Фотоигра

Куроо дёргает одной ногой, второй, ощущая сопротивление океана и тяжёлые ласты на ступнях. Поворачивает смешную голову в маске на камеру, тыкает пальцем на редкую стаю рыб рядом. Улыбается, зная, что этого не видно. Показывает пальцами одной руки "порядок", а потом вздрагивает и задыхается. Большой, пугающий, темный. Кит проплывает совсем рядом. Зрелище, которому отведено всего несколько секунд. Таких долгих и томительных, пробирающих до костей. Вода немного мутная, но этого достаточно, чтобы разглядеть светлые пятна на теле млекопитающего. Вода брызгает на борт лодки, и Куроо бы подскользнулся на мокрой поверхности, словно в первый раз, если бы подобные съёмки не были чем-то привычным. Тетсуро садится на белую поверхность, стягивая с головы маску. Цукишима остался в воде. Скорее всего снимает дополнительные дубли. Через пару минут, за которые Куроо успел разболтаться с капитаном корабля о хорошем алкоголе в их городе, раздается всплеск воды. Цукишима ставит на катер сначала камеру, а потом забирается сам. Куроо подлетает мгновенно. — Ты это снял? — нетерпеливо выдыхает он, сверкая глазами. Кей щурится: карие глаза с примесью янтарных крапинок вокруг зрачка ослепляли не хуже совершенно не щадящего сегодня солнца. Его лучи метко отражаются в глазах Тетсуро, подсвечивая их как-то неестественно, но до ужаса завораживающе. — Куроо-сан, — Цукишима заслоняется рукой, второй касаясь голой подкачанной груди и отодвигая напирающего ведущего. — Снял, — все же говорит он, присаживаясь на борту. Куроо искрится, предвкушая отличный дубль. Радостно смотрит на Цукишиму, секунду спустя теряясь и снова задыхаясь. Блондин, вытянув одну ногу, а другую согнув в колене на сидении, подставляет лицо океанскому ветру. Приятный воздух обласкивает лицо, и Цукишима щурится, невольно расслабляя часто сведенные брови и напряжённые губы, сомкнутые в невидимую полосу или изогнувшиеся в подстегивающей ухмылке. Куроо садится напротив, продолжая наблюдать и впитывать. Ему бы камеру и тысячу снимков. Все равно, что будут одинаковые. Он готов смотреть на Кея вечно. Такого расслабленного, счастливого. Ему бы комнату с голыми белыми стенами и серым полотном для фотосессии. И такого же голого Цукишиму с одной лишь простыней. И чтобы раннее утро и редкая улыбка, чтобы прищур неповторимых глаз без очков, которые искажают чистые эмоции. Парень прижмуривается и вдыхает полной грудью соленый воздух. Зачесывает короткие светлые волосы назад, поставив острый локоть на бортик катера. Шум мотора куда-то пропадает, когда Цукишима довольно откидывается назад, оставляя голову и плечи за бортом. Такой открытый, честный, искренний. Цукишима работал оператором ещё задолго до прихода Куроо в программу. Был необщительным, грубым и нелюдимым. Так говорили все. Но Тетсуро знал, что нужно было просто копнуть. Сковырнуть слой толстой стены, пуская внутрь мира Кея сигнал об опасности. И Кей этот сигнал принял, неосознанно подписав себе приговор. Язва, хам, полный интроверт, таящий в себе целую вселенную. Окровавленные ногти стоили этой вселенной, и Куроо ни разу не пожалел о времени, что они вдвоем тратили на перепалки во время съёмок. Цукишима никогда не менялся с кем-либо. Не любил сдаваться или пасовать. Не с таким, как Куроо, и Тетсуро этим пользовался. Кей будет испускать яд и пар, но добьется своего, поставив Куроо на место. Все это стоило того, чтобы сейчас любоваться откинутой шеей и голой грудью с ярко очерченными сосками, затвердевшими от смены температур. Куроо категорично игнорировал рвущееся внизу живота возбуждение, заставляя подождать себя совсем немного. Жить на берегу океана хорошо хотя бы потому, что можно отснять океанский дубль, а потом вернуться в домик на белом-белом песке. Взять вредного Цукишиму, прижать к кровати, до боли кусая темно-розовые соски. А сейчас Куроо может смотреть, глупо улыбаясь и щурясь яркому летнему солнцу.

