Плохая дерзкая ночка

Треки для фанфика: 1) Anglo Satellite — Big Black Spider (Les Petits Pilous Remix) (во время сна Гана с момента вторжения Доромбо в его дом) 2) Powerman 5000 — Nobody's Real (основная композиция фанфика) (во время эпизодов влюблённых друг в друга Яттерманов, и после сна Гана, который, по его мнению, выглядел довольно реалистично) ---

Всё, что вокруг… всё нереально.

      Она была совсем не против того, что его подрагивающие от учтивой похоти и плавно протекающего по всему его разуму острого влечения к ней руки прикасались к её милейшей обнажённой груди. Она желала чувствовать великое блаженство как можно больше и дольше, когда он стал наминать её утончённые грудные округлости пальцами, в это же время с робостью покусывая соски и чутко облизывая их кончиком языка. Она сразу поняла, насколько чудесно и волшебно обожать явное ощущение влаги внутри её начала и от слабеньких капель пота по всему размякшему от возбуждения телу, вызываемых каждым его прикосновением и каждым страстным, нежным поцелуем. Все эти знойные мокрые вещи также происходили ввиду понемногу расшалившихся нервов и таких совершенно ненужных противоречий во время столь чудных, очень заботливых прелюдий, которые не могли не дарить надежду об упоительной кульминации.       Она очень силилась перестать беззлобно посмеиваться над его осторожностью в действиях, часто сопровождаемых симптомами нерешительности при чувстве ответственности за свою любимую. Пусть шаги к подогреву восхитительного огня страсти вполне доставляли ей чистейшее удовольствие без доказательств, заставляя от плавно протекающей к паху неги с молодой горячей кровью закусывать нижнюю губу под верхнюю. И всё же порой позволяла себе смешки без намерения пристыдить, но смело заряжать одобрением и без того жаркую атмосферу среди четырёх стен спальни, когда видела его улыбку во весь рот, не слишком похожую на хищную. Не слишком похожую на ту самую, когда охотник с трудом вылавливал ту самую вожделенную добычу, как бы ни старался и что бы не предпринимал для того самого беспроигрышного хода. Как бы он не пытался выглядеть перед ней уверенным в себе и своих действиях, пока внимательно рассматривал сверху вниз безумно красивую прямую линию от ровной тонкой шейки между милыми грудями и до мелковатого пупка ровной округлости. Отчего в этот момент, смотря в его увлечённые глаза примерно также, она посмеивалась певуче, между этим растяжимо выдыхая воздух…       Это было невероятно шикарное соловьиное пение, которое только может «пропеть» по уши влюблённая и прилично возбуждённая девушка, трезво осознающая своё обуреваемое нежной интимной страстью состояние. Ровно как и намерения насчёт того, с кем дальше всегда охотно согласится провести тёмную ночь и дарить своё мигом обволакивающее разум женское тепло ради поддерживания прекрасных отношений с ним несмотря ни на что. Настолько сексуальная обстановка при свете луны и слабоватом свечении света от настольной лампы всё же заставила его со стыдом отвернуть своё лицо от её безумно притягивающих зеленоглазых очей… Из-за смущения перед тем, что они оба знают о себе, друг друге и солидарном желании несоизмеримо большего, даже если ценой этого станет беременность в довольно молодые годы, до совершеннолетия. Но не решаются по объективным и личным причинам, ибо это — в целом, важный шаг в данный момент, который обязаны сопровождать знания дела и достижение крайнего удовлетворения обоих убеждённо любящих друг друга партнёров.       Серьёзно, нервничать перед первым разом, даже если он идёт просто восхитительно при подходящей планомерности создаваемого сценария… примерно так же, как сейчас происходит у сладкой молодой парочки… в самом деле настолько естественно? Или же естественность в острейшей нетерпеливости, когда хочется главного в первую очередь, а после можно допустить ещё предварительности при замечательной влюблённости ради следующего высшего пика наслаждения? Он всё ещё еле-еле обдумывал ответы на эти животрепещущие вопросы, в то время как начал несколько торопливо вынимать презерватив из упаковки. Даже пока неуклюже доставал его с верха тумбочки при включённом свете, руки дрожали как осиновый лист. Ох, боги, почему именно сейчас ему настолько неловко до трясучки… до того, что своими переживаниями насчёт гладкости вполне вероятного вскрытия он нервничает так сильно? С чего вдруг возомнил себе, что ещё стоит подождать, когда она этого так хочет! Пользуясь моментами при помощи умоляющего щенячьего взгляда вместе с шептанием намекающих слов видными движениями губ… безумно хочет, чтобы именно он сделал это!       Вдруг она мягко положила руку на его плечо, обняв его ладонью и погладив указательным пальчиком другой его соски и напряжённый худой живот. Тут-то он остановился как вкопанный, пусть очень этого боялся ввиду некстати накатившей застенчивости за свою всё же мнимую слабохарактерность, в которой обвинять его попросту глупо… Хоть и искренне желал в эту ночь нежно любить её абсолютно без стеснения и со свободой действий без ещё более «запретных» изысков… и самое главное, без вызывающей нервные опасения природной женской физиологической боли. Но она со всем своим желанием оставаться податливой самой, убаюкивала его нежданную нерешительность, продиктованную успокаивающей заботой к ней и к своему «имиджу», своей сияющей улыбкой готовности ко всем сладким моментам. Которые в эту ночь между ними обязательно произойдут, если перестать чрезмерно убеждать себя следить за каждым своим шагом ради её очень желанного одобрения. Пока тот также смотрел на её ровное, гладкое лицо без единого макияжа даже на губах, и зелёные лучистые глазки при плавно «взмахивающих» ввысь приподнятых ресничках.       Как только наклонилась и прижалась к его груди своей изрядно набухшей и подёргивающейся от сексуального напряга, страстно глубоко, очень жадно и с немыслимым упоением поцеловав его в губы за искренние попытки сделать идеально гладко, забрала пакетик. Пока мягко поглаживала его торс, намекая не превеликое одобрение за его заботу, раскрыла содержимое и, достав резинку прозрачного светло-сиреневого цвета, мигом одела её на приподнимавшийся красноватый член с присущей ей воздушной лёгкостью во всех движениях. И, конечно, вместе с сильной заинтересованностью при больно разыгравшемся половом созревании от того, как и насколько великолепно в итоге всё пройдёт. Следом, подвинувшись как можно ближе и крепко обняв его так, чтобы девственный подростковый, но необходимо твёрдый стоячок из нередко возникающих интимных сонных фантазий касался её живота, начала вздыхать томно и рвано, игриво прикусывая мочки его уха и обрывисто целуя, где могла достать вокруг них.       