Хозяйка замка

Тонкая кожица лопнула под зубами, брызнул медовый сок, потек по подбородку. Девочка зажмурилась от удовольствия: видно, сладкая слива, спелая, да такая огромная, что только лордам дарить, как диковинку. Лейтис улыбнулась: маленький лорд рос добрым мальчиком, угостил подружку. Та уже обгрызала мякоть с косточки, Канакан подождал, покуда доест, и убежал с нею слушать, как у старого вяза играют на дудочке. Лейтис проводила сына влюбленным взглядом. Давно ли он прятался за ней, держался за юбку, делая первые неуклюжие шаги? А теперь бегает, лазает по деревьям, возится в грязи с деревенскими детьми. Зато растет здоровым; старшего она берегла, прятала от каждого ветерка, а он все равно бесконечно кашлял каждую зиму. Где-то он теперь? Жив ли? Эрин, будто почувствовав тоску, сжавшую сердце леди, коснулась плеча. — Глядите, госпожа, — сказала она Лейтис, — какие груши. Так и просятся в руки. А видали вы облепиху у Каренн? — Думала я, что засуха оставит нас без ягод, — отозвалась Лейтис, выныривая из омута задумчивости. Отчего она вспомнила про Маккона? Он любил сливы, ее старший сыночек. Хоть бы весточку прислали... Ничего, ни словечка. Мимо промчались дети, всей ватагой, Канакан с ними, держа за руку свою новую подружку. — Как подрос наш малыш! — вздохнула Эрин. — Ему снова тесны все рубашки. — А среди деревенских он все одно на полголовы ниже всех. — Они пьют свежее молоко, а вам не нравится, что оно де пахнет скотиной, — сказала Эрин назидательно. Никому, кроме нее, леди Глендан не позволила бы себя поучать, но Эрин была Канакану второй матерью — кормилицей и нянькой. — Возьмите медового вина, госпожа Лейтис! — сказали снизу, и она опустила глаза на старика, сидевшего за большой дубовой бочкой. — Хорошее вино, не пожалеете! На бочку приземлился желтый березовый лист, яркий, как начищенная монетка. Старик моложаво крутил ус, глядел хитро. — Кому же у меня в замке мед пить, добрый Даган? — улыбнулась Лейтис. Эрин добавила из-за плеча: — Да еще такую бочку. Эдак мы всю зиму будем пьянствовать, а кто будет прясть? — Так ведь такое дело, леди... Зиму обещают холодную! А в холодные зимы вашей милостью греемся всей деревней возле вашего очага... — Вот хитрец! — рассмеялась Лейтис. — Хочешь продать мне вино, которое сам же будешь пить у меня в гостях? Старый Даган развел руками, смахнул листок с бочки, потупившись, но Лейтис не стала его стыдить, сунула руку в кошель на поясе. Год был хороший, сытый, отчего не потратить немного на радости. Она бросила горсть монет на бочку и пошла дальше, мимо корзин с яблоками, мимо огненно-рыжих тыкв, сложенных прямо на земле, мимо столов с пирогами. Заглянула в бочонок с солеными грибами, отсыпала монет торговке, щербатой девчушке, двинулась дальше. Лейтис знала, что все купленное найдет потом на телеге, да еще подарков сполна: цветов, глиняных свистулек, соломенных куколок. Канакан любил свистульки, целыми днями после праздника урожая из его покоев доносились птичьи трели, перекликались на все голоса. Она обернулась туда, где плясали девушки в венках из колосьев и листьев, под старым кленом, уже красным до самого низу. Ветер подул — и осыпал Канакана багровой листвой. Лейтис снова затревожилась неведомо отчего. Из-за холма показалось маленькое облачко пыли, а следом — всадник, мчащийся во весь опор. — Глядите-ка, леди, — воскликнула Эрин, — кто там? Он из-за реки? — Отчего он скачет верхом? Лейтис быстрым шагом двинулась ему навстречу, предчувствуя важное известие, и уже издалека услышала, как всадник голосит: — Леди Глендан! Леди Глендан! Там, за лесом! Лорд вернулся! Вернулся. Филтиарн