Почему она здесь?
Обычная детдомовская девчонка, не знавшая своего прошлого и будущего. У нее не было имени. Лишь буква, которой её, будучи ещё совсем крохой, стали называть. Пока не появился Ватари. Статный, уже в годах, он работал городским полицейским и отчего-то взял на воспитание девочку. Растил с лаской и суровостью. Он стал ей почти отцом, которого L не знала. Она стала больше читать, к десяти годам она знала 3 языка и спокойно читала книги со сложным смыслом и сюжетной линией. А в шестнадцать уже помогала Ватари в расследовании дел. Её называли гением, в школе она была почти примером для подражания, но из-за лени так и стала лучшей.***
В этот вечер Ватари снова задержался на работе, как тогда думала девушка. Ни звонка, ни банального сообщения, чтобы преемница не волновалась просто так. Позвонить самой ей не хватило силы воли. Ведь Ватари часто говорил не звонить ему в рабочее время. Это было важным правилом в его семье, оттого, даже несмотря на нервные колики в пальцах рук, L не смогла набрать номер. Нервишки шалили как у социофоба перед выступлением перед толпой людей. L казалось, что случится что-то плохое, что-то неприятное, что холодом хваталось за ее оголенные руки и пробиралось под одежду. И впервые в своей жизни она ненавидела своё умение предчувствовать. Трель телефона исторгала лишь ужас и тяжелый металлический привкус на языке. Слишком спокойный, даже холодный голос по ту сторону трубки даже без толики сожаления сообщил, что Ватари… погиб. Автокатастрофа, быстрая смерть. Это первое, что сразу пришло в голову, пока мысли не смешались с болезненной остротой правды. Её близкого человека больше нет… Телефон с грохотом рухнул на пол, пока ноги сами несли L на улицу. В одной домашних футболке и штанах. Но тогда ей был всё равно. Она добежала до больницы буквально за мгновение, игнорируя недовольные возгласы медсестёр на стойке регистрации. Только бы это все оказалось шуткой… Но смешно никому не было. К сожалению. Перед глазами стояли лишь те страшные слова. Но L не плакала: не потому что ничего не чувствовала, нет, казалось бы, что наоборот, сгорала в боли потери. Но плакать она попросту разучилась. Ватари часто запрещал маленькой девочке плакать без повода, особенно по мелочам. Он учил L противостоять всем препятствиям, при этом не подвергаясь стрессам. Этому принципу девушка следовала всю свою жизнь с приёмным отцом. А теперь хотелось рвать на себе волосы, лишь бы выкинуть всё из головы, что связано с Ватари.***
Пришлось провести ночь на подоконнике больницы, опустив голову на поджатые колени и прикрывая глаза, не обращая внимания на внимательные и изредка сочувствующие взгляды врачей. Сердце ее близкого… теперь оно будет в чужой груди. Почему он так поступил? Не сказал, что решил в случае смерти отдать свои здоровые органы людям, нуждавшимся в них. А его сердце теперь должно биться в груди её же одноклассника. Сейчас проходила одна из важнейших операций по пересадке. L не смела уходить, она сжималась в комочек, с одной стороны ненавидя, а с другой боясь теперь посмотреть в глаза тому, кто стал этим «нуждающимся». Ведь в нём теперь находится частичка Ватари. Сейчас она сама себе казалась тем запуганным ребёнком, которого задирали ребята и девочки постарше. За её волосы цвета вороньего крыла, ее бездонные черные глаза, которые пугали своей пустотой всех ровесников L. За имя, которое они решили расшифровать как «лузер». Ватари учил её не бояться ничего. Смотреть в лицо проблемам. А она снова испугалась этого. Ей уже исполнилось 17 лет. Но как ей дальше продолжать свой путь одной? Операция шла 3 часа, а потому, когда настал час пик, L успела задремать, свернувшись калачиком на широком подоконнике. Её хрупкое телосложение позволяло это сделать. Вздрогнув от еле ощутимого касания к плечу, она распахнула глаза, смотря выжидающе на врача, будто знала, зачем он её будит. Мешки под глазами, казалось, стали еще заметнее. Дурная привычка не спать ночами сказывалась. Приходилось скрывать это от Ватари, выпивая по паре кружек крепкого кофе. Видок при этом отталкивал, но тогда уж L было плевать на мнения других. Ягами Лайт. Это имя девушка слышала много раз в школе. Лучший ученик школы. Отличник, спортсмен, красавчик к тому же. Но пару месяцев назад он перестал посещать школу. Ходила куча слухов, но L видела всю их фальшивость. Узнавать правду не хотелось. Да, они были почти на одном уровне, но всегда Лайт представлялся ей как самовлюблённый идиот, который считает себя выше других. Банально, но тогда это было просто оправданием для того, чтобы не пересекаться с этим парнем.***
