Наследство

— Ты все равно идешь по стопам Зиры, ведь так? Киара произносит это настолько мягко, как только может, но вопрос всё равно отзывается в тихом вечернем воздухе эхом дальнего обвала. (Или — точнее: грохотом воды, рвущейся сквозь затор из обломанных стволов и сухих ветвей.) Витани слизывает с лапы пойманное в траве насекомое. Ее морда обращена к Киаре только наполовину; порванное ухо дёргается, но она не показывает прямой враждебности. — Брать образец — это для таких, как ты или Кову. Не для меня. — Ты считаешь себя... слабее, чем мы? — недоверчиво произносит Киара. Но разве не уходит Витани охотиться дальше всех, в одиночку, возвращаясь израненной и злой, сверкая раскосыми взглядом, — как, по словам старых львиц, поступала Зира? Всё это слишком сложно. Куда сложнее, чем броситься в гущу боя почти без надежды его остановить. Но Киара — дочь короля. Она не может убежать от ответственности, даже если очень хотелось. Витани разворачивается всем телом — стремительно, как порыв ветра в травах. — Слабее? Ха! Я одолею Кову и на охоте, и в драке — так было, и так осталось. — Она переступает лапами — так, что они оказываются морда к морде, вплотную. — И тебя я тоже одолею, дочь Симбы. От вызывающего тона у Киары топорщится шерсть на загривке. Лапы плотнее упираются в землю, как перед броском на добычу. Сужаются зрачки. — Так ты все-таки оспариваешь... — начинает она. Витани обрывает: — Предупреждаю. — Но ты продолжаешь верховодить изгна... другими львицами, — замечает Киара, приказывая сердцу биться ровнее. — Львицы Внешних земель подчиняются тем, кто может заставить себя бояться и уважать. А не кому-то, кого один павиан помазал при рождении редким фруктовым соком. — А как же Кову? Ты сама признавала его. — Его воспитывали, — От Киары не укрывается: Витани по-прежнему избегает говорить — «мать». Или даже «Зира», — мстителем, убийцей, а не вождем. И Шрам ведь даже ему не отец. — На этих внезапных словах ее холодные голубые глаза вспыхивают желтоватым огнем. — В отличие от меня. «Почему тогда Зира выбрала не тебя?» — хочет спросить Киара. Из-за внешнего сходства? Из-за того, что со львами испокон века сражаются в поединках за власть другие же львы, не львицы? Или — потому, что мститель может погибнуть, забрав с собой жертву, и должен остаться кто-то, кто поведет прайд?.. — Да, я его дочь, — повторяет Витани, уже более раздумчиво, без вызова. — Я даже немного помню его. — Она молчит долго; ее глаза светятся всё так же дико и непонятно. Киару пронзает смутная дрожь — что-то сродни наследственной памяти: готовность к прыжку, к убийству. «Неужели всё обречено повторяться, и ни любовь, ни разум тут не помощники?..» — успевает пронестись мысль, прежде чем огонь в глазах Витани гаснет — так же внезапно. — Но мне теперь всё равно. Она отворачивается, взмахивает хвостом; лапы впечатываются в землю как-то особенно резко и тяжело, когда она поворачивает к королевской скале. К дому. Киара идёт за ней — рядом с ней, почти бок о бок, всего на полшага позади. На небе начинают — медленно, нехотя — появляться первые звезды. Веет холодком; скоро все львы уже соберутся для сна в большой пещере — вместе с изгнанниками там тесновато, но пока ещё никто не роптал. Пока что. — Знаешь, — нерешительно начинает Киара, — есть такая легенда... Отец рассказывал мне, а ему — его отец и так далее. Витани молчит; Киара решает принять это за разрешение. — Будто бы звезды — это древние короли. И если Шрам и Муфаса дали разное потомство и оставили разное наследство — но когда-то были настоящими братьями, тогда у нас с тобой на самом-то деле наследство одно. И его... помнят. Не стыдятся и не гордятся. — Мне всё равно, — еще раз повторяет упрямо Витани. — Кову тоже сначала так говорил. А потом он увидел... — Ну а я — видеть не хочу. Какое-то еще время они идут рядом в молчании, пока тишину не обрывает тихий вопрос Киары: — Почему тогда ты хотела мстить? Витани останавливается — так резко, что Киара едва не падает, налетев на нее. — А ты-то сама как думаешь? Представь: ты в жизни своей ничего больше не видишь, кроме пыльных камней и костей. Жрешь термитов, не мясо. То есть, можно и мясо, — невесело скалится Витани, — но для этого надо сначала одолеть или обойти львиц прайда. Ваших львиц. А то и дождаться, пока кто-нибудь околеет, и поделить труп. Всюду кружат мухи. Ветер больной. Вода гнилая, от нее выпадают зубы. Нет трав или листьев, которые можно съесть, чтобы вылечиться, как лечитесь вы. Само собой, я вас ненавидела. Это было весело. Это давало смысл. Мне хотелось увидеть на весенней траве свежую кровь и съесть чье-нибудь сердце — вот, допустим, твое. — Витани снова ухмыляется. Её язык мелькает, облизнув зубы, — на миг, не больше. Киара сводит брови; не поддается. — Но ты оказалась даже больше самоубийцей, чем все мы. Будь я на твоем месте, я бы сбежала с Кову. Перегрызть где-нибудь глотку паре наглых низших животных — и зажить собственным прайдом. Наши дети принадлежали бы только сами себе и друг другу. Но это твой отец знает дорогу через пустыню. — А Зира — не знала? Витани щурится. Глядит вдаль — куда-то над плечом Киары. — Даже если и знала, её обида была важнее. Никто не спрашивал — при такой жизни мы готовы были умереть и убить не глядя. Вот и весь образец. Куда уж мне до такого. Ну а ты вообразила себя и вправду наследницей всех этих мертвых львов. Взвалила на хребет непрошеный долг и даже не хочешь думать, что будет, если ты ошиблась, и тебя точно так же однажды погребет под завалом. Может, так оно лучше. — Витани опускает морду. — Но я устала. Мне всё равно. Дальнейший путь они проделывают, не глядя одна на другую. Киара теперь понимает, о чем говорила Витани в самом начале их странной беседы; но всё равно не может сказать ничего в ответ. Обращение «сестра» умирает у нее в пасти. Уже у подножия скалы она наконец решается. Поставив лапу на первый камень, ведущий вверх, Киара оборачивается к Витани. Протягивает другую лапу — отлично сознавая, что так ее вполне могут столкнуть. — Поохотимся вместе? Завтра, до полудня. Теперь желтый огонек в чужих глазах уже не кажется злым. Хотя остается опасным. — Только потом не жалуйся, если весь день проходишь голодной. — Надо же когда-то показать, что здешние львицы не хуже вас переносят трудности, — с вызовом произносит Киара. И в ответной ухмылке Витани она наконец-то видит то будущее, которое признаёт прошлое — но не позволяет ему ложиться тенью на жизнь.