В то же время он распускал теперь малость осмелевшими пальцами её сладко пахнущие волосы, зарываясь под них носом и проваливаясь в самые невероятные грёзы, какие мог представить в своём изобретательном воображении при рукастых навыках. После чего, достаточно помечтав и позволив им блуждать без комплексов по её ровной талии до круглых ягодичек, он чувствовал соблазнительное тепло её элегантного, даже абсолютно непорочного разгорячённого тела с мигом соблазняющим розоватым оттенком. И оттого при неровных вдохах молодой шальной страсти наряду с торопливыми выдохами не выдержал отсутствия возможности вдыхать запах мощного цветочного шампуня. А потому решился продолжить гладить её плавные волосы одной рукой для беспрепятственного доступа носа к самому завораживающему аромату из всех, какие вообще мог знать или вспомнить. В то время как второй спускался всё ниже к пульсирующему бутончику с уже пухловатыми половыми губами, чтобы нащупать девичий клитор и заботливо охаживать его примерно так же.       С каждым его всё более страстным движением пальцами у мест из самых откровенных фантазий и сновидений… с каждым его жарким поцелуем у чертовски счастливого лица и прилично нагретых интимных мест… с каждым касанием одетого в презерватив эрегированного члена об её бёдра при одаривании бусинки сумасшедшей и полной искренности любовной волной она со слезами счастья шептала ему одни и те же слова о том, что любит его. Будет любить, доколе они не умрут вместе… настолько сильно любит его, что никогда не захочет потерять, и ни в жизнь позволит этому случиться.       Каждый раз она говорила всё это, на полном серьёзе, с разной, но одинаково нежно-романтической интонацией, обнимая его ещё крепче… настолько, чтобы одетая головка члена точно упёрлась к её раскалённому паху. После чего самое время состояться тому, ради чего они допустили закрепление своих отношений божественно чувственным сексом… она проговаривала их ещё чаще, ещё громче и с ещё большим надрывом. До того момента, когда он, выбравшись из напрочь соблазнительного плена запаха её волос, окончательно решился и поцеловал её куда глубже, чем за весь этот тёмный вечер с его невероятно эротичной атмосферой. Пока сжимал бока талии ещё сильнее, тут же переходя к безумно гладким полушариям с отметинами сдавленности… в это же время очень стараясь допускать всю возможную нежность от своих мужских рук, какую только мог принести ей и её чудному, расписному телу. И сейчас, спустя минуту резвых, потрясающе горячих прелюдий, любые его опасения сняло, как рукой… в том числе и глаза говорили многое о его долгожданной уверенности.       Наконец он был готов одарить её мечтательным взрослым счастьем не один раз за сегодня, пусть вначале было необходимо всеми силами помочь своей ангельской деве перетерпеть боль внутри, и сделать всё возможное для предотвращения её последствий. Теперь они наслаждались этой ночью одинаково сильно и желаемо, с максимально схожей жаждой получить от неё как можно больше горячей и чистой девственной любви. Боль естественная смешалась с долгожданной радостью и проносящимся вихрем восторгом… и вот, энергия молодых людей постепенно растворялась в блаженной дымке! Охватывая их начала и следом их самих целиком и полностью… пока он старался входить глубже максимально осторожно ради её высочайшего комфорта под ним, а она, вылизывая горячим гладким язычком его бордовые от тени света щёки умоляла быть нежнее, а затем сразу же ненасытнее и беспощаднее. Отчего они стали по-настоящему задыхаться в объятиях друг друга, в то время как, помимо полового акта, целовали везде, где только могли достать своими влажными губами.       — О-о-о, как же я люблю тебя… теперь мы больше чем друзья, слышишь, любимый? А-а-ах, глубже, родной, прошу… Да чтоб тебя, трахай меня, сколько захочешь, у тебя всё получится!       Сколько бы он жадно ни вкушал все эти замечательные слова наряду с безумно жарким дыханием, сколько бы, продолжая стараться охотнее от усыпляющего бдительность возбуждения, не входил в неё с большим напором, сколько бы не сходил с ума от мощных волн интимного восторга при настойчивом наглаживании её особо расшалившихся эрогенных зон, она даже тогда умудрялась улыбаться ему как можно более мило и совсем непохоже на прочие запомнившиеся им улыбки от неё лично. Ему же, не считающему излишним проявлять действительно искреннюю эмоциональность от великого удовольствия только лишь ради одаривания ей своей «навечной» возлюбленной, покуда их жизнь была ещё очень долгой, приходилось от романтического напряжения глотать и выдыхать свои любовные слова как воздух. Но с чего ради не заставлять себя продолжать, продолжать и продолжать ещё более голодно и романтично даже после бесподобного логического завершения? В особенности когда она прибрала с его понемногу устающего лица несколько в меру длинных прядей светлых волос для ещё более беспрепятственных и сочных поцелуев.       После нескольких коротких с игривым прикусом верхней губы положила голову ему на плечо, тяжко выдыхая от подростковой оргазменной встряски с обильными выделениями. В точности дала понять, что он, как настоящая сильная вольная птица, сумел победить её выдержку и более чем оправдать в целом лояльные, дружеские ожидания. Следом и он сам почувствовал, что начал дремать, что было так нежелательно, ведь не мог позволить себе сделать это раньше неё… своей единственной горячо любимой, с которой будет наивысшей наградой прожить всю жизнь, или даже жизни. Помимо неожиданных намёков на свою сексуальную исключительность до совершеннолетия с радостью уступил ей снова в её просьбах немного потерпеть до следующего раза. Даже если он состоится ранним утром… опуская сиюминутную прихоть продолжить сразу после того самого фантастического пика наслаждения. Хоть если и заснёт раньше, теперь знает лишь одно: никогда… абсолютно никогда прежде он не чувствовал себя настолько счастливым, как рядом с ней. Постоянно рядом с ней, что в удивительной жизни, что сейчас в восхитительно деликатном сексе при жёстких страстных порывах.       И это сладкое чувство удовлетворяло его весь удивительный сон при вальсирующих чувствах столь колоссального единения душ… вот бы он был вечным, не кончаясь! Даже если этого больше хотелось пожелать успешно состоявшейся пламенной любви, которая впоследствии может быть очень богата на картины, эпизоды, моменты и кучу новых роскошных практик без излишнего фантазийного усердствования. Потрясающий сон, который длился недолго, и который прервался из-за ярких огней красных фар, а также резко гудящих клаксонов проезжавших по шоссе машин. Не захотев просыпаться от всего этого поневоле отвлекающего дерьма, он силился расслабленно подремать ещё пять минут в плотную обнимку с любимой к её паху, плечам и шейке. Продолжая трепетно ласкать её своими руками с верха к низу, и коротко целовать, где ему только взбредёт… в том числе у её безмерно красивого красноватого цветочка с вкуснейшим по-женски природным запахом.

***

Страшные монстры выглядывают из шкафа. В то время, как вы мечтаете о своём. И чем больше, тем меньше спите. Жизнь, которую вы хорошо знаете, уже давно сменилась другой. Несвязанной с вами, как распутанный клубок. И вы поначалу не захотите иметь ничего общего с ней.