вернулся. Она всплеснула руками, живо обернулась к Эрин: — Беги купи все вино и пиво, что сумеешь найти, да вели резать баранов, я возвращаюсь в замок встречать его. — Глядеть на Эрин было все равно, что смотреться в пруд: Лейтис знала, что те же морщинки залегли у нее между бровей, и губы сжались в нитку. Эрин метнулась к телеге с бочонками. Канакан подскочил к матери, дергал за рукав: — Неужели я увижу отца и брата? Матушка, а как мне называть его, лордом? А каков он собой, матушка, как я его узнаю? А он позволит мне подержать настоящий меч? — Он будет первым, кто въедет во двор и кто заговорит, — ответила Лейтис на ходу. — Поторопись, мы должны его встретить. В суматохе она едва видела, куда бежит. Наткнулась на кого-то, аж искры посыпались из глаз, встряхнула головой — Аньир, дочка Эрин. Одногодка Маккона, подросла за последние год-два, округлилась в нужных местах, совсем невеста, да красавица к тому же. — Аньир, не навестить ли тебе тетку сегодня? — торопливо бросила Лейтис. — Она, кажется, живет за лесом? Оторопевшая Аньир прижала ладони к щекам. — Так ведь... Господин приехал, надо в замке помочь! Леди, отчего вы меня отсылаете? Это оттого, что я, дуреха неуклюжая, налетела на вас? Лейтис покачала головой, не замедляя шага. Объяснять не было ни времени, ни желания. Коней уже седлали, вороной был из конюшни замка, каурый — кажется, мельника, она постаралась запомнить, что нужно вознаградить его за рвение. Кто-то поднял ее, подсадил в седло. Лейтис обернулась убедиться, что Канакан сидит крепко, и рванулась с места. Она не помнила, как домчали до замка. В голове будто помешалось, Лейтис очнулась, только когда на лицо упала тень крепостной стены. За деревьями, над дорогой, клубилась пыль, возвещая о прибытии целой дружины, и Лейтис поторопилась въехать во двор и спешиться. В первый раз она выехала Филтиарну навстречу, и он был недоволен, что ему не дали войти в собственный дом, преградили дорогу, будто разбойнику. Домочадцы высыпали во двор, все, кто не уехал на праздник. Успеть бы с угощением... Лейтис оглядела смурные лица. Тут же протрубил рог, возвещая прибытие лорда, и она вздрогнула, впилась взглядом в ворота. Белоснежный конь вступил на двор, прекрасный даже под слоем дорожной пыли, тонконогий, длинногривый. Сверкнул на солнце доспех. Следом потянулись такие же сияющие всадники с флагами, копьями, и Лейтис подумала — ах, знать бы заранее, осыпали бы их цветами, как подобает героям. Кони гарцевали, красовались. Белый выступил вперед, всадник поднял забрало, и она задержала дыхание. Это каждый раз было ударом — видеть лицо мужа, постаревшее на десяток лет. Лейтис хотела бы шарить по лицам в шлемах, отыскать черты сына под поднятыми забралами, но не смела отвести глаз от мужа. Когда Канакан потянул ее за рукав, Лейтис подвела его к отцу. — Мой лорд Филтиарн, добро пожаловать домой, — сказала она звенящим голосом, — мальчик, стоящий со мной рядом, — ваш младший сын Канакан. — Ты постарела, Лейтис, — проворчал Филтиарн, слезая с коня. Его шпоры высекли искры из камней, и Канакан спрятался у матери за спиной. Филтиарн недовольно глянул на него и прошел мимо, на ходу снимая шлем с роскошным плюмажем. Дружина потянулась за ним следом. Один рыцарь, высокий и крепкий, остановился возле Лейтис, загородив ей обзор, и она уже хотела было сказать ему, что не разглядит своего старшего мальчика за его широкой спиной, как вдруг все поняла и прижала руки к щекам: она не видела Маккона почти десять лет, и он больше не был нескладным мальчишкой, уехавшим с отцом в очередной долгосрочный поход. Она бросилась на шею высокому рыцарю, и тот