* * *

Цукишима проходит в соседнюю комнату, немного ссутулив плечи и потирая подушечками пальцев уставшие глаза. Куроо провожает его тоскливым взглядом, направляясь в свою комнату. На работе у Кея четкое правило — спать раздельно. Иначе Куроо не упустит возможности, обязательно распустив руки. И не важно, что сам Цукишима не против. Это сильно сказывается на следующем дне. Цукишима мог сколько угодно себе сопротивляться, но иногда не верилось, что Куроо знает его, как облупленного. Тот лениво подваливает к большому дивану в белой обивке, легко опускаясь рядом. Поглаживает оголенную халатом ногу. Цукишима бросает на темноволосого парня задумчивый взгляд, оторвавшись от книги, и, слабо сдвинув брови, вновь устремляет взгляд в мелкий текст на газетной бумаге. Дешёвая книга, но Кей такие любит. Куроо отодвигается, доставая из-за пазухи что-то темное, знакомо блеснувшее при свете тихих ламп. Это не голые стены и фотостудия, но это усталый Цукишима и затемненная комната. В большом помещении слабо горят хаотично расставленные светильники. В этом номере все совсем не гармонирует с Кеем: ни противно-белый диван, ни тёмно-синий, глубокий, как бездна, паркет, ни панорамные окна, не впускающие через тонкие, но плотные шторы отзеркаливающую океаном луну и звёзды. Цукишима узнает небольшую камеру в руках Куроо, хмыкает, откладывая в сторону книгу. Он всего лишь подыграет Тетсуро, сдвинув темный халат на ноге чуть больше и откинувшись назад на локоть. Куроо вопросительно изгибает бровь, но пользуется моментом, чуть горбясь и заслоняя задумчивое лицо камерой. Цукишима слегка меняет позу, откинувшись на оба локтя и закидывая голову назад, немного оголяя ключицы. Тетсуро нравится. Он отходит от дивана чуть дальше, забирается на стул, фотографируя сверху. О чем-то себе кивает, слезая и просматривая снимки. Цукишима запахивается, закидывая ногу на ногу. Было открывает книгу снова, но слышит негромкое, осторожное: — Цукки, — низко и откуда-то из темноты. Кей поднимает голову, вычерпывая из мрака комнаты силует высокого парня. Куроо подходит к дивану, шлепая босыми ступнями по паркету. Ставит одно колено меж ног Цукишимы. — Распахнись, — просит он. Это уже не игра, но Кей ведётся. Кею хочется. Он блестит золотыми глазами, уставясь внимательным взглядом на Куроо. Скользит длинным пальцами по ногам, бедрам и вверх, смыкая их на разделении сторон мягкого халата. А Куроо щёлкает, оглушая комнату звуками совершенной фотографии. Фотографирует, поглощает, словно боится упустить любую деталь. Цукишима не спешит, зная, что им обоим нравится. Их обоих ведёт. Раскрывает полы халата, открывая вид на накачанную грудь, спускает руки по рельефному прессу ниже, до блядской темной дорожки ниже пупка. Оставливается у самой грани. Сверкает глазами, опасно щурясь. У Куроо откровенно стоит. Было не трудно признаться, что у него кинк на фотографии, но ничто не заводило так сильно, как мир по ту сторону линз камеры; как человек, вовсе незаметный в темноте комнаты, но будто осязаемый. Парень стекает с дивана на колени перед Куроо, и тот задыхается. Палец задерживается перед нажатием на кнопку, но Тетсуро вовремя начинает дышать, боясь, что дальше кислорода будет слишком мало. Цукишима гладит от самых щиколоток и вверх, по очерченными икрам, крепким бедрам. Отодвигает халат, разматывает незатейливый узел на поясе, распахивая темную ткань перед собой. Не теряет зрительного контакта, прожигая взглядом темный объектив. У Куроо мурашки прошивают позвоночник, и он лишь усилием воли не передергивается, замирая от такого взгляда. Камера была у Куроо, а вел игру