      — Давай-ка просыпайся-я-я, дорогуша… Эй, а ну подъём, я сказала!       Ган Такада, с жуткой неохотой резко проснувшись от действенного возбудителя спокойствия, быстро присел на свою часть одноместной просторной койки, согнув ноги в колени, пока что без нужды обращения внимания на свою наготу. Он не сразу понял, что только что прозвучавший властный низкий женский голос не был от его возлюбленной и напарницы Айи Каминари, которую он сравнительно недавно ублажал всеми известными им способами до потери земли под ногами у них обоих. Что для первого раза, раз они являлись девственниками при их несовершеннолетнем возрасте, было очень и очень замечательно, до невозможности воображения наиболее лучшей кульминации с развязкой. К тому же было примечательным то, что несколько мелодично произнесённое предложение явно было передано этим отчасти знакомым голосом через микрофон из-за небольших помех, а также не особо заметного эха, а не напрямую рядом.       Самой же Айе, чутко спавшей после мощнейших мгновений устойчивой юношеской нежности, тоже невольно пришлось пробудиться… но в отличие от не понимавшего происходящее напарника-возлюбленного, словно набравшего воды в рот, она ахнула от неожиданности в этот момент. Они заспанными и секунды назад безмерно счастливыми глазами увидели перед собой стоявший за окном большой силуэт громоздкого, зловещего меха-робота, из глаз которого исходил ярковатый красный свет. И не посмели отрицать, казалось бы, очевидное, что эта машина принадлежала преступной шайке Доромбо, ежели обратить внимание на эмблему D посередине… ровно как и то, что случившееся вовсе не было похоже на сон. С деятельностью которой они не то что просто давно знакомы, но и успешно противостояли в своём городе и областях, сколько помнят себя вместе с самого начала битв со злом среди их города и широких островных округов. Услышав исходящий оттуда пренеприятный громкий ржач двух назло неубиваемых шестёрок и едва-едва заметив их очень фальшиво ухмыляющиеся улыбки, пара Яттерманов, название чего является их званием по борьбе с использующей наивысшие технологические разработки организованной преступностью, стала готовиться к наступлению.       — Так-с, так-с, так-с, что это тут у нас, м-м-м? Надо же, подумать только… да мы застали вас в такой ответственный момент. Как нехорошо с нашей стороны, ха-ха-хах, что мы вас так грубо прервали… а может, вы уже всё сделали, и посему нам не будет за что извиняться? Да, или же, наоборот, замечательно, что успели до заманчивой развязки… слышал, Тондзура? Вот если наша хозяйка полностью открывалась нам так же, и даже глубже, сколько ни хотела… вот бы она постоянно не ограничивала себя предрассудками в своей неприкосновенности, то… Точно, согласись, что на жизнь была бы намного сла-а-аще того, чем мы бы убивали и воскрешали этих задолбавших мошек, чтобы убить снова!       С надменностью и задранным вверх остроконечным носом говоривший всё это один из двух, Боякки, потирал подбородок идентичной угловатости чуть кривоватыми пальцами одной руки, в то время как другой держал рычаг для движения мехи. И как же ему, развязному романтику… поэту в уме и безнадёге на деле… нравилось упоминать свою обожаемую госпожу модельного вида и слаженности с её бесстыжим нравом в столь озабоченном ключе, когда её не было рядом с ними! Глаза горели пламенем, руки вполне слушались, мысли шли последовательно, и оттого он прекрасно понимал, что делал и что вообще говорил… И продолжит глаголить в своё удовольствие от подавления «непобедимого» настроя общих и личных врагов — героев своего города, бесстрашных подростков.       — О да, как же я, мать твою, рад, что мы наконец нашли тебя, долбанный хитрый Яттерман! Что мы нашли то место, где ты живёшь… где же ещё, позволь узнать, пришивать вас на месте к стене, как не дома исподтишка!       Парню же, Гану, пришлось соображать очень быстро и не без унятия окатившей всё его тело дрожи, ибо эти два сморчка посмели застать его голого со своей напарницей, пусть и пока что под одеялом, ради мер пресечения вхождения в глубоко личное пространство. К тому же следом проломили ему стену, чтобы не терять времени и, вероятно, размозжить его с кровавыми потёками на другой край комнаты, ведь разве имущество врага хоть как-то обязано заботить подлый ум? Поскольку ему так не хотелось биться в это позднее время и после безумно горячего райского блаженства, он рассчитывал, что сможет обмануть их без особого труда. Очень желал, чтобы уловка сработала, опираясь на информацию от сформировавшегося год назад штаба общества Яттерманов в засекреченной стране Ямэтай, которая находится не на всех мировых картах… где он и Айя являются первыми в рядах, как оказалось, нового поколения. Информация гласила, что группировка Доромбо обладает скудными знаниями о личностях всех немногочисленных Яттерманов этой территории, и её головной страны, Японии. А следовательно, всей планеты, ибо на других континентах этих решительных борцов свежей крови со злом никогда не существовало, и нигде в секретных архивах федеральной безопасности не было о них ни единой «летописи».       — Я-я… Яттерман… э-эм, да вы чего это, серьёзно? Но мы не в курсе, о ком вы вообще… чокнутые, блин, ребята, вообще-то соседи не так врываются, чтобы посмотреть кинцо или попросить одолжить инструмент. М-м-мы всего лишь механики… и вообще, оплачивайте стену немедленно, посмотрите сами, что вы вообще учудили!       Свет «фар» из громоздкой мехи потускнел, и его интенсивность быстро рассеивалась перед глазами молодых героев, тем самым давая более чёткую картину «жданых» злодеев и их очередного «непобедимого» боевого робота. Желая как можно скорее покончить с беспринципной сценой без ещё больших разрушений, пара влюблённых услышала, что те уже спустились с него и начали подходить в их сторону с целью схватки. Обман оказался слишком очевиден и прост, но в том случае, если эти Доромбо — охотники за несметным количеством золота и по совместительству злостные нарушители спокойствия страны Ямэтай — действительно прознали о личностях всех Яттерманов. Впрочем, в данный момент им нужны только те, которые мешают напрямую «честно» зарабатывать, со всеми ухищрениями преступая закон ради вечной жизни при золотом богатстве. Оба одетые в подобия гидрокостюмов, Боякки, мастер по сложной механике — в зелёный, и Тондзура, самый сильный член преступной группы — в фиолетовый, начали подготавливать свои заряженные бластеры, пока направлялись к опешившим Гану и Айе.       Они же, Яттерманы, не думали покорно бездействовать, и достали своё — индивидуальное, лежащее на прикроватной тумбочке, со всех тех самых пор очень редко прибегая к огнестрелу. Ган — Яттерман-1 в Ямэтай — начал раскручивать свою кэндаку, чтобы связать её верёвкой тощего усатого дылду Боякки. В то время как Айя — Яттерман-2 — направила электрическую палицу, устремлявшуюся вперёд тупому небритому силачу Тондзуре. Теперь не имело никакого смысла юлить друг перед другом — ни через простейшую дезинформацию, ни более сложными лживыми хитросплетениями. Тем более, раз эти отбросы посмели помешать нормально отдохнуть местным героям после восхитительного и ярчайшего секса. Который особенно ярок в несовершеннолетнем, но осознанном возрасте, и с силой любви, кою приходится искать порой при любом количестве лет жизни. Большой проблемой являлось лишь то, что горячо любящие друг друга Яттерманы были перед ними нагие, вынужденные прикрываться одним одеялом без возможности одеть хоть какое-то бельё. О, долго эта ересь продолжаться точно не могла… никакого стыда и совести, чтобы прийти по чужие души во время сладкого сна!       — Да знаю я, Боя-боя… знаю, что эти молокососы тоже тебя бесят, не начинай сгоряча, а то не оберёшься. Будто меня ни капли, постоянно мешают нам достичь несметных сокровищ! Вы хоть понимаете, что с такими можно вечность не работать… разве не доходит? Ведь тем самым ещё и услугу окажем, рассеяв ваше так называемое призвание и смысл жизни после получения желаемого, а?       