неловко обнял ее, прежде чем отстраниться. — Я счастлив видеть вас, матушка, — пробасил он, — рад знакомству, братец. Он отступил и торопливо зашагал следом за отцом. Лейтис растерянно глядела ему вслед. Она помнила будто вчера, как маленький Маккон прибегал к ней поутру в рубашонке, будил поцелуями, ласкался к руке, как котенок. Потом она встряхнулась. Не время предаваться воспоминаниям. Конюх сбился с ног, устраивая лошадей. Половину стреножили в поле за крепостной стеной — не хватило места в конюшнях. В главном зале разжигали камин, расставляли столы на козлах и скамьи — все, что были; зал стал похож на ярмарку. Внесли сыры и копчености, Лейтис порадовалась мимоходом, что запасы на зиму делала весь год. Рыцари рассаживались у столов, шумно переговаривались. У камина свежевали огромного кабана — добыли по дороге через лес, должно быть. Лишь бы Эрин поторопилась с мясом и выпивкой — надолго голодным рыцарям не хватит и такой туши. В углу взвизгнула кухарка, следом послышался всплеск хохота. В зале было тесно и шумно. Филтиарна не было видно, и Лейтис поднялась в башню, в их покои. Там она нашла его уже без доспеха, в одной рубахе. Взяла кувшин, полила ему на руки, помогая умыться, подала полотенце. — Довольно моему сыну жить среди стариков и баб. Женщине не воспитать мальчика, как должно, — проворчал Филтиарн, отбрасывая мокрое полотенце на постель. — Кано поедет с нами. Сердце упало, захолодело все внутри. — Он еще совсем ребенок... — Тяготы пути и сражения сделают из него настоящего мужчину. — Мой лорд Филтиарн, одумайтесь, — взмолилась Лейтис, — это неразумно! Филтиарн нахмурился. — Здесь я хозяин, и я буду решать, пора или не пора моему собственному сыну браться за дело! Я и мои люди терпим лишения, спим на камнях, мокнем под дождем, рубим врагов от рассвета до заката — все ради того, чтобы оградить вас от набегов и завоеваний, и что я получаю взамен? Собственная жена перечит мне! — Я лишь молю вас повременить, — прошептала Лейтис, опустив глаза под его пылающим гневным взором. — Ты позабыла свое место, Лейтис. Твое дело — рожать мне сыновей и сметать паутину с углов моего замка! Гнев в его глазах сменился холодом, и Лейтис сжалась, будто стараясь уменьшиться и стать незаметной, но было поздно. Супруг схватил ее за локоть, подтащил к кровати и швырнул лицом вниз. Задрал подол, и Лейтис вскрикнула, потом стиснула зубы, глотая слезы, пряча лицо от стыда и унижения. Ее, леди Глендан, вот так — как потаскушку на обочине, на коленях, набросив юбки на спину! Канакан, по крайней мере, был зачат лицом вверх, она смотрела в потолок все время. Филтиарн долго не мог завершить начатое — давно утратил юношескую прыть. Лейтис лежала на животе, молчала и терпеливо ждала. Колени болели от твердого холодного камня, половичок сбился еще в самом начале. Наконец Филтиарн отпустил ее бедра, поднялся на ноги и вышел из покоев, избавив супругу от своего присутствия. Лейтис заползла на кровать, укрылась с головой и горько заплакала. Десять лет назад Филтиарн увез в поход ее единственного сына. Тогда она снова понесла, и Канакан стал ей утешением и надеждой. Теперь Филтиарн заберет и его, Лейтис снова останется одна, как бездетная вдова при живом муже, при живых сыновьях. Она рада была бы стать вдовой и взаправду, но одна мысль, что она может лишиться сыновей, наполняла ее ужасом и болью. Лейтис сама не заметила, как уснула. Она проспала весь вечер и всю ночь и проснулась на рассвете. Встав, привела в порядок одежду и тихонько отворила дверь. В замке было почти тихо. Снизу, из зала, доносилась песня — должно быть, удалая в хорошем исполнении, но