул тихо и удобнее устроился в объятиях Кеи, перевернувшись на другой бок, уткнувшись носом в остро пахнущую кофе с алкоголем грудь. Зажмурился, жадно вдохнул и потерся миниатюрным носиком о ключицы, чувствуя, что добился ожидаемого эффекта — Хибари едва заметно вздрогнул, просыпаясь. Вот так, будет знать, как не отпускать Тсуну из постели! Хотя сейчас, уютно свернувшись в кольце рук, Савада не особенно-то уже и хотел это сделать — Кея был такой вкусный, такой горячий, что, казалось, от пожизненно бледнокожего Хранителя вот-вот пар пойдет, такой ласково-молчаливый, что Тсунаеши, не сдержавшись, тягуче, расслабленно выдохнул. Хибари был на редкость молчаливым мужчиной, Тсуна знал это еще со школы. Но когда Кея начал проявлять по отношению к нему знаки внимания, шатен опешил от того, как стремительно менялась аура Облака — вот он совершенно невозмутим и холоден, так привычно холоден, словно льдышка. Но тут — бах! — кто-то вознамерился напасть на Тсуну, похлопать по плечу или слишком долго посмотрел вслед Дечимо — Пламя Хранителя взметалось над его головой, Тсунаеши готов был поклясться, что слышал тихое рычание и как будто даже клацанье зубов, а аура менялась почти до неузнаваемости, что, впрочем, замечал только сам Тсунаеши, все же чистейшее Небо и наследник Примо, должен соответствовать. Из леденяще-холодной, но совершенно индифферентной ко всем внешним и недостаточно сильным для Облака раздражителям, она стала угрожающей — всем и сразу, готовая в любой момент кинуться на незадачливого обидчика. Пламя наследника Алауди льнуло к шатену, окружало его со стороны нежелательного, по мнению Хибари, человека, отгораживая Тсунаеши от внешнего мира. Савада тогда, конечно, изрядно прифигел. Ошарашенно выпучив глаза, вглядывался в невидимый барьер, который, однако, явно чувствовал провинившийся несчастный, который уже давно ретировался. А Тсуна все стоял и не верил своим глазам — это его, что ли, Хибари-сан своим Пламенем отгородил? — Не ерзай, — прозвучал над головой голос, вырывая из воспоминаний. Тсунаеши приоткрыл глаза, щурясь, проморгался и посмотрел наверх, где уже значительно возвышался Кея, удобно расположивший голову на согнутой в локте руке. Пакостно улыбнувшись, шатен специально заерзал значительно активнее, чем еще недавно, когда возмутил этим чувствительного по утрам до прикосновений Хибари. Тот вздернул бровь, когда Тсуна, устав возиться на одном месте, расслабленно развалился в его руках, откинувшись на ладонь правой, придерживавшей худую спину. Вздохнул. — И что это только что было? — хриплым, но не только от сна, голосом поинтересовался Кея, и Тсуна знал — тот едва сдерживается, чтобы тотчас не нависнуть над слишком активничающим с утра боссом Вонголы. Тсуна знал: Кея всегда ценил такие утра — теплые, солнечные, когда можно было до обеда валяться в широкой постели, никуда не спеша, не думая о документах, о тренировках собственных и для рекрутов, о миссиях, от обилия которых у Облака последние два месяца уже отчетливо скрипели зубы и наплывала темная ярость в глаза. Собственно, поэтому Тсуна устроил им выходной. Недельный. На меньшее, шатен знал, Хибари не согласится. Сегодня выходил седьмой день, и утро, как назло, обещало быть просто отличным. Почти отвратительно отличным. Тсуна знал, что, если он сам расслабляется к концу отпуска, совершенно не думая о предстоящей двойной нагрузке на посту Босса, то Хибари, наоборот, вспоминал обо всем этом в последний день. Спустя пару часов, как проснется. Ходил хмурнее тучи, и Тсуна долго не знал, как это исправить. Пока, года полтора-два назад, не научился волшебному способу расслабления для вечно такого напряженного хищника — самому обыкновенному минету. Который, в исполнении Тсунаеши, почему-то неизменно вытряхивал из Хибари всю холодность, даже если та была скрыта где-то в самой глубине разума или просто взгляда серебристо-стальных глаз. Да, да, Тсуна научился делать минет спустя несколько лет относительно стабильных отношений. Так учиться было некогда — Кея и Семья отнимали все свободное время — и не у кого — Кея бдительно пресекал все попытки смотреть порно, увлекая в более… ммм… увлекательную реальность. А сам Хибари минет не делал никогда — и Тсуна до сих пор может только догадываться, не умеет Кея или не хочет терять достоинство в глазах хрупкого с виду босса, по совместительству