Тондзура был также явно не в духе от того, что видел своих врагов перед собой, пусть это точно предполагала намеренная с ними встреча «раз и навсегда», здесь не могло быть иначе. Но в то же время оказался доволен их почти что голым прекрасным видом, который те так усиленно прячут… И тем, что Доромбо застали их настолько врасплох, будто предвидя, когда и как могли бы произойти самые сильные мгновения укрепления уз между ними, олицетворением стороны добра. Стоило тому дальше составлять свои мысли по сложившемуся положению дел, о чём могли свидетельствовать «бегающие» глаза, как Боякки стал ещё более впечатлён тем, что видел, всё же не позволяя себе из-за этого замедлить ход, чтобы со всем усердием почесать падкое на сексуальных женщин зависимое эго.       — Слушай, ты посмотри-ка повнимательнее на эту эротичную, чудную красоту… ну же, ну зачем прикрываетесь этим тряпьём, сопляки осмелевшие? Вы ведь так удобно и раскованно расположились на кровати, что мне в самом деле становится завидно… и потому хочу вместе с вами, чур, посередине. Я в самом деле хочу, чёрт бы побрал, вместе с вами в групповой контингент… блин, очень хочу узнать, насколько вы любите рассеивать влажность на своей простыне! Но вы несовершеннолетние, видно по паспортным данным и заметкам из прочих бумажек… ах, просто поверить в это не могу, как и в то, что вы созрели. А за это меня запрут за решётку на всю жизнь… ну и похер, если сможем откупиться, как только получим богатство, которое вы так усиленно стараетесь отнять у нас! Будете потом дрочить со стороны и завидовать, как мы, отойдя от интереса развлекаться над кем-либо насилием, вовсю уделим внимание разврату и кайфу.       Обнаглевший извращенец Боякки, стоило ему закончить распаляться «самодостаточным» монологом, выхватил дубинку у несколько перепугавшейся Айи. Которая в свою очередь очень старалась продолжать прикрывать себя и Гана большим одеялом, с целью сильно отпихнуть его ногой, и, возможно, двинуть по яйцам, разу уж, судя по всему, кишка вовсе не тонка. Однако она, пока тот потерял бдительность, как только приспускал прикрытие, с сопроводительным выкриком успела выхватить у него своё оружие и дать сильную затрещину по донельзя пошлой голове, как бы не горела охотой ударить туда, куда хотела. Впрочем, он, кроме великолепно слаженных ног и довольно красивых для совсем юной очаровательной девушки бёдер, не увидел больше ничего другого… куда более интересного и запоминающегося навсегда. Ган же, воспользовавшись сложившимся отвлекающим манёвром возлюбленной напарницы, схватил лампу с тумбочки и запустил её в голову Боякки, которая чуть не увидела совсем лишнее. Только они все собрались схватиться в драке по-взрослому, покуда герои хотели было наплевать на наготу, как эхо громкого взрыва заполонило их спальню, и за ним последовало разрушение крайней стены… выбор, где нейтрализовать несчастных, стал ещё более узок.       — Какого… а это что ещё за уродство вы тут дальше устраиваете? Собираетесь похоронить под плитами потолка? Твари, уходите по-хорошему, или… Еле-еле первый Яттерман силился повернуть взор обратно на врага, почуявшего вкус крови на пару с решающей дракой… ради того, чтобы не отвлекаться от миссии спасения, и просто не получить по лицу лишний раз, как бы не был готов к возникшему повороту внезапных событий. Конечно, намеренно сломанные стены, за которыми прямо стояла незащищённость и холодное дуновение ветра… это совершенно никуда не годилось. Но, возможно, ему и его красавице подруге не следовало бы подробно предполагать, что за этими разрушениями может стоять ещё… впрочем, злодеи и так с усладой надавят на больное ещё сильнее в эти минуты, идущие словно часы, рано или поздно.       — Ах, ах, а-ах… какой же ты, мелочный Яттерман, однако, дерзкий. М-м-м, как я люблю, ведь разве не таким образом преждевременно люди роют себе яму? Точно, люблю куда больше, чем когда испытываю терпение хозяйки тем, что подсматриваю за ней, пока она моется. Но ты слишком уж повторяешься, и не в состоянии придумать нечто более крылатое и запоминающееся, чтобы дать нам отпор! Потому сейчас ты ляжешь теперь перед нами, свинтус… долгое время вы нам мешали, но теперь мы всё про вас знаем.       Мужчина-преступник, как только вспомнил, к чему было это сравнительно недавнее представление со взломом, поспешил позлорадствовать ещё больше, несмотря на скудный запас своего огнестрельного и подручных средств. Сверкнув висевшим на поясе блестящим магнумом, он достал его, убрав бластер, и начал целиться Гану в голову, подставляя дуло для примерки расстояния между его глаз. Дуболом же насильно прижал Айю к спинке кровати, приставив её же дубинку к горлу, пусть внутри очень хотелось уже порвать одеяло и начать пьяное от эротической горячки «исследование» впечатляющего молодого девичьего тела.       — О, извините меня, ваше благородие, что я плохо подготовился к этой нашей с вами нисколько не случайной встрече… раз было необходимостью среагировать сразу же. И потому оружия при себе не так уж и много, чтобы не оставить на вас ни единого живого места… но, впрочем, его хватит с лихвой. Уж что поделать, не любитель я носить гранаты при себе ни на поясе, ни как это могут делать смертники с куда более негуманной идеологией. Как только госпожа узнала, где вы проживаете свои жалкие дни, защищая этот город от наших миротворческих амбиций… а после едите, трахаетесь и спите в своё свободное время… мы тут же примчались сюда. И вот наконец видим вас — голых, трепетных и окружённых стойким запахом секса! Столь вкусным и густым ароматом сродни цветочным лугам и полянкам… о да, ты просто невероятен, молодой пострел!       Первый Яттерман предпочёл ни выражением лица, ни жестами никак не относиться к столь увлечённым самодовольством словам механизированной пешки, ибо для него они давно стоят ничего после смерти его дорогой бабушки под завалами. Всё же выслушав до конца, в первую очередь поставил цель быть начеку и не дать обмануть самого себя, что бы ни предложили и что бы ни учудили ещё эти уроды, раз для них было излюбленным занятием устраивать погромы чужих владений.       — Раз так, то я тоже так считаю, чтобы окончательно удивить тебя… нам было чертовски, невообразимо хорошо. Но не потому что ты сказал мне это, Доромбо, через свою болтовню… и, кажется, тебе к этому ещё идти и идти со своей гнилью в сердце всю оставшуюся жизнь?       Такада произнёс Боякки заметно более подходящие слова на пару с их объёмом, как бы они не задирали за шиворот злую душу. Высказал всё это без нужды выяснять отношения разговорами, за которыми не было чего-то существенного, кроме упущенного времени и нервов, если всё уже было предрешено с самого начала. Тем не менее без бранной грубости и растратной горячности — лишних эмоций, кои могли только усилить желание последнего покончить с ним медленной мучительной смертью. Без излишних поводов, подобных тем, что чтобы Доромбо мог ими воспользоваться, как своего рода крючками внутрь плоти, по неосмотрительности сказавшего их. Как только главный механик безбашенной группировки выслушал всё это, лишь хищно улыбнулся и стал коротко посмеиваться, всё продолжая мусолить свой натёртый подбородок пальцами в разные стороны. Это могло не значить ничего за собой, вот только тусклый свет, наполовину окружавший спальную комнату героев своего города, явно выделял улыбку психопата и его напряжённый взор с опущенными веками в сторону Яттермана, даже если за тенью было видно лишь один глаз.       — О, значит, теперь тебе охота говорить всё, что твой мелкий мозг только может придумать… излечился на сей раз от своей немоты, блин! А ты проверь… проверь, с чем ещё из моих слов ты можешь согласиться, голый Яттерман, и не только потому, что от этого будет зависеть ваша с сексуальной подружкой жизнь. Соглашайся-ка почаще, пока я, сука, не спустил курок и не вышиб тебе мозги… ведь Тондзура будет не так великодушен, и лучше бы тебе поверить в это без излишних домыслов.       