— Элейн, подожди меня.
— Элейн, я скоро приду.
— Элейн, мы будем вместе.— Элейн, я люблю тебя.
Элейн… Чёрт побери, но от этого имени тошнит, выворачивает наружу, заставляя злость брать верх над разумом и отчаянно кусать губы. Бан каждую ночь шепчет, повторяет его словно молитву, счастливо улыбается и смотрит куда-то в сторону. И он даже не подозревает, что Иерихон отнюдь не спит, не видит седьмой сон — она каждый чёртовый раз слышит одно и то же. И с каждым разом она чувствует сильную пронзающую боль, словно миллионы острых игл впиваются глубоко в сердце, медленно разрывают его на куски. И так изо дня в день, каждую ночь. Элейн, когда же ты исчезнешь… Они идут вместе, рука об руку, плечо к плечу. Делают небольшие перерывы и продолжают путь. И всё это повторяется. Время тянется настолько медленно, что Иерихон начинает казаться, что прошла как минимум вечность, а они идут по кругу. Картина даже не меняется: кругом лес и кое-где разбросаны однообразные, похожие друг на друга деревушки, в одной из которых они приобрели эль. Бан пьёт залпом, не желает распробовать вкус напитка. Одна бутылка, две, три. Желает забыться? Остаться наедине с собой и призрачным образом его возлюбленной, послав всех в пекло? Как же похоже на него. Пошатываясь, стоит на ватных ногах, опирается одной рукой на прогнивший подоконник захудалой гостиницы и смотрит в окно, разглядывая звёзды на чистом небе. И через некоторое время Иерихон слышит его неразборчивое бормотание, в котором резким звоном в ушах отдаётся «Элейн». Элейн, будь другом. Оставь его в покое. Разве это сложно? Иерихон сидит на полу, прислонившись к обшарпанной стене, и смотрит на гнилой потолок. В одной руке крепко сжимает горлышко бутылки эля и подносит сосуд к губам. Пьёт содержимое залпом, чувствует, как жар охватывает её полностью, как пожар начинает полыхать внутри. Кашель вырывается наружу, и медленно, но верно разум окутывается белой пеленой. Голова идёт кругом и страшно клонит спать. Иерихон ощущает, как тепло разливается по всему её телу, согревая каждую её частицу. Странно, но сейчас ей хорошо и даже слишком, чтобы это было хоть как-то похоже на правду. Чего же она желает: забыться и опуститься до того же уровня, что и Бан? От этой мысли она невольно дёргается и переводит взгляд на спутника. — Ба-ан, — хрипло протягивает Иерихон, цепляясь за спинку рядом стоящей кровати. — А? Чего тебе? — в его недовольном голосе отчётливо слышатся нотки безразличия ко всему, а сам он даже не потрудился повернуться к ней лицом. Что ж, этого стоило ожидать. Она же не какая-нибудь Элейн… — Пошёл к чёрту, придурок! — девушка с трудом поднимается с пола и продолжает смотреть на него, ожидая хоть какой-нибудь реакции. Ровным счётом ничего, даже ухом не повёл. Иерихон мало что понимает, да и не хочет. Истерический смех вырывается из неё, ноги подкашиваются. Она падает на колени, нещадно царапая их об старые половицы. Не чувствует боли, только какое-то странное чувство, охватившее её всю. — Молчишь? Нечего сказать? — язык заплетается, а тело кажется неподъёмным. Бан всё так же, не шелохнувшись, стоит и смотрит в окно. — Бан, ты просто невыносим! Она бросает в него опустевшую бутылку эля, бросает её изо всей силы. Слышит глухой удар, а затем звонкий звук разбившегося стекла. Бан даже не попытался увернуться. Чёрт возьми, какой же он странный. — Странный? — голос полон раздражающей пустоты, что начинает мало-помалу разъедать что-то внутри Иерихон. — Ты ведь так подумала, да? Неловкое молчание повисло в воздухе, бьёт по барабанным перепонкам. Забавно, что минуту назад девушку переполняла непонятно откуда взятая ярость, а теперь она просто сидит и смотрит пустым взглядом куда-то, не чувствуя ничего. Лишь только горький вкус слёз, текущих по её щекам. Элейн, почему даже сейчас он думает о тебе? — Скажи мне, Бан. Почему именно она? — алкоголь и злость сделали своё дело — голос хрипловат, полон боли, а сама Иерихон сидит и непонимающим взглядом смотрит в пустоту. Жалкое зрелище. — Иди уже спать, Хоня, — непривычно холодный голос режет ей слух, заставляет её снова испытывать неимоверно жгучую боль где-то в районе груди, а последние надежды на то, что её можно заглушить тем же дешёвым элем, исчезают — Иерихон уже пробовала, да и сил на это нет. Вот же чёрт. Девушка горько ухмыляется, опирается спиной на хлипкую спинку кровати. Интересно, что бы сейчас сказал её братец, увидя её в таком виде? Пьяную, обессиленную, неспособную даже встать с прогнившего пола. Наверняка бы отчитал, а может быть, даже наорал, повторяя одно и то же — «ты должна быть сильной». Иерихон оборачивается назад, чтобы вновь увидеть его. И вновь чувствует странное, непонятное ей чувство, и вновь смеётся. Сходит с ума, бредит, повторяя под нос очередные проклятья на весь мир. А в голове только одно и слышит — голос парня. Руки дрожат, но вовсе не от холода, что медленно начал сковывать её тело. Беспомощная, никому не нужная на этом свете, ну и как всегда лишняя — обуза. Уж лучше бы он её не спасал, уж лучше бы бросил её, оставляя тихо и мучительно умирать. Это куда проще, чем чувствовать острую боль где-то глубоко в груди. Иерихон закрывает глаза и шумно выдыхает. Ночь. Осталась одна ночь, и она уже дома. Осталось лишь пережить всё это и вернуться к прежней рутинной жизни, что никогда особо не меняется, и даже если есть хоть какие-то изменения, то они, как правило, незначительны. Пусть. Она и не против этого. Только бы всё было хорошо. В её жизни, конечно. Хоня и не замечает, как лёжа на старых половицах, медленно засыпает: в конце концов, вся усталость, что накопилась в ней за весь тяжёлый день, побеждает. Не замечает Иерихон и того, как оказывается в сильных мужских руках, а после — на кровати. Обнимает подушку, укутывается в одеяльце, что-то бормоча себе же под нос. Ей совершенно некогда уже и заметить того, как Бан, осторожно убирая непослушные пряди волос, уходит из номера, бросая на прощанье то, что она вряд ли услышала: — Добрых снов, Хоня.