Цепочка

На платье исподнем кровь светлая рдеет, А обида проникла до самого сердца. Так тяжко их избили, едва не до смерти. Окровавлены рубашки и нижние одежды. Примахались у братьев и руки и плечи: Ведь они состязались, кто ударит крепче. Донья Эльвира и донья Соль от боли онемели. Замертво их бросили в лесу меж деревьев. «Песнь о моём Сиде»

В высокой белой беседке с тонкими витыми колоннами, на столике из розового мрамора стояли два кубка c тёмным ягодным вином. Прожилки на платиновых листьях ежевики отливали золотом, в крошечных бриллиантовых каплях росы горели лиловые искры. Король эльфов-ваньяр Ингвэ пододвинул кубок своей сестре Индис. Её супруг, король нолдор Финвэ, погиб уже больше ста лет назад, и столько же лет прошло с тех пор, как её пасынок Феанаро покинул Благословенные земли, и, по слухам, погиб. Индис жила с тех пор тихо и уединенно, лишь иногда навещая брата. Тёмно-золотые волосы королева заплела в простые косы, ее тёмно-синее платье было скромным, прямым, почти без отделки; на пальцах не было колец. На фоне этой простой одежды бросалась в глаза золотая цепочка — плоская, толстая, усыпанная яркими рубинами. — Ты всё ещё носишь её? — спросил Ингвэ. — Почему нет? Это приятное воспоминание. А для тебя? Она взглянула на брата; он опустил глаза и отпил немного вина. — Возможно, — ответил он. *** *** Много лет назад В своих странствиях Феанаро никогда не заходил так далеко на юг Амана. Под ногами его был мягкий серый песок; шум моря сюда почти уже не доносился. Кругом высились зеленоватые скалы и шумели высокие, в рост эльфа, серебристые травы; иногда попадались скрюченные ветром деревья и колючий кустарник с мелкими желтоватыми цветами. По земле среди камней вился белый туман. Здесь было холодно, не то, что в его родном Тирионе, не говоря уже о тёплом Валимаре, где светились великие Деревья Валар. Домашняя одежда давно изорвалась, он сам сшил себе новую. Когда в последний раз он видел других эльфов (это было месяца три назад), какая-то добрая женщина, даже не знавшая, кто он, подарила ему тёплый сине-красный шарф, в который он, засыпая, прятал замерзшие пальцы. Раздавшийся мягкий звук напоминал отдаленный стук конских копыт. Феанаро резко обернулся и выпрямился, положив на землю свою холщовую сумку. Его не было дома уже много лет, и тоска по Финвэ сводила его с ума. Всё это время он безумно надеялся увидеть отца — каждый день, каждое утро. Он мечтал, что отец найдёт его; уйдёт из дома так же, как и он сам, может быть, раскается, оставит Индис и того, другого ребёнка — Феанаро покинул дом на следующий день после того, как узнал, что у отца и Индис родился сын. — Папа, — выговорил он беззвучно, одними губами. Но нет, это был не Финвэ. По узкой тропе среди высоких трав к нему вышли мачеха и её брат Ингвэ. Феанаро в растерянности замер. Что ей надо?! Почему она приехала с братом? Он не знал, как к ней обращаться — по имени? «Госпожа»? «Ваше величество» — она же теперь жена короля? Нет, ни за что!.. Раньше Феанаро видел мачеху только в жёстком парчовом парадном платье: он старался не натыкаться на неё в пределах дома. Ингвэ он встречал лишь несколько раз и запомнил только, что брат и сестра очень похожи. Сейчас их сходство стало еще сильнее — они были одинаково одеты во все черное. Кафтаны, расшитые золотом, обтягивали их стройные тела, на широких кожаных поясах оба носили охотничьи кинжалы в золотых ножнах и плети для верховой езды. Их распущенные, одинаково длинные, до пояса золотые волосы казались тусклыми и странно мерцали в сером тумане, словно брошенная кем-то драгоценная шкура убитого зверя. Оба были так несказанно прекрасны, и вид у них был столь неземной, что Феанаро показалось на мгновение, что они не могут видеть его. Да они его словно и не замечали. Они смотрели поверх него и говорили друг с другом. — Так ты уверен, брат мой? — спросила