В эти минуты словесной дуэли Айя была также прижата за запястья руками не вышедшего рожей силача, и она звала своего любимого в надежде, что он спасёт их из этого непростительного срыва отдыха от прелестей постельного эпизода. Теперь Ган-кун понимал как никогда лучше, что любой продуманный план необходим буквально жизненно, но разве он точно может дать хоть какие-нибудь мало-мальские гарантии тому, что Яттерманы будут освобождены и без труда сумеют прогнать незваных гостей? К сожалению, управление силой мысли, тестируемое для Яттер-мехов, ещё очень сыро в работе, и дата домашнего релиза готового продукта может быть неоднократно отложена, в итоге, до самых лучших времён. Безусловно, так он бы привлёк внимание своего разрабатываемого робота, который размазал бы явившихся маньяков кулаками по первое число, но ручное управление по-прежнему было очень надёжным и привычным. Гану ничего не оставалось, кроме как отвлечь противника параллельно него любым предметом и попытаться беспрепятственно сбежать с Айей, пока они, тяжело скрепя сердце, покидали бы свой дом не без способов позднее отвоевать обратно свою территорию.       Но увидев подгоревшую и обуглившуюся, опавшую наземь дверь, ведущую к мастерской роботов, он застыл в немом шоке, первые секунды не в силах что-либо ответить на увиденное. Тот последний взрыв достиг её… парень застыл, когда его возлюбленная напарница закричала, увидев все их творения против Доромбо и для мирной жизни разорванными, опалёнными, переломанными без пощады этой мехой. Которая, судя по всему, была радоуправляема со стороны не кем иным, как госпожой этих двух шестёрок — невиданной красоты и злобного, однако, изящного ума, молодой женщиной по имени Дорондзё. Первый Яттерман осознал, что эта чёрствая сексуальная леди позволила себе такое изуверство, дабы разбить последние надежды их, как героев, в пух и прах… что ж, получилось очень даже беспощадно. Был уверен, что она до одури наслаждалась своими радикальными действиями крушения, ломания и подрывания, в это же время истерично смеясь, как истеричка при полном отсутствии внимания близости с кем угодно. И всё равно при её чувственном облегающем чёрном костюме с красным плащом даже это выглядело бы настолько эротично, что не стыдно было бы такое признавать… насколько природа наградила её желанием быть самой горячей и красивой злодейкой из всех существующих!       Эта страшная участь в самом деле была так реальна… все избиты, покорёжены и сломаны… да, для боевых и социальных роботов она впоследствии оказалась именно такой. Это проклятие тщеславного человеческого фактора без нужды углубления в общепризнанную мораль, ограничиваясь своей собственной, постигло даже Омоттяму — личного и первого робота Гана, созданного творить мир и уют в его жилплощади. Из железных частей с заботой сделанных «тел» торчали искрящиеся оголённые провода и прожжённые платы, раздолбанные на осколки вместе с окулярами. Все эти творения, которые влюблённые друг в друга Яттерманы считали своими близкими друзьями, что всегда было взаимно не только по положению «создатель — творение»… были действительно хладнокровно «убиты».       — Вы-ы-ы, да чтоб вас… вы, дьявольские нелюди, как посмели уничтожить всю нашу семью!       Ган Такада, сформировавшийся подросток с железной душой и сильным энтузиазмом в изобретениях, в поте лица от проклятого перенапряжения со всей злобой закричал на членов Доромбо за столь специальный запрещённый приём. Смотрел на них через застилающие глаза слёзы, как на падаль, в то время как Айя не сдерживала себя в рыданиях и криках от боли за уничтожение всех их высоко развитых искусственных интеллектов. Но двое взрослых мужиков лишь наслаждались их истериями, разве могло быть иначе… с чего вдруг злодеям проникаться исполнением настоящей чужой сердечной боли, ежели они и так прямо подвели к этому безо всякой нужды объясняться?       — Ну, теперь уяснил, молокосос, если не настолько глуп и горяч, отчего придётся объяснить пулей в лоб… уяснил, что тебя постигнет та же участь, что и их, если воспротивишься подчиняться нам с этого момента? Ты хоть понимаешь, что можешь просто сдохнуть лишь от одного меткого разряда у груди… или посмеешь убеждать себя, будто находишься в окружении невидимой пуленепробиваемой брони, когда на пределе?       Первый Яттерман в порыве бешенства наконец сбросил с себя одеяло, от нетерпения быстро нацепив на себя свою валяющуюся на полу одежду — белую футболку и синий комбинезон. Он, отплёвываясь от злости, одевался очень торопливо, но без мешканья, чтобы полностью видеть перед собой весь окружавший его кошмар и вынужденно наполнять светлое юношеское сердце непримиримой жестокой агрессией. Теперь ему было совершенно неважно за свой долго поддерживаемый приятный облик, ведь он почувствовал страшную чёрную пустоту, которая обосновалась внутри живота ощущениями от колких игл. Эта сбивающая с ног в пропасть пустота буквально высасывала все его собранные в единое целое адекватные мысли, оставляя после себя лишь дикий испуг и немедленность хоть каких-нибудь действий в ответ. Ошеломлённый, он широко раскрытыми глазами уставился на нацеленный пистолет, как вкопанный… усиленно придумывая, как вообще сможет выхватить его и впервые совершить человеческое убийство.       — Агась… значит, теперь ты точно понял, что сейчас не время для шуток… как и не для нас! Учти, тварь, сейчас мы серьёзны как никогда раньше, и даже острое желание забавлять госпожу массажем не может с этим сравниться. Мы вдвоём, и вместе с мисс Дорондзё, настолько серьёзны, что сами в шоке!       Тондзура, широкий дуболом с громадным, сильно щетинистым подбородком и сутулой спиной, тоже был незамысловатым мастером на речи собственного превосходства. Хоть и не отличался умом и сообразительностью, порой рубя с плеча и гораздо легче допуская свершение самой грязной работёнки, ведь на то разве и даны мышцы после упорных тренировок? Порой действуя более смело и решительно, чем его напарник Боякки, усатый и с огромным острым носом… хоть насчёт крови и убийств с этим всё ещё можно было поспорить, сколько бы мозг ни был готов к этому морально. Уже не было удивительным, что именно сейчас адреналин возбуждения от чудовищной атмосферы ситуации, закипавший в его кровеносных сосудах, подбивал его на куда более непоправимые поступки. В частности, конечно же, плавно текучее вожделение к прекрасной «птичке» Айе Каминари, не специально провоцирующей своим еле скрываемым голым видом под одеялом и натиском злодеев, где о состоянии души напрямую говорят даже их лица.       Полностью удовлетворившись остолбеневшим видом Гана, он схватил обмотанную «защитой» его дорогую подругу на кровать и будто бы «отодрал» её, надеясь на сей раз точно увидеть чарующее головокружительное девичье тело вблизи без единого упущения у сокровенных мест. И вот теперь вторая Яттерман предстала голой перед ним, отчего её тело начало дрожать от страха пуще прежнего. Она попыталась громко позвать на помощь, чтобы те, кто мог услышать её, пришли и освободили… но мощный, прессом давящий страх, а не отсутствие возможности как-либо ответить больно переигрывающим обидчикам, также заставили её замереть перед Доромбо. Электрическая палица же была у Тондзуры в руках, в то время как тот вовсю пошловато посмеивался. Он даже стал вытирать капли слюней, когда сумел-таки разглядеть её нежный, недавно искусно обласканный Ганом… самым лучшим и первым любовником с осознанными намерениями однажды сделать её своей женой… мокрый цветок между ног. О лишь бы, лишь бы не от мочи, что могло быть хуже этого! Прелестная Айя-тян никогда бы себе такого не простила, тем более, пока является героем этой страны… даже если отчётливо понимала, что самое худшее — в постоянстве быть живым куском мяса для плотских утех.

Можете ли предсказать или предвидеть то, что вам хочется… чтобы это случилось? Роботы и ракеты способны спасти вашу жизнь, отчего вам станет плевать на то, что есть реальность. Ведь всё в порядке, так ведь… или же нет?