мелодия виляла и то и дело пропадали и без того нестройные голоса, будто песню клонило в сон. Воздух пах хмельной рвотой и взопревшими телами; и первого, и второго вдоволь попадалось в коридорах и на лестницах. Лейтис с отвращением приподняла юбки. На стенах повсюду виднелись потеки воска — свечи горели, видно, всю ночь везде, где только можно было их прикрепить, Лейтис удивилась, что не чувствует гари пожара. Спустившись из башни, она услышала знакомый звук — шлепки плоти о плоть — и едва не налетела на парочку у подножия лестницы, на нижних ступеньках. Мужчина обернулся мельком, и она узнала своего старшего сына; девушка была погребена под ворохом юбок, да так, что не видно было ни ее лица, ни даже локона волос, и только вскрики доносились приглушенно, будто она старалась сдержать их, но не могла. Лейтис закусила губу до боли, сжала кулаки. Она узнала девушку по кружевам на подоле — она сама плела их две зимы назад и подарила Аньир. Ей хотелось отвесить затрещину этому негодному мальчишке, вбить в него ум, но она не смела — она больше не знала его, не узнавала, видя не своего милого Маккона, а юную копию Филтиарна. Пряча глаза, Лейтис обошла их и свернула в коридор к кладовой. Она знала, что увидит, но зачем-то хотела удостовериться. Кладовая была пуста, на полу валялись смятые корзины и бочонок с выбитым дном, с балок свисали веревки, на которых прежде покачивались копченые окорока и колбасы, и Лейтис неумолимо потянуло затянуть петлю на одной из них и покончить со всем разом. Выйдя из кладовой, она пересекла двор и зашла в другую, в третью — везде ее встречала та же картина разрухи. В конюшне рыцарские кони доедали отборное зерно. В кухне громоздились друг на друга закопченные котлы и жирные блюда, под ногами валялась луковая шелуха и объедки, везде объедки, сплошным ковром до самой залы. По углам храпели пьяные рыцари, кто-то с хохотом мочился из окна. Собаки бродили по залу, обгрызали мясо с недообглоданных костей. Мимо Лейтис проскользнула, пряча глаза от стыда, заплаканная посудомойка в разорванном платье. За столами и на столах спали в невероятных позах, кто одетый, кто раздетый. Близ камина пели, размахивая кубками, все, кто еще не спал, Филтиарн во главе стола. На коленях он держал Эрин, отстукивал ритм песни ладонью по ее дородной груди. Лейтис встретилась с ней взглядом, и это было все равно, что смотреться в пруд: она знала, что те же морщины залегли у нее между бровей, те же горькие складки у губ. Эрин знала то же, что и Лейтис, все это уже было и десять, и двадцать лет назад. У Лейтис до сих пор виден был маленький шрам на щеке — от перстня Филтиарна, когда она пыталась взывать к его милосердию. Она вышла из зала, чтобы сделать единственное, что еще могла, — напоследок обнять младшего сына, пока не потеряла его. Канакана не было в его покоях, но Лейтис знала, где искать своего дорогого мальчика. Она поднялась на крепостную стену и вскоре нашла его — в углу возле голубятни. Канакан утирал слезы кулаком, и когда Лейтис подошла поближе, он вскочил, бросился к ней. — Не хочу, — только это она сумела разобрать из его рыданий. Она обняла сына, долго гладила по мягким, льняным волосам, чувствуя, как немеет от горя сердце. Потом отстранила мальчика и сказала тихо: — Поезжай, мой милый Канакан. Тебе будет нелегко с отцом, но если ты останешься здесь, ты можешь не пережить грядущей зимы. Канакан прижался к ней и замолчал, а Лейтис смотрела со стены во двор, где две собаки дрались за кость, и тонула в бессилии. Все это было уже дважды, и она знала, что будет дальше, видела как наяву: в Глендан приходил голод. В третий раз.