любовника? В ответ на заданный вопрос Тсунаеши мурлыкнул, с наслаждением потягиваясь, когда Хибари чуть поменял дислокацию ладони — спустил на худой бок шатена. Тихонько, нарочито поверхностно погладил и, не удержавшись, щипнул смугловатую от рождения кожу. Тсуна звонко, коротко рассмеялся и быстро скинул с себя одеяло, открывая пристальному взору Хибари обнаженное, до сих пор довольно миниатюрное тело, почти детское, казалось бы. Ухватил длинные пальцы, словно ребенок — руку матери, и приблизил к лицу, кладя на собственную щеку, поглаживая тыльную сторону бледной ладони кончиками пальцев. Мечтательно улыбнулся, снова зажмурив глаза. И застыл, словно снова задремал, как было совсем недавно, когда Хибари только проснулся и нашел в себе силы подтянуться к изголовью кровати, подать голос, разбудить несносного шатена. Так и сейчас, начал было подозревать Хибари, и уже почти решился сотворить какую-нибудь маленькую пакость, когда Тсунаеши внезапно открыл большие глаза, где карий плавился в рыжеватом мареве Пламени Неба. Ленивая, расслабленная и тягучая улыбка цвела на чувственных, несколько искусанных губах. Кея внутренне подобрался — такое бывало редко, очень редко, и Облако так и не понял, что вызывает у Тсунаеши подобное состояние, как бы граничащее с гиперрежимом, переходное. Отсутствие понимания причины и следствия ставили Хибари в раздражающий своей непробиваемостью тупик, а Тсунаеши уже несколько лет отмалчивался, загадочно стреляя глазами куда-то в сторону. Это и бесило, и озадачивало одновременно. Но шатен неизменно лавировал меж вопросами до тех пор, пока Облако просто не уставал разбираться в словесных кружевах возлюбленного-начальника. И не замолкал, долгим взглядом смотря прямиком в глаза Савады — который, в свою очередь, беззастенчиво пялился в глаза Облака в ответ. Периодически припоминал, что Кея — вряд ли легиллимент и мысли читать не умеет, а потому стоит прекратить пытаться прочесть интерпретацию этого случая Тсунаеши поверх слизистой оболочки. Хибари вздыхал совсем негромко, едва слышно. Качал почти невесомо головой из стороны в сторону, мол, неисправим. А Тсуна только продолжал улыбаться и медленно отпивал из кружки горячий, еще дымящийся кофе. — О чем задумался? — Тсунаеши прильнул к сильному, горячему телу, гладя, лаская тонкими пальчиками мускулистые бока Кеи, глядя насмешливо в стального цвета глаза. — Не хочешь продолжить вчерашнее? Или ты уже выдохся, а, старичок? Напоминание о том, что Кея мало того, что был гораздо более развит в физическом плане, чем вечно одинаковый, вечно юный, казалось бы, Савада, так еще и старше его на два года, слабо царапнуло в подсознании. Шаловливые, теплые от набежавшей в тело энергии руки скользили в совершенно противоположных направлениях — та, что гладила еще недавно чувствительные бока, уже переместилась на плоский живот и методично продвигалась под одеяло. Кея прищурил глаза, сжимая острый подбородок любовника между большим и указательным пальцами, поднимая чуть затуманенный взгляд на себя, ощущая, что этим ничуть не помешал рукам, явно уже прекрасно запомнившим свой маршрут. Пристально, внимательно поглядел в глаза, переливающиеся темно-рыжим. Молча избавился от колкого оттенка во взгляде и одним слитным движением приблизился к смуглому лицу, накрыл чужие губы своими, впиваясь глубоким, пока еще ласковым и тягучим поцелуем. Который вскоре перерос в страстный, жадный, и инициатором был Тсуна, жаждавший действий всей своей неугомонной, деятельной натурой. Хибари ответил на эту жажду. Хибари всегда отвечал. Они с Тсунаеши в принципе всегда оказывались в итоге одного мнения — что о необходимости горячего, но быстрого секса с утра, немного после пробуждения обоих, что о выборе договора с той или иной Семьей. И всегда, если желал один, то быстро находил способ заставить желать, подчиниться чужому голоду второго. Не сломаться, нет. Скорее оттаять. Сейчас заставил оттаять Кею Тсунаеши. Позже будет наоборот. Без особого порядка, просто каждому нравится так или иначе становиться инициатором маленькой борьбы, скромного противостояния, будь это даже всего лишь поцелуй, потому что не всегда и не везде можно тут же, подчинившись низменному желанию, заняться сексом. Зато горячий, влажный поцелуй, который ничуть не хуже длительной одиночной миссии подстегнет тягу поскорее остаться только вдвоем.