Цукишима. У Кея поджимаются яйца и сводит скулы. Он облизывает губы, наконец разрывая зрительный контакт, и слегка дует на темную головку. Куроо все же пробирает и фотография получается смазанная. Но ему все равно, потому что все это — моменты; все это — он и Цукишима. Блондин не церемонится, беря всю длину и обласкивая крепкий стояк скользким языком. А Куроо фотографирует, фотографирует, фотографирует. Каждый щелчок для Кея, как холостой выстрел, но он сам дал прорваться Куроо через его толстые стены. Цукишима готов к контрольному выстрелу. Он остраняется, подведя Куроо к самой границе. Находит на диване предусмотренную Тетсуро смазку, выдавливая щедрую порцию на пальцы. Заводит их за парня перед ним, слегка пачкая внутреннюю сторону халата. Поглаживает сжавшиеся мышцы, искренне ухмыляясь чужой дрожи. Проникает одним внутрь, до самого конца. Куроо перетряхивает и тут уже не до фотографий. Но он щёлкает. Слышит смешок, а потом собственный. Цукишима растягивает долго, томительно. Вбирает член до самого основания, пропускает в глотку, прикрыв глаза, в уголках которых скопилась влага. Вжимается носом в пах, вдыхая апельсиновый запах геля для душа. Задевает уже двумя пальцами простату, трёт ее подушечками пальцев, все же дав Куроо упасть в бездну удовольствия. Тетсуро сжимает зубы, аж челюсть сводит, и, даже не глядя, снова нажимает на чёрную кнопку. Цукишима глотает почти с удовольствием, и даже зная, насколько вкус спермы отвратителен, Куроо не может не содрогнуться, еле держась на слабых ногах. Кей взбирается обратно на диван, снимая халат и раздвигая ноги в стороны. — Ну, — шепчет он. Куроо садится на журнальный столик, нетерпеливо поднося до этого опущенную камеру к лицу. Сглатывает, когда видит сквозь линзы разведённые в стороны длинные ноги, короткие волоски на лобке. Красивый пресс, темно-розовые соски, к которым он тянется, не в силах ждать. Чем ближе, тем реже в комнате раздаётся знакомый звук. Приникает губами к соску, втягивая и покусывая, как и хотел, посильнее. Цукишима шипит, сжимая волосы Куроо на затылке. Но нет, Тетсуро вернул бразды правления себе. Мир за объективом совсем другой. Намного привлекательнее, чем мы видим, но человек, такой любимый, прекрасный, красивый и невозможный, остаётся все тем же. И Куроо не понимает почему. Протянув руку, обтянутую загорелой кожей, Тетсуро гладит большим пальцем нижнюю губу парня, оттягивает, а Цукишима податливо открывает рот, пропуская худощавые пальцы внутрь. Лижет каждую фалангу, втягивает, прикрыв глаза. А Куроо фотографирует. — Постарайся, — говорит Куроо, и его голос тонет в тихом стоне Цукишимы. Куроо скалится, выпуская пальцы и оглаживая колечко мышц. Ноги Кея разведены широко, так что кадр получается отменный. Цукишима податливый и растянутый так, что, не встретив сильного сопротивления мышц, принимает четвертый палец, задыхаясь невозможным стоном. Он отскакивает от стен, оглушая Куроо. — Подрочи себе, — раздается по ту сторону камеры, и Кей вздрагивает. Тянет руку к колом стоящему члену, проводя несколько раз вверх-вниз, надавливая большим пальцем на головку. Куроо бессовестно трёт, надавливает на простату. Цукишима стонет, выгибаясь, ускоряя движения рукой. Щелк. Куроо хмыкает, вытаскивая пальцы почти до конца и проталкивая вновь, сгибая в нужном месте. Щелк. Цукишима зажмуривается, расслабляя ноги, закидывая голову на спинку дивана. Приоткрывает рот, дрожит, замирает изваянием, что поглощено волнами бьющего удовольствия. На руку выплескивается белесая сперма и Цукишима, нахально хмыкнув, собирает ее длинными пальцами, размазывая по собственной груди. Щелк.