Перед входом в палату L замерла, переминаясь с ноги на ногу. Что ей сказать? Такой безобщительной девушке, как она, казалось это чем-то странным, необычным. Говорить дома — одно, но наедине с незнакомцем, который вдобавок был одногодкой… Поборов свои страхи вновь, она постучалась и медленно вошла, встретившись глазами с кофейным цветом, тёплый и с привкусом сахара. Да, действительно красивый, не обманывали те громкие девочки из её класса. Лайт был довольно высоким, через больничную пижаму было тяжело приметить телосложение, но сила духа у него была сильна, L это чувствовала. Он смотрел на неё сначала с лёгким удивлением, а затем тепло улыбнулся и кивнул, будто бы разрешая девушке приблизиться. Все стереотипы L об этом парне будто улетучились. Никакой высокомерности, никакой напыщенности, он казался простым, на уровне с обычным подростком. Почти как она. Только она вдобавок была странной. И потеряла своего опекуна. — Так ты из-за этого не приходил в школу, Ягами Лайт, — тихонько проговорила девушка, подходя к койке поближе и присаживаясь на стоящий рядом стул. Напряжение всё ещё было, но уже не такое сильное. Должно быть, дело в атмосфере. Не было какой-то сконфуженных чувств ни в движениях, ни в дыхании, ни в речи. L говорила свободно, не боясь реакции. Какой бы она не была. — Неужели уже пошли слухи? Думаешь, я стал бы прогуливать школу? — Ягами издал еле слышный смешок, смотря только в глаза L. Это смущало и озадачивало. — Думала, лучшему ученику школы позволены такие прерогативы, — придвинув стул ближе, она стала наконец почти на одном уровне с ним. — О тебе, к слову тоже, к слову, ходили разные слухи. Отличница, но ленивая и нелюдимая. А тут совсем иная. Тебя ведь все зовут L? — парень кротко рассмеялся, отчего L даже немного опешила. Не насмешка, не издевательство. Будто бы она именно рядом с ним чуть преобразилась. — Наедине с человеком я могу спокойно общаться. И не такая я и нелюдимая, — последнее предложение L пробурчала, недовольно хмурясь, словно ребёнок, — Что с тобой случилось? — Врождённый порок сердца. Мне дали немного времени, думали, что не доживу и до 15, но я справился. А сейчас, когда стало хуже, отец сказал, что познакомился с Ватари, с твоим опекуном. Он сказал, что… в случае, если с ним что-то произойдёт, здоровое сердце пересадят мне. Это в какой-то мере спасло мне жизнь, но я очень сочувствую тебе, — снова взгляд в глаза, но уже такой печальный, искренний, полный грусти. L отвела взгляд. — Береги его. Потому что не хочу, чтобы благородство Ватари было зря, — когда ладони коснулась чужая рука, девушка вздрогнула, снова смотря Лайту в глаза. Он изменил свой взгляд: внимательно всматривался в её лицо, скрытое за довольно длинными тёмными прядями. L слегка приподняла брови, непонимающе наклоняя голову. — Сколько ты не спала? — он слегка приблизил лицо девушки к себе, отчего та, к своему удивлению, смутилась, смотря в сторону. — Какая разница? Одной бессонной ночью больше, одной — меньше. Привы… — быстрое движение — и её голову уже прижимают к чужой груди. Туда, где размеренно бьётся сердце. Сердце Ватари. L замерла, кусая губу. Не плакать… — Поспи. Ватари с тобой сейчас. А тебе надо спать больше. Думаю, я позабочусь об этом, L, — Лайт улыбнулся, теплом окутывая девушку в объятия сна. Глаза закрылись, и она, словно доверчивый ребёнок, прижалась ближе к груди Ягами, ощущая, как сердце начинает стучать в такт с его. С сердцем Ватари.