Индис. — Да, Индис. Мы должны это сделать. — Я не хочу, чтобы он возвращался в наш дом, — сказала Индис. — Он не захочет вернуться или вернётся не скоро, — ответил Ингвэ. — Но вы… что вы… — начал Феанаро сбивчиво и неловко, но не успел договорить. Ингвэ поднял руку и раздался тихий и зловещий свист. Камень попал Феанаро в висок. Воздух словно почернел, а силуэты двух ваньяр на мгновение показались ему алыми. Очнувшись, Феанаро с отвращением почувствовал холодную сухую руку мачехи на своём лице, ощутил её гладкую и шелковистую, но безжизненную, как пергамент, кожу. Он попытался встать, но обнаружил, что руки привязаны к чему-то над головой, дёрнул плечами — и перед глазами блеснула золотая цепочка. Цепочка охватывала его шею поверх шарфа — иначе, наверно, она впилась бы в его кожу до крови. Она была широкой и плоской, и жирно блестевшие рубины на ней напоминали то ли капли крови, то ли каких-то ядовитых лесных жуков. И Индис натянула ее, сдавливая его горло и лишая юношу возможности дышать. Только теперь он понял, что одежда у него расстёгнута, грудь и живот обнажены — и штанов на нем тоже не было. Ингвэ использовал их, чтобы связать ему ноги. Низкие шнурованные сапоги тоже куда-то делись. — Что вы делаете? — закричал он сквозь удушье. — Что вы делаете? Отец не мог — он никогда — он не мог вам такого приказать! Отпустите меня немедленно, слышите? Так нельзя! — Если Финвэ не смог добиться от тебя покорности, это сделаю я, — сказала Индис. Она встала и расстегнула свой кожаный пояс, отбросила его в сторону; потом помогла брату сделать то же. Но сначала она сняла с пояса кожаную плеть. — Подними, — сказала она. Ингвэ поднял его ноги вверх, складывая тело юноши почти вдвое, и Индис принялась наносить удары плетью по его ногам, ягодицам, внутренней и внешней поверхности бёдер. Феанаро хотел вытерпеть это молча — но от нехватки воздуха уже не владел собой — и отчаянно закричал от боли и обиды. — Перестаньте! Ты не можешь меня бить! Ты не… Отозвались только визгливые птицы вдали, за серыми скалами. Индис была так близко, что могла бы поставить ему каблук между ног. Юноша понял, что она пристально на него смотрит, и онемел от стыда — чужая женщина видит его почти голым. — Уйдите от меня, — сдавленным голосом сказал он. Ответом были лишь новые вспышки боли. Потом она передала плеть брату, и Феанаро снова стал бороться, пытаясь вырваться — удары Ингвэ оказались ещё более мучительными. Ингвэ держал его связанные ноги одной рукой и бил другой; при этом он — взрослый, старше Феанаро на сотни лет — был гораздо сильнее. — Да прекратите же! — исступлённо закричал юноша. — Прекратите! Ты не мой король! Ты мне н… Индис сильнее закрутила свою цепочку на его горле; дёрнувшись, он почувствовал, что почти разучился дышать; потом снова вдохнул, и боль куда-то ушла. Феанаро затуманенными глазами смотрел на Ингвэ, и ему казалось, что тот с каким-то незнакомым выражением рассматривает его бёдра и оставшиеся на теле рубцы. — Ингвэ, мы действительно должны сделать и то, что ты предложил? — спросила Индис. Цепочка крепко охватывала шею юноши, словно ошейник. — Да, сестра. Мне известно, что многие животные поступают именно так, когда хотят утвердить должный порядок в своей стае. — Но могут ли разумные существа вести себя так, Ингвэ? — Могут, если нет разумного способа внушить уважение, — ответил ей брат-король. — Никогда он не посмеет больше — никогда — никогда — так смотреть на тебя, как смотрел, когда ты вошла в их дом. — Тогда пожалуйста, милый Ингвэ, — сказала Индис. — Мы должны научить его послушанию. Ради моего сына. Ради Нолофинвэ. Это ради моего сына внушило Феанаро на всю жизнь жгучую ненависть к ни в чём не повинному брату. Ингвэ развязал узел на штанах, которые связывали ноги юноши, отбросил их; затем развёл его ноги в стороны, сильно, до боли, и оказался у него между колен, сам