Лик смерти

«Я знаю, как умру. А ты?» Смс застало Шерлока за лежанием в кресле. Он даже не сразу заставил себя протянуть к столику руку, чтобы глянуть, что там пришло. В квартире, где он торчал уже пятый день, пока Майкрофт «подыскивал что-то получше», постоянно пахло дешевой едой из закусочной снизу и постоянно слышались крики из наркопритона сверху. Шерлок как-то заглянул в эти места, но не рискнул делать покупки ни в одном из них. Рука мигом вспотела, как только он увидел текст. Никто, кроме этого человека, не мог прислать ничего подобного. Шерлок тут же очнулся, сел ровно и уставился в экран телефона. Нужно было ответить что-нибудь нетривиальное. Понять, что вообще значит этот вопрос. Новая игра? Конечно, он никогда не сомневался, что Мориарти выжил. Может, попытаться отследить номер? Лишь потратит время — с Мориарти это никогда не срабатывало. Шерлок замер и погрузился в раздумья. Он много раз представлял свою смерть: от издевательств в детстве, от передоза, от скуки. По вине Мориарти. С той самой секунды, как Шерлок вообще узнал о его существовании, он чувствовал себя как на ладони — какой-нибудь снайпер в любой момент мог положить конец его жизни, но в то же время Шерлок верил, что этого не произойдет. Он успел, как ему казалось, изучить Мориарти достаточно и считал, что безошибочно разгадал его мотивы и чувства по отношению к себе — и потому не сомневался, что тот выбрал бы более «интимный» способ убийства. Возможно, даже лично приложил бы к этому — к нему — руки. «Нет», — в итоге написал Шерлок. Он правда не знал. Может, Джим сам расскажет ему как. Шерлок хотел, чтобы Джим рассказал ему как. Отчего-то эта мысль возбуждала, а Мориарти в его сознании превратился в Джима в мгновение ока. Томного, расслабленного и мягкого Джима из Чертогов, который так часто являлся ему и без стимуляторов. Шерлок вновь откинулся на спинку кресла, невольно оттянул резинку слегка расхлябанных спортивных штанов, но тут же одернул себя. И опять он стал будто как на ладони. «У тебя удивительно скучная манера отвечать на вопросы. Обычно такое очень бесит. Но с тобой — почему-то нет», — пришло почти сразу же. «Следишь за мной?» — спросил Шерлок, пронзенный то ли реальным опасением за свою жизнь, то ли сладкой, болезненной судорогой совсем иного рода. В глубине души ему всегда было приятно думать, что Джим следит за каждым его шагом. Шерлок хотел бы позвать его на чай или хотя бы просто увидеть, убедиться, что это действительно он; впрочем, звать его в такую дыру он не решился бы все равно — но и без того был миллион причин этого не делать. Например, страх получить отказ. «Нет», — прислал Джим и тут же дописал: — «Больше нет». Шерлок не был уверен в том, чего конкретно ждал, но точно не этого. Сердце заныло, дрожь прошлась по пальцам, и он набрал судорожное: «Что все это значит?» — но ответа так и не последовало. ** — Я знаю, как умру, — сказал Джим, как только они поравнялись у едва подмерзшего пруда. — А ты? — Тебе бы к врачу... Джим рассмеялся и закашлялся. Он вытащил Морана в парк — после выкрутаса с самоубийством они встречались исключительно так, «делай вид, что мы просто кормим голубей». Парки, конечно, всегда были разные, и голубей везде, конечно, хватало — Моран давно привык брать с собой краюшку хлеба, а Джим каждый раз стоял, засунув руки в карманы. Сегодняшняя встреча оказалась совершенно некстати: наступил жуткий холод, а Моран не спал почти двое суток по причине, которая вообще не касалась Джима. Строго говоря, теперь ничего в его жизни не касалось Джима, но Моран все равно приходил. Ну а вдруг снова подвернется какая-нибудь работа. — К психиатру? — насмешливо отозвался Джим. Вечно он издевается. Моран окинул его тяжелым и усталым взглядом. — К обычному. Кашляешь некрасиво. — У тебя удивительно дурацкая манера отвечать на вопросы. Обычно такое очень бесит. Но с тобой — почему-то нет, — расслабленно произнес Джим, наблюдая за летящими на землю крошками. — Вот и хорошо, — коротко согласился Моран — ему правда очень нужно было домой. Еще раз напоминать про врача бессмысленно, он знал, что Джим его услышал. Да и если бы хотел, давно сходил бы. Может, он