Мы вообще такие, как есть

Зрение у Коби было плохое, но он рассказывал, что очки в битве всегда мешались, и он научился обходиться без них, а потом и вовсе видеть не глазами, а Волей. Без очков он был дозорным: сильным, справедливым и бескорыстным. Таким, какие и должны нравиться девушкам: герой в белом плаще, спаситель и заступник. А Ребекка влюбилась в него другого. Когда он надевал очки, то всегда сначала долго моргал, привыкая. В очках он был застенчивым, милым и трогательным. Опускал их со лба, повязанного яркой банданой; старые круглые очки в толстой оправе, герои таких не носят. Герои не хлюпают носом над статьёй об ужасном пирате, снова устроившим переполох, и тем более не бормочут о том, какой же он крутой! Не отнекиваются потом, убеждая, как мечтают его схватить — ведь дозорный должен ловить пиратов, всё логично! Ребекка запомнила его таким: смущённым, пойманным «на горячем», и захотела увидеть это снова. И теперь она кладёт его руки себе на грудь, любуясь, как на щеках проступает румянец почти под цвет волос, забирается верхом, задирая юбку, просовывает пальцы под туго затянутый форменный ремень. — Смотри на меня, нет, не отводи взгляд, не снимай очки, я хочу, чтобы ты видел меня, — шепчет она ему. — Хочу, чтобы ты видел меня, такую, какая я есть. Сколько лет она выходила на арену? Почти что голая она дралась на потеху публике, только и мечтающей увидеть её смерть, и её это не смущало. Её вообще мало что смущало, просто если есть возможность раздеваться только перед тем, кого сама выбрала — это здорово! И так много в жизни вещей, которые ценишь, потому что слишком долго не имел их. Ребекка ценила свои простые милые платья в рюшах — не надо ей дорогих тканей, золотой вышивки и всего такого, просто платье, которое она может выбрать сама, похожее на обычную одежду, а не на наряд портовой шлюхи. Есть досыта, спать не на голых досках, не слышать вслед свиста и просьб побыстрее сдохнуть. Быть с мужчиной, который нравится ей самой. — Ты когда-нибудь спал с принцессой? — спрашивает она и смотрит, как он ещё сильнее заливается румянцем. — Нет, я ждал самую лучшую, зачем мне другие? Он целует её нежно, долго, с каждым движением прижимаясь ближе. Сжимает её грудь сквозь платье, не сильно, а именно так, как надо, теребит набухший, вставший торчком сосок. Другой рукой гладит под юбкой, спускает к колену чулок, забирается пальцами под бельё, глубже, трёт клитор. Пряжка его ремня с явной неохотой поддаётся под пальцами Ребекки, будто он-дозорный в этом участвовать не хотел, но дозорного они и не спрашивают, ей был нужен просто мужчина. Тот, который будет на ощупь расстёгивать пуговицы у неё на спине, медленно, одну за другой, и при этом — смотреть в глаза. Который будет целовать её в шею, легко, не оставляя следов, но так, что по коже бегут мурашки и поджимаются пальцы ног. Который будет краснеть и бормотать околесицу, когда она наконец-то расстегнёт его штаны и сожмёт в пальцах член, не слишком длинный, но приятно толстый, тяжёлый и налитой в её руках. А дозорный пусть сторожит двери, чтобы никто не вошёл невовремя, у него на то и Воля есть. А она позволит себе побыть просто девушкой, а не принцессой и не гладиатором с арены. Без сотни обязательств, долга перед народом и необходимости держать лицо. Ей надо, и ему — тоже. Отпускать себя на волю, дышать полной грудью, сливаться в единое целое. Он сжимает её бёдра, когда она садится сверху, прикусывает губу, смотрит круглыми глазами сквозь стёкла очков. Ребекка умеет двигаться быстро и молниеносно, так, что не уследишь, но сейчас ей это не надо, и она опускается медленно, чуть покачиваясь, смотрит в ответ, боясь моргнуть. Капля пота бежит от виска вниз, по линии челюсти и срывается с подбородка. Не кровь, не слёзы, больше не они. Больше их не будет в её жизни, она не допустит. Теперь только ласка, нежные слова, заботливые руки. Ребекка двигается, ускоряясь с каждым движением, наслаждается, насаживаясь на член, стараясь только не приподниматься слишком высоко, чтобы не соскочить. Пальцы на бёдрах сжимаются крепче, но всё так же бережно. Перед самым пиком они замирают, вцепляются друг в друга, Ребекка тихо, но протяжно стонет, и они кончают почти одновременно. Обмякают, будто подтаявшее мороженое, расслабляются, жадно дышат. Улыбаются, не заботясь о том, как выглядят, к чему это, когда так счастливы? После секса она приводит себя в порядок: поправляет причёску, натягивает обратно чулки. Он помогает ей застегнуть платье и воюет с собственным ремнём, поднимает очки на лоб и снова становится дозорным, даже пятна румянца с щёк почти пропадают. С ним таким Ребекка тоже хочет. Но с ним Ребекка выбрала бы другую позу и хотела бы, чтобы он вёл, но это будет — в другой раз.