вставая на колени на землю. Его руки двинулись по обездвиженному телу вниз, коснулись живота, брезгливо скользнули по половым органам и оказались внизу, в промежности, между ягодиц… Дело сейчас было не в удушье — грудь Феанаро сдавило от недоумения, непонимания, стыда; он не мог сказать ни слова. Он готов был, чтобы его ещё раз избили плетью, только бы не испытывать того, что с ним делали теперь! Отец рассказал ему однажды в общих чертах о том, что происходит между мужем и женой — хотя лет Феанаро тогда ещё было немного, и подробности Финвэ отложил до лучших времён. Но сейчас Феанаро осознал, что Ингвэ хочет сделать то же самое с ним, здесь — сейчас!.. Индис ослабила цепочку. Феанаро лежал, но ему казалось, будто он не может удержать равновесие, что песок колышется под ним, как вода, и он куда-то проваливается. Он почти перестал чувствовать руки Ингвэ, осознавать, что тот делает. Проваливались в какую-то тёмную глубину и его мысли. «Что же это, — думал он, — Ингвэ… Если сейчас ему не с кем это делать… почему он не оставил эту свою Индис себе?! Как же… Если бы отец сейчас пришёл… Даже если бы он пришёл с ними, если бы он захотел со мной так, я бы не стал вырываться, меня даже не надо было бы связывать… Но я ему и тут не нужен. Он же так хотел больше детей…» Индис провела пальцами по его лбу и шее; юноше было так плохо, что он даже не попытался отдёрнуться. Он увидел, как Индис зачем-то расстегнула воротник тёплого кафтана, затем пуговицы; под кафтаном была тонкая алая нижняя рубашка. Индис распустила кружевные завязки и на ней, и Феанаро увидел её зашнурованный шёлковый лиф, белоснежный, с витыми золотыми шнурками. — Подожди, милый, — сказала она брату низким и тихим голосом, — я хочу… Феанаро хотел отвести глаза, но когда он опускал веки, ему казалось, что он снова начинает задыхаться. — Индис, — сказал Ингвэ, — он может укусить тебя! — Нет, — ответила она, — не может. Она намотала волосы пасынка на левую руку, вплотную прижимая его затылок к камню, а правой снова закрутила золотую удавку на его шее и резко отпустила потом. От внезапного прилива воздуха всё тело юноши снова охватила сладостная дурнота; он потерял контроль над ним; если бы он стоял, то упал бы, так ослабели колени. Он ощутил невыносимую боль внизу, там, куда сейчас резко вошёл её брат. Её грудь — обе груди, тяжёлые и круглые — были совсем близко. Феанаро почувствовал их на своей коже; странно, но они показались ему холодными, как камень. Соски Индис коснулись его пылавших щёк и она застонала. Удары Ингвэ стали более частыми, и Феанаро снова стал вырываться, биться, едва не выворачивая кости. Ингвэ навалился на него, вжимая длинные ногти в кожу, Индис приподнялась, и Феанаро увидел его лицо, оскаленные в чудовищной улыбке наслаждения зубы, искусанные алые губы, свежие и яркие: — Давай. Давай ещё, — сказал он, — так очень хорошо. — И… так… — выдохнула Индис. Золотая заколка с бриллиантами из её волос выпала, и тяжёлые душистые локоны упали на лицо Феанаро. Из-за дурноты и заливающих глаза слёз лицо Индис казалось юноше какой-то мозаикой жемчужных красок, словно на витраже. Вдруг она прихватила пальцами кожу на его груди, сжимая и выкручивая сосок — и одновременно снова сдавила его горло. Все мысли, осознание случившегося, даже боль — всё покинуло Феанаро; он ощущал лишь содрогание тела Ингвэ — и содрогания тела Индис, прильнувшей к своей жертве. С каждым движением ногти Индис все глубже разрывали кожу на его груди. — Отпустите, — выдохнул он. Он понимал, что они закончили получать удовольствие. Он смотрел на них, видел их лица — похожие и оба прекрасные, как никогда, залитые нежным розовым румянцем; повлажневшие, затуманенные синие глаза, золотисто-солнечные пряди волос — и не мог отделаться от ощущения, что видит тварей рождённых за пределами менель, небесного купола Арды и за пределами