и ходил, не спрашивать же, а сам Джим редко делился такими вещами. Если как следует припомнить — не редко, а вообще никогда. Он начал кашлять давно, еще до всей этой затеи с кодом и Шерлоком, но прежде Моран не решался заговорить на эту тему, а сейчас субординация, наверное, уже ни к чему. Тут невольно задумаешься, не связан ли кашель с дурацким вопросом. Волноваться за Джима — как ходить по тонкому льду типа того, которым они любовались, почти соприкоснувшись плечами. Затея изначально бесперспективная и при любом раскладе кончится плохо: провалишься, начнешь тонуть, задыхаться, и только чудо или невиданная сила воли сможет тебя спасти. Морану хватило одного раза. — Ну я пошел? — он подал голос, когда молчание затянулось и стало ясно, что по делу разговоров не предвидится. — Иди, — Джим дернул уголком губ, как если бы собирался улыбнуться, но не нашел сил. Моран, не отворачиваясь, сделал пару шагов и все же сказал, что думает: — Я-то точно знаю, как умру. Ты сведешь меня в могилу. Хриплый смех раздался вновь, но теперь уже за его спиной. ** «Я знаю, как умру. А ты?» Смс застало Майкрофта за чтением утренней газеты в клубе Диоген. В это время года и в это время суток здесь практически не было посетителей, а те, что все-таки заходили, старались садиться на максимальном расстоянии друг от друга. Поэтому услышать, как кто-то приземлился — иначе и не скажешь — в кресло напротив, было неожиданно. Тем не менее Майкрофт не отрывался от чтения до тех пор, пока не завибрировало в кармане брюк. Он сложил газету на колени, достал телефон и замер. Скорее даже не от содержания смс, а от острого, настырного покалывания в висках — и без того непроходящая головная боль усиливалась при одном лишь упоминании Мориарти, что уж говорить о его компании. И еще сердце почему-то начинало стучать быстрее. Майкрофт аккуратно поднял взор — человек напротив тоже спрятался за газетой, но Майкрофт узнал его и так. Эти бледные пальцы, узкие колени, размер обуви. «Иногда я удивляюсь, почему еще не», — честно ответил Майкрофт. Если Мориарти пришел убить его, то на данном этапе паниковать было уже поздно: охрана клуба либо мертва, либо подкуплена. Майкрофт глубоко, проникновенно вздохнул. Страха не было, только нечто похожее на облегчение. Если же Мориарти явился с какой-то иной целью, об этом облегчении стоит поразмыслить позже, в кабинете у психоаналитика. Чтобы прочесть его сообщение, Мориарти также опустил газету, медленно улыбнулся и, уставившись на Майкрофта слегка насмешливым, но в целом непроницаемым взглядом, напечатал: «У тебя удивительно угрюмая манера отвечать на вопросы. Обычно такое очень бесит. Но с тобой — почему-то нет». И Майкрофт так мог, не глядя в экран. «Я могу быть чем-то полезен?» — он чуть было не добавил «Вашему Высочеству», но сдержался, лишь нервически вскинул бровь. Он хотел бы пригласить Мориарти в комнату для приватных бесед, хотя такое общение — без слов — было куда безопасней. Ведь стоило бы тому открыть рот, Майкрофт точно не сдержался бы, выдал это свое... облегчение какой-нибудь фразой или каким-нибудь жестом. А то и прямым текстом высказал бы, наконец, наболевшее, что-то вроде «может, прекратишь уже вынимать из меня душу и объяснишь, что на самом деле тебе нужно, хоть раз в жизни — без кривляний, подтекста и загадок». Мориарти, казалось, прочитал все его мысли — Майкрофт не слишком удивился бы, выяснись, что он и на такое способен, — хмыкнул себе под нос и пожал плечами. — Ты так ничего и не понял, — проговорил беззвучно, одними губами, и поднялся. Майкрофт поднялся следом и неосознанно, против воли, подался вперед, сам толком не понимая зачем, но Мориарти остановил его, вскинув руку и бегло зацепив ногтями лацкан пиджака — совсем невесомо, но Майкрофт все равно оцепенел. Мориарти чему-то кивнул и ушел не оборачиваясь, а вот облегчение уходить не спешило, и Майкрофт вдруг осознал, неспешно и как-то обреченно опустившись назад в кресло, — это оттого, что Мориарти все-таки жив. ** — Я знаю, как умру, — заявил Джим, как только переступил порог неброской квадратной студии. Ловко обогнул свою же дорожную сумку, брошенную у входа, скинул ботинки