времён, майар, слуг кого-то из Валар, неведомого и непредставимо жуткого: ибо даже Мелькор, думалось ему, в те времена, когда он распоряжался Тьмой, не мог причинить такой боли. — Пустите, — повторил он. Она медленно уложила свои груди в чашки лифа и стала зашнуровывать его. Феанаро с отвращением подумал, что его отец видел то же самое, прикасался к соскам, которые несколько минут назад тёрлись о его лицо, целовал их. Мысль вызывала стыд и отвращение. Любовь к отцу никуда не делась, нет: но теперь в душе юноши она смешивалась с жалостью, когда он представлял, что отец обязан отдавать себя ей и доставлять ей удовольствие. Он не хотел знать, как. Ингвэ выжидающе смотрел на Индис; та застегнула чёрные одежды и аккуратно сколола волосы. И вновь накрутила чёрную косу Феанаро на своё запястье. — Тебе не стыдно, Фе-а-наро? — Она приподняла его голову, потянула за волосы вверх, так, что стали выворачиваться руки. Он посмотрел вниз, увидел себя — и подумал, что Индис выговорила это Фе-а-наро так, будто это слово было описанием его опозоренного тела с розовыми полосами от ударов плетью, с кровавыми, синеющими царапинами на груди и бёдрах, с дёргающимся от судорожных вздохов животом, с чужим семенем внутри и снаружи, с… — Тебе нравится, — сказала она нежно и холодно, указывая на его член. — Смотри, ему это нравится. Иначе у него не встало бы. Он хочет получить ещё. И она вновь взялась за цепочку обеими руками, скрутила её, дёргая концы пальцами, точно струны на арфе. — Я не хочу, — нашёл в себе силы сказать он. — Оденьте меня, пожалуйста и уйдите. Прошу вас. — Хочешь, — сказала она. — Ты же сам видишь, что хочешь. — Встань, братец, — обратилась она к Ингвэ, — ты же не хочешь запачкать одежду окончательно? Я сделаю так, чтобы ты не запачкался. Она ласково улыбнулась брату, жестом показав, что именно собирается делать. — О, — сказал Ингвэ. Он поднялся с колен и остался стоять, наклонившись и продолжая придерживать свою жертву за поясницу. Юный эльф оказался в беспомощном состоянии, вниз головой, касаясь земли только плечами и затылком; Индис устроилась рядом на коленях, сдавливая цепочкой его горло через шарф одной рукой, и член — другой. — Ты совсем лишилась рассудка, — Ингвэ нежно коснулся щеки сестры. — Ты сошла с ума, и я хочу ещё. — В этом есть смысл, — сказала Индис. В глазах у Феанаро снова потемнело. Больше всего он хотел ничего не видеть и не слышать. Она была так аккуратна, что её собственные руки почти не запачкались, но брызги, как она того и хотела, попали ему в лицо. Ингвэ бросил его тело на землю и отступил на шаг. В ушах у Феанаро гудел звон, а они снова стояли над ним — стройные, прекрасные ало-чёрные тени. Индис перерезала верёвку, связывавшую его руки и оставив на ногах связывавшие их штаны. Феанаро попытался приподняться, но тело всё ещё не могло различить, где верх, где низ. Он ощущал боль и жар в сдавленной, исцарапанной шее; Индис стащила с его шеи шарф, брезгливо вытерла им руки и отбросила в сторону. — Уйдём отсюда, — сказала она, — нам пора домой. Она нежно обняла брата за талию. Он устал, и у него дрожали пальцы; Индис помогла ему затянуть пояс. — Я помогу тебе, — сказала она, беря его под локоть. — О нет, нет! — воскликнул Ингвэ. — Сил у меня хватит. Он подхватил её на руки и унёс. *** — Извини, — услышал он и невольно вздрогнул всем телом от звука женского голоса. Подняв глаза, он увидел девушку в длинной синей рубашке и синих штанах с корзинкой в руке. Наверное, прошло уже… Часы?.. Много часов? Нет, два дня. Тогда, после того, как все закончилось, сел, он освободил ноги, вытер лицо воротником рубашки, оделся — но больше ничего уже не мог. Он сидел и смотрел на свои руки, покрытые пылью и песком, не переставая чувствовать боль в пояснице и шее. Слышал шорохи в траве, чуждые, бессмысленные голоса зверей. — Ты кто? — спросил Феанаро. — Меня зовут Нерданэль, — ответила девушка. — Ты заблудился? Что ты тут делал? — А ты? — резко ответил он. — Мой отец — мастер, — объяснила она. — Мы странствуем по южным землям уже пятнадцать лет, разыскивая редкие камни и изучая руды. Здесь на поверхность выходят медные жилы. Есть красивые камни для поделок… Можно тебе помочь? У тебя… На тебя напали? — Да, — ответил он. — Животные. Напали. — Он обеспокоенно посмотрел на неё, оглянулся и сказал: — Ушли. У тебя нож есть? — Да, — недоуменно ответила девушка; она сняла с пояса нож и протянула ему, взглянув на него большими доверчивыми серыми глазами. Он натянул и резким движением отрезал свою длинную косу. Отбросил, не глядя, в сторону. — Ты чего? — спросила Нерданэль. — Грязная, — сказал он сквозь зубы, возвращая нож ей. Только сейчас он смог, наконец, вернуть себе способность думать. Все предшествующие часы в его сознании пролетали странные, разорванные мысли и картины, сцеплявшиеся в бесконечном вихре безумия — листья, буквы, его детские игрушки, неношенные туфли матери; лошадь, напугавшая его на третий день после бегства из дома; свечи на вечерней кухне, хрусткая свежая подушка в спальне, гребень в густых отцовских волосах… «Папа, — была его первая связная мысль, — почему? Как ты мог не знать — ты же не знал, я уверен. Я теперь понял, что ты не придёшь. Если не пришёл мне на помощь сейчас, не защитил — не придёшь никогда. Почему?» — Вот наш дом, — сказала девушка. — Он временный, но, когда мы в этих местах, мы всегда возвращаемся сюда. Отдохни у нас. «Я не могу вернуться, — подумал Феанаро. — Нет. Хотя… Да, теперь я понимаю, почему они это сделали. Они боятся меня. Боятся любви отца ко мне. Боятся за детей от неё. Они не хотят, чтобы я вернулся. Я их не послушаюсь». — Ты правда сын короля? — Да, — ответил Феанаро резко, снимая через голову рубашку. — А что ты… Она осеклась, замолчала. Феанаро услышал через дверь тихий треск — её руки нервно сжимали ручки корзинки. Конечно, она поняла, что не надо спрашивать его «а что ты делаешь здесь» и «а почему ты не с отцом». — Ты можешь запереться, если хочешь. Но на самом деле сюда никто не зайдёт, — сказала она, наконец. — Мы все моемся утром. Я пойду уже. Найду для тебя чистую одежду и оставлю снаружи на стуле. Эту, наверное, ты не захочешь надевать. — Не захочу, — ответил он. — Ты… не уходи пока, — вырвалось у него. — Не буду. — Я… — начал он. — Я от отца уже давно ушёл. Я тоже люблю всякие камни на самом деле, но ты, наверное, знаешь больше… вы с отцом. Ты так здорово вещи из камня делаешь… Дикобраз такой, прямо настоящий. Феанаро взглянул на забавную блестящую скульптуру из чёрного гранита. На неё можно было бы повесить кольца и цепочки — если бы они у него были. — Спасибо, — отозвалась она. — Да, это не очень легко. Гранит очень твёрдый. — У тебя, наверно, тут много друзей? И есть близкий друг… жених? — Нет, — ответила Нерданэль. — Я совсем некрасивая. — Это даже хорошо, — неожиданно резко ответил Феанор. *** *** — Ты тогда был такой… — сказала Индис. — Ты так… Мы ушли оттуда, но ты уже не мог остановиться. — Это должно было случиться когда-нибудь. К этому всё шло… — Ингвэ залпом выпил кубок и посмотрел ей в глаза. — Иногда я жалею, что мы не можем ему рассказ… Индис надавила ему на запястье. Ингвэ замолчал. Они были не одни. — Матушка, — сказал её второй, младший сын, Финарфин, улыбаясь ей и ставя перед ними с Ингвэ огромное блюдо с виноградом и абрикосами. — И вы, дядя. Вы, верно, проголодались и я принёс вам фрукты. — Спасибо тебе, — сказала Индис. — Ты такой заботливый, Арафинвэ. — Мы тебя очень любим, милый, — сказал Ингвэ. — Хотите ещё вина и сыра? — спросил Финарфин. — Конечно, принеси, — ответила Индис. Они оба не сводили с него глаз, пока он спускался по лестнице и заходил в дом. Ингвэ обнял сестру за плечи и прошептал ей: — Как же нам повезло, что наш сын остался с нами.