и прошел в зал. — А ты? Ирэн смотрела в окно на вечерний Лондон, накинув лишь тонкий короткий халат и придерживая занавеску двумя пальцами. Близилось Рождество. — Ты уже умер, — бесцветно отозвалась она, наблюдая за ним боковым зрением. Она всегда старалась держать лицо до победного, хоть и знала, что с ним можно не утруждаться. — И я, кстати, тоже. — Справедливо, — усмехнулся он и принялся раздеваться, усевшись на разложенный посреди зала диван. Подозрительная тишина позади вскоре заставила ее обернуться. Джим успел снять пиджак, галстук, расстегнуть рубашку и вынуть из брюк ремень, а теперь неподвижно сверлил ее изучающим, несколько затуманенным взглядом. Ирэн вопросительно подняла брови. — Вечно ты уходишь от ответа, — пояснил он и кивком головы пригласил ее подойти. — Все остальные были честны. Ирэн уходила от ответа потому, что не хотела думать о смерти больше никогда. Но Джим любил смерть. Не только говорить о ней — играть с ней, быть ее олицетворением. — Дай угадаю — начал с Шерлока? — она подчинилась, не ответив вновь, и остановилась перед ним. Лениво окинула его взглядом от макушки до паха и обратно — если он желает ее, он должен дать это понять чем-нибудь получше кивка головы. Джим положил ладонь ей под колено, несильно сжал, немного погладил, но в целом просто удерживал подле себя, и со стороны могло бы показаться, что его жест наполнен нежностью. Но Ирэн осознавала лучше многих, если не лучше всех, — уж чего в нем никогда не было, так это нежности, теплоты, вообще какой-либо искры, которая делает человека человеком. Хотя, конечно, он умел мастерски изображать и это, и многое другое. — Ну с кого же еще, — улыбнулся Джим и потянул ее на себя, заставляя сесть к себе на бедра. — Виделся с ним? Надо было использовать «с ними». Она попыталась спрятать лицо, поцеловав в его скулу. Джим рассмеялся — видно, у нее скверно получилось разыграть праздное любопытство. — Незачем, — бросил он, но тут же скорчил сочувственную гримасу. — Уверяю тебя, с ним все в порядке. Возможно, тебе тоже стоит попрощаться — отлично помогает отпустить прошлое. — Прошлое — это просто события и воспоминания о них. Оно не имеет реального значения. Нечего отпускать, а я не сентиментальна. — Зато я — да, знаешь ли, сам от себя не ожидал, — прошептал он ей в шею и втянул запах, едва-едва дотрагиваясь до кожи. — В Рождество многие становятся сентиментальными. Но Джим лишь фыркнул на ее замечание, от чего россыпь мурашек прокатилась вниз по позвоночнику. — У меня самолет через три часа. Ты действительно собираешься потратить их на обмен банальностями? Она не собиралась. На самом деле она собиралась потратить их на созерцание Лондона, но и провести время с ним тоже казалось неплохой идеей — и потом, вряд ли когда-нибудь еще представится случай. — Я увижу тебя снова? — серьезно спросила Ирэн. — Надейся, что нет, — пропел Джим ей на ухо и коротко поцеловал. Она закатила глаза, прильнула к нему, вжимаясь в бедра сильнее. И эта волна, что возникает, когда испытываешь привязанность к человеку, с которым занимаешься сексом, прошлась по ней леденящим напором. Но она испытывала к Джиму не привязанность, а что-то неопределяемое — впрочем, не менее выжигающее. — Все решили, что умрут из-за меня, — он усмехнулся вновь. Беззлобно и как будто даже счастливо — ей всегда нравилась эта усмешка. — Хотя вслух признал один Себ, но я ничего иного и не ожидал. — Доволен? — Почти... Ее рука уже давно проскользнула в его расстегнутые брюки — Джим так и не успел их снять, — но сейчас он вдруг перехватил ее запястье, лишая возможности шевелить кистью. Жажда и смешливость утекали из его глаз с пугающей скоростью, а хватка становилась все цепче — он не любил повторять. Не стоило и надеяться, что удастся сменить тему. Ирэн искренне считала, что уже давно признала все, что можно. В следующий раз она позволит себе умереть только из-за него. — Честно, значит... Она осторожно высвободила руку — Джим позволил — и переплела его пальцы со своими. — ...Я знаю, что умру не сегодня. — И выдохнула едва различимый вопрос ему в губы: — Да? Очевидно, он не был настроен ее мучить и потому тоже сказал правду: — Да.