      — И всё же… может, вы удивитесь, но как мне ненавистно то, когда в сексе специально причиняют боль жертве… тогда о полностью обоюдном удовольствии не может быть и речи. Сам спектр восхитительной чувственности эротики полностью исчезает, после чего появляется вездесущий вопрос — «нахрена?». И мне в целом не особо нравится затея толкать внутрь тебя, сучка-Яттерман, твоё же оружие со всеми его энергетическими импульсами… жить бы тебе и жить. А-а-ах да, в твою маленькую тугую дырочку, дорогая ты моя… но, блять, всё равно будет прекрасно мучить тебя именно так!       Наёмный слуга, не обращая никакого внимания на рамки своего «рабочего» положения, продолжал с разрушительной силой подавлять побледневшую Айю своими словами… возможно, этот проверенный тысячелетиями способ унижения куда лучше, безопаснее и эффективнее рукоприкладства, где допускающий его не пострадает сам? Вторая Яттерман же всё цепенела от того, что за ужасные и бесчеловечные вещи могут произойти с ней далее, и за пределы их с напарником квартиры, если она как-то умудрится выжить после этой, абсолютно сумасшедшей! Она с великим потрясением перестала находить себе место в этом мире, стоило лишь понять и живо вообразить, как эти двое упырей соберутся её изнасиловать, тем более настолько невыносимо… Тем более на глазах у любимого, которого тем временем будут вольны подстрелить рядом с жизненно важными органами, чтобы он барахтался и плевался кровью… но смотрел вблизи на всю эту чертовщину до самого конца.       Он в то же время, пока всё стоял обездвиженно, как вкопанный, и видел душевно разбитое лицо возлюбленной, проклинал себя, что не мог даже пошевелиться и вырвать её из грязных лап этих настоящих демонов во плоти, как бы их оболочка не обманывала восприятие того, какими они должны быть на самом деле. Особенно злился на себя от того, что слышал и запоминал каждый издаваемый своей дамой звук наряду с каждым их непристойным предложением, прямо затрагивающим потерянную невинность, как какую-то саркастичную шутку… И всё же просто так не мог наброситься да разорвать их на части голыми руками за все эти ужасные для милой и нежной, но видавшей всякое и сильной для своей комплекции девушки слова. Тем более, Ган не мог простить себя за то, что эти двое конечных кретинов позволяли себе рассматривать вздрагивающую вместе со всем телом от грудей до ног и её всё более увлажняющуюся вагину вдоль и поперёк. Бесстыдно представляя, что будут делать с ней, и как именно… для одних эта ночь станет чудесным театральным представлением даже с одной единственной противоречивой сценой, когда для другого — сущим адом, способным преследовать любой разум при любом воспитании всю жизнь до смерти.       — О-о-хо-хо, мисс… миссис Яттерман, как же прекрасно выглядит ваша, кхем, главная гордость, за которую вы достойны называться женщиной! Судя по всему, дорогуша, дырочка вашего величества уже явно не настолько туга, какой была час назад?       Слуги Доромбо же как специально заметили засохшую кровь Айи на простыне кровати, пока чёртов Тондзура проводил концом дубинки по другой её стороне, стороне Такады. И то, что вторая Яттерман потеряла невинность не так уж и давно, в самом деле обрадовало окончательно отбитых на голову напарников ещё больше. Отчего они, не придумав ничего лучше, впоследствии рассмеялись во весь голос, в то время как подростковой паре спасителей своей территории, которым стоило уделить как можно больше времени для укрепления своих сил, было невыносимо слышать и видеть две довольные похотливые рожи перед собой с их огнедышащими вздохами… Всё равно не была ничем не подкреплена гипотеза, будто эти куски дерьма, как знать, в точности намеренно выждали девственно прекрасный момент, чтобы смертельно ударить по больному один раз и наповал. Но стоило пройти секундам спустя все бахвальства перед чересчур занятным делом, как сродни спасению мучения прекратились по парочке предложений, высказанных на сердцах и эмоциях, даже если узнаваемый голос также совершенно не обнадёживал.       — Да перестаньте настолько по-скотски извращаться над ними, каких грибов переели… эй вы, озабоченные кобелиные кретины, я к вам обращаюсь! Просто прикончите их и всё, чтобы глаза мои их больше не видели… чёрт, да вы оба правда безнадёжны даже в том, чтобы трахаться друг с другом!       Ранее упомянутая мисс Дорондзё, «госпожа» этих отмороженных дядек — действительно обворожительная блондинка в чёрном латексном, едва не купальном, практически откровенном костюме с такими же обтягивающими перчатками и колготками отдельно, идеально симметричное лицо которой скрыто впечатляющей «соколиной» маской такого же цвета наряду с красным, и символом «D» посередине — прокричала возомнившим о себе невесть что подчинённым всё это через наружный дисплей на груди мехи, когда робот закончил чистку от, для них, вражеских роботов. Саму молодую женщину можно было хорошо разглядеть через его голографический экран, покуда она быстренько поправила у своего бюста иногда сминающееся декольте и потягивала тонкую курительную трубку с дымоотводом в виде красного черепа. Отчего можно предположить, что мех полностью копировал её движения без каких-либо рычагов и кнопок… но что теперь вообще могло дать это объяснение, кроме ещё большей отравляющей злобы в сердцах некогда лёгких на подъём защитников города, области и всей страны? Что и говорить, тут же Боякки и Тондзура чётко услышали её голос и нехотя завязали с задуманным, не собираясь покачивать головой в знак согласия при некотором разочаровании, как бы якобы удачно всё ни складывалось.       — О-ох… о нет, нет, да как же… Всё это неправда, так не должно быть!       Ныне бледная уже почти как мертвец от глубокого шока, потерянная Айя сама толком не понимала, что говорила и о чём просила. При ещё не сходящем глубоком потрясении казалось, будто бы она добровольно хотела испытать их «зверскую» любовь, не имеющую ничего общего с этим понятием, на себе… лишь бы прямые издёвки прекратились навсегда. Но однозначно это было далеко не тем желанием, пока милая голая девушка ещё убеждалась, что от своей жертвенной готовности скоро сойдёт с ума и не будет узнавать себя в последующих определяющих её жизнь поступках. Ровно как и Ган в отношении того, что порывался сделать за сравнительно короткое время… пусть всё продолжал не двигаться с места, будто в самом деле оказался задет мощным ударом молнии, сколько бы не пытался предпринять попыток двинуться в сторону неприятелей и разбить им лица вместе с ногами.       — А-а-ай-яй-яй, вот же какая досада! Ну, если на то воля хозяйки, то ничего не поделаешь, если она велит нам избавиться от вас подобру-поздорову, жа-а-аль… или нет, даже не знаю! Но во всяком случае мне прежде никогда не хотелось чего-то настолько сильно, как использовать своё обаяние на тебе, мелкая цыпочка, ставшая полноценной желанной женщиной.       Боякки, не без хмыканья, первым принял с покорностью новый сложившийся поворот из-за показной нетерпеливости страстной и бесстыжей на чужую кровь Дорондзё в распланированном изначально. Как бы ни желал вместе с редко подающим ораторские признаки накаченным коллегой ещё поиграться с красавицей жертвой, покуда её дорогой «муженёк» не осиливал бы переступить через своё оцепенение… приказ есть приказ. Кто знает, может быть за его успешным исполнением будет стоять та самая постоянно посещающая его сны бесподобная мечта о добровольно откровенной открытости своей жутко сексуальной госпожи за устранение самой главной помехи на пути к сокровищам? И, подумав сообща об одном и том же, только было обе пешки накрывающего солнце города своим зонтом зла направили пушки для расстрела на месте, как Айя слёзно взмолилась, вскочив с кровати и стремглав падая перед ними на колени, в то время как окропляла их ноги своими солёными каплями.       — Прошу, прошу вас… остановитесь, я умоляю вас… слышите? В-в-возьмите меня в заложники… пожалуйста, оставьте его в покое, пусть он живёт дальше!       И снова изрядно гаденький на сегодня худощавый злодей-механик, покрутив концы своих тонких усов по очереди, вставил пять копеек первым, как самый что ни на есть «мозг» и частично «ресурсы» операций Доромбо. Попытался выпендриться поначалу через убедительные ухмылки и едкие подколы, будто размышляя над чем-то глобальным, и в то же время тайным ото всех глаз, конечно же, со второй Яттерман наедине. Раз уж эта вскрытая соплячка сейчас добровольно предоставляет себя на пользование во имя великой жертвы за жизнь своего горячо любимого друга, напарника и возлюбленного… Не такая ли искренность может способствовать поразительному восхищению даже у беспросветно растерявших все чувства и эмоции?       — И всё же я не думаю, что…       — Я поклянусь, что он не будет драться с вами, если вы заберёте меня в плен, слышите? Только не трогайте его с этого момента, пожалуйста, я очень прошу вас об этом… оставьте его в покое навсегда! Ган-кун не будет драться с вами, чтобы любой ценой защитить меня и вернуть к себе… Прошу вас, исполните, кмх-х… исполните мою последнюю просьбу, чтобы я была счастлива за него и моя жизнь не потеряла бы смысла.       Прекрасная и полностью разбитая Айя в самом деле не унималась, продолжая с ещё большей горячностью умолять мужчин взять её на постоянное пользование… действительно была уверена в том, что таким образом спасёт жизнь своему навечно любимому теперь уже в её холодных снах. Но Ган не собирался это воспринимать ни под каким предлогом, как бы ни желал сейчас закрыть уши и убеждать себя не верить в истинную реальность происходящего, ибо всё-таки пришлось достаточно хорошо представить, что эти изверги будут делать с ней у них в плену. Пользоваться такими бесстыжими секс-услугами с острым хождением по крайнему краю закона, от которых любой бы тотчас постеснялся завести обсуждение, предпочитая к этому не возвращаться никогда в жизни и избегая любого общения в дальнейшем.       — А-айя-тя-я-ян, не поступай так… зачем же ты обрекаешь себя на рабство только ради меня? Можешь вообще вообразить, что будут делать с тобой эти швали? Нет, ты не заслуживаешь этого, не смей уходить, я обязан оставить тебя вместе со мной!       Однако девушка, еле стоящая на коленях своих ватных круглобёдрых ног, не слышала его… или же не хотела слышать, чтобы не успеть отказаться от своих слов, только начиная убеждаться в их острой необходимости. Потому что сложившаяся решимость на сей столь отчаянный шаг могла бы запросто раствориться перед её мокрыми глазками, если бы она продолжала слушать его мольбы о ней. Слёзы ручьями стекали с глаз прекрасной светловолосой и желанной для своего возраста Айи Каминари, но она продолжала причитать теперь уже без увеличивающего громкость надрыва в голосе, как под гипнозом. Только оттого стала понимать гораздо лучше, на что добровольно готова пойти ради жизни своего навеки единственного возлюбленного. Даже и не думая так или иначе злиться на него за невозможность дать кровавый отпор из-за чрезвычайно глубокого шока… в конце концов, эти двое победоносных Яттерманов ещё оставались очень юны, свежи и хороши собой, и у них впереди была вся долгая жизнь. Оттого как бы ни старались работать над внутренней смелостью, ещё недостаточно сильны физически и психологически, да и вообще ни разу не любители вынимать внутренности у людей, предпочитая обходиться без любых убийств любой ценой.       — Просто… возьмите… меня… унесите меня к себе под вашу власть. И пользуйтесь мной, как будет угодно вашей душе… Только оставьте его в живых, это всё, что мне нужно будет знать, находясь под вашим контролем.       Боякки и Тондзура с чего-то ещё более пытливо начали обдумывать такую приятно неожиданную сделку, собираясь обыграть её только по своим правилам. И пусть ответ был очевиден… самое время позднее наверстать прерванную сексистскую веселуху, после которой вынужденно ведомая вполне может потерять былую гордость, невольно меняя собственную личность безвозвратно. И всё-таки замечтавшиеся серийные идиоты, как ни горели их разум и паховая область, не имели права решать за вороватую шельму Дорондзё, чудесно жаркую в своей грубой злобе и весьма завидном видимом изяществе одновременно.       — Мисс Дорондзё, не кажется ли это вам очень неплохим… даже выгодным предложением? Что скажете… видите ли ту же пользу, что различили мы?       Подлая, и оттого сильнее пышащая своей роковой красотой женщина в плотно обтягивающем все природные округлости чувственном костюмчике, которая уставилась на монитор своего штаба с целью получше разглядеть столь разгромно поражённых Яттерманов, услышала и Боякки с его вопросом, и Айю с её просьбой. Торопливо докурив и вытащив мундштук «на заказ» из эротичного плена губ в переливающейся алой помаде, сдержала паузу, разевая ястребиные глаза через экран ещё сильнее. И огласила общее с её внутренними демоницами решение своим низким, но ласкающим непринуждённый слух хладнокровным бархатистым голосом… звучало это так, будто сейчас совершалось прямое завершение многомиллионной сделки со всеми необходимыми подписями.       — Ох, согласна, берите девушку. Даже знавать не хочу, что вы двое сейчас придумали по отношению к ней… вы всё ещё под моим контролем, не забывайте.       Бессовестные мужланы, быстренько пропустив неудивительные замечания сквозь себя, тут же повеселели, уже предвкушая различное «увлекательно» непристойное веселье с возлюбленной Гана Такады… без границ и сдерживания. Он же, как не был в силах слышать её просьбы против воли, так и совершенно не мог видеть, как она, едва не убитая от горя, продолжала истерить над тем, что её может ждать дальше сразу и после. Собирая оставшуюся волю и пробуждающуюся храбрость в кулак, парень тем временем попытался прошептать ей так, чтобы она его услышала, тем временем не поворачивая красноватое опухшее лицо.       «О, Айя-тян, ну зачем устроила всё это… ты не протянешь у них и дня! Ведь я же не заслуживаю настолько серьёзной жертвенности от тебя, любимая… нет, не позволю забрать тебя, нам нужно срочно сбежать отсюда!»       Он был и рад тихо проговорить гораздо больше слов ей вслед, переплетая наивысшие благодарности с полнейшей опаской за столь родную для него жизнь, гораздо более ценную, чем его собственная. Вот только следующие слова ужасно прекрасной Дорондзё, поочерёдно перекрещивающей шикарные дамские ноги при сидении на мягком кресле, ударили по нему словно ржавым, но острым ножом в спину. Эти её слова, предрешившие чужие судьбы по своему велению, заставили Айю рыдать и всхлипывать ещё громче… кажется, вовсе не следовало ожидать никакого благоволения и милости от тех, кто заставил перенервничать до невообразимого предела, и потому глотать свою слюну как пищу? Ведь теперь несказанно индивидуальная владычица зла во всём Ямэтай, до основания разрушившая такую близкую последнюю надежду, в самом деле от своего предательства заставила широко раскрыть зарёванные глаза и посмотреть в небо, чтобы оно им помогло хоть чем-нибудь…       — Но всё же убейте долбанного пацана, он доводит меня до рвоты одним своим существованием. К тому же разве не видите… сейчас он выглядит ещё более жалким, так что у вас получится сделать это гораздо быстрее. Не вздумайте облажаться, чокнутые кретины, пока я иду наливать себе красного вина… будьте так любезны дать мне повод выпить бокальчика.       И что же ещё в таком случае оставалось делать Боякки, раз он, как всецело послушный злодейский прислужник, всегда подчинялся своей королеве Доромбо безо всяких раздумий, и даже постоянной цели выгоды? Раз он всё это время ходил за ней, как собачонка, и им обоим это очень нравилось… ради уединённых откровенных мгновений со своей госпожой, знающей свои границы, предпочтения и чёткого различия понятий брезгливости с навязчивостью. Конечно же, что стоило предпринимать ещё в угоду «графине» в откровенном наряде, как не подвести блестящий курок прямо к цели! Которая так ли уж ему ненавистна всей душой и сердцем, если они вообще когда-либо были в наличии… цель есть цель, и к чёрту мешающее предпринимать оговорённые действия противоположное самомнение.       — Так, значит… понятно, тут уже ничего не поделаешь, раз госпожа желает твой труп, понял? Впрочем, этого желаю и я, а ты чего ожидал услышать? Похоже, только ради вашего подавления мы и устроили здесь конкретный погром… и в итоге получилось то, что должно получиться. Вы подавлены и сломлены… да, вместо размазывания твоей тушки по стене теперь появился замечательный повод пустить в тебя, Яттерман, остренькую малюсенькую пулечку, приготовься.       — Не-е-т, блять, ах вы мрази грёбаные! Это вам не сойдёт с…       Не успев договорить ещё какое-нибудь вонючее дерьмо, продолжающее вселять с большим наслаждением полную безнадёжность и безвыходное положение внутрь поражённых в самое сердце соперников, тощий механик стал резко отбиваться от отчаянных попыток рассвирепевшей Айи схватить пистолет и выстрелить самой ему в голову. Теперь и Тондзура оживился, начав готовить свой бластер на поясе, и также её электро-дубинку, к бою, а затем подбежал к ним, чтобы разнять и со всей силой откинуть отчаявшуюся так, чтобы она схлопотала сотрясение, подлетев к стене. Но тут же Ган успел окончательно привести себя в чувство к этому моменту, в особенности после заметно прямолинейных слов возлюбленной, от которой слышал подобное очень редко. Стал мгновенно вспоминать все боевые приёмы, каким только смог себя научить на тренировках у парочки своих учителей когда-то. И, безусловно, в неоднократных стычках с ними двумя, не просто так бессменными членами исполнителей Доромбо, где было в пору сбиться со счёта, сколько их вообще было за пару лет.       Первый Яттерман, резко оторвавшись ступнями с места и рванув с большой скоростью к очагу беспринципности, поставил блок руками перед почти безмозглым силачом, отчего тот малость отскочил назад по инерции. Это дало парню несколько секунд, которыми он воспользовался, подобравшись близко к своему оппоненту и с замахом ударив своей ступнёй ему об голову. После этого сам Тондзура вырубился на время, даже если внешне очень даже подавал вероятность, что таким ударом пятнадцатилетний «сосунок» с отпущенными волосами почти до плеч, вовсе не смог бы взять его. Боякки в то же время не думал умерять свой пыл жажды крови, романтики и похвалы госпожи, бессовестной в своём эротизме, по приказу собираясь довести нехитрое дело до предрешённого конца. Не обращая внимания на временно обездвиженного напарника, сумасшедший механик, как только окочурившийся и осмелевший молодой человек стал поворачиваться в его сторону, бросил его до сих пор нагую любимую на пол.       — Пиздец, пиздец, грёбаный в жопу пиздец! Ты, сифилисная сука… от тебя одни неприятности и совершенно никакой пользы! Прячь от меня свою отвратительную кровавую дырку любой тряпкой, которая здесь разбросана!       И вот теперь, стоило злодею с хрипом произнести всё это разящее красноречие до конца, между тем по эгоистичной дурости дав возможность Гану Такаде сделать главный рывок, как он выстрелил в неё сразу же. Прямо у груди в сердце… без тоски, ошарашенности, сожаления, с восторгом… ухмыляясь при искажающемся грубыми складками остром подбородке, слышал её хрипы, крики и слабые всплески изо рта. Он всё стрелял в одну точку без капли осознания того, что делал, ради своих невообразимых идеалов, в отсутствие внятного объяснения, зачем они ему нужны… желаний, которые всегда останутся непонятыми обычным разумом обычного гражданина. Зачем они понадобились ему во время совершения бесчестного убийства огнестрельным оружием, и что вообще доказывает перед тёмным небом всё наяву сложившееся представление… Не собираясь допускать тотального «засорения» устремлённого ума всякими «неугодными» мыслями, стал стрелять во вторую Яттермана снова и снова. Все эти секунды, пока она, слишком молодая, весьма хорошая собой и в то же время проявляющая полезные задатки ума в любой ситуации… не перестала издавать крики режущей боли от очередей пуль.       Желаемые, как свежий воздух, надежды о спасении и укреплении духа разрушены до основания, и после случившегося ни за что не отстроятся. Лишь пустота теперь становится покрывалом сердца опустошённого, поглощая его всецело и стремительно, подобно внутри громадной китовой пасти. Только гнев, только злость и только одержимость разорвать тех, кто лишил его самого дорогого, на части голыми руками, битой или ломом. Ганом овладело настоящее бешенство от резко выпирающих наружу воплей души за свою подругу. С которой они уже давно жили, как возлюбленные, и могли мечтать на одной кровати обо всём, о чём бы ни пожелали… вплоть до состоявшегося секса сегодня ночью. Отчего он, порвавшийся сделать заключительный ход, почти не ощущал выстрелов теперь уже прямо в него… назло наивысшие степени отрицательных чувств сделали его очень тяжёлым и не восприимчивым к физическим болевым ощущениям. И только лишь на секунды скачки боли от пуль проносились мимо его сломленной нервной системы, что доставляло гораздо больше закалывающих изнутри импульсов, чем полный спектр острой чувствительности от каждого прострела тела при его неизбежном ожидании.       Как только первый Яттерман, потерявший себя среди удивительного в своей двуличности мира из-за насильно ушедшей любви его недолгой жизни, со всем спокойствием впустил узнаваемую степень болевых ощущений в себя заново, чтобы отмучиться поскорее и умереть. Он в самом деле вернул её себе обратно, начиная биться в конвульсиях на полу и смешивая кряхтящие возгласы с агонией… рефлекторно пытаясь хоть как-то дышать, внутри осознал, что это будет только расходовать последние силы из последних. Однако просто не мог отвести руки, которые сильно сжимали его резко вздымающуюся грудь, ведь продолжал думать, что всё это — неправда… и ещё остался смысл, за что нужно и стоит бороться. Но едва разглядев сквозь сильно помутнённые глаза расплывающийся силуэт Боякки, понял, что жестоко ошибся, в особенности почувствовав на пальцах липкость от своей крови. Отчего закрыл глаза, добровольно принимая на себя последний удар от очередной пули… который только и может сделать подлый трус, стоит ему захотеть чужого. Ган, полностью обездвиженный, в последние секунды прочитал её имя по губам, даже не думая забывать о ней до самого своего конца.

Это ничья реальность. Но вы хотите думать, что она ваша. Это ничья реальность. Но вы хотите быть связанной с ней. Это ничья реальность. Но раз влезли… просто так она вас не отпустит. Это ничья реальность. Но после одного её притягательность почувствуют все.

***

      — Ган-кун… э-эй, что с тобой, да-корон… чего ты так кричишь-то! Га-ан, проснись, алло-у… с тобой всё хорошо?       Несчастный парень, пока всё ещё оставался подвластным собственному воображению, почувствовал холодноватые роботизированные конечности, напоминающие пальцы. Эти скопления небольших механизмов, так похожие на ощупь на обычные руки, схватили его за плечи и принялись тормошить, от чего следом могло возникнуть резкое укачивание, как на корабле среди шторма, или просто сотрясение мозга.       — Да проснись же, Ган, хватит! Тебе кошмар приснился, спускайся с него к нам обратно!       Как дёрганье в разные стороны, так и требовательные выкрики с понемногу отдающимся эхом внутри помещения… всё это в совокупности возымело должный эффект достаточно быстро, и он начал пробуждаться, как оказалось, ото сна. Овладело ли им сработавшее при самом страшном эпизоде внутреннее желание резко пробудиться от кошмара, или же его вынудила на это произошедшая мощная встряска чужими руками… это было последним, на что первый Яттерман не прочь получить ответ сейчас же.       — А… кхем, чего тако-ое… О, солнце светит… сколько сейчас вообще на часах… я проспал что-то серьёзное?       Действительно, на дворе утро, и в это время суток солнце особенно слепит глаза прохожим… видимо, ему на сей раз не сразу. Особенно, когда они начали бы пробуждаться, да хотели найти возможность ещё растянуть время в свои выходные… вот только стоит солнечным лучами посещать все спальни, как о дополнительных часах отдыха не могло быть и речи. Так же, как и Ган, не сразу осознавший всю нереальность того, что, как казалось, видел своими глазами и запомнил на всю жизнь. Приходя в себя, сразу глянул на мастерскую, где делал совершенно разных по визуалу и задачам роботов, и увидел её никем, кроме него, нетронутой… неважно, был ли там бардак, либо наоборот. Следом, посмотрев на себя снизу вверх без зеркала, он заметил, что одет в тонкий синий комбинезон и футболку с полоской по вдоль посередине. Ту самую одёжку, которую одевал во сне… и что самое главное — на них не было ни единого прострела от пуль, и видны только мокрые подмышки. Обеспокоенные творения его с Айей рук — подручный робот Омоттяма, по виду напоминающий игральную кость, который первым будил его, и сделанный на помощь в боях Яттер-Меха, смотрели на него через свои линзы с сильным беспокойством. «Живые» и ни коим образом не сломанные на части… кажется, сон едва ли не стремился стать явью, да в итоге пощадил молодого человека до поры до времени.       — Хозяин, ты чуть не побледнел, совсем сам не свой… с тобой точно всё в порядке, гав?       Теперь же и Яттер-Ван — робот, похожий на собаку — подбежал к остальным двум поначалу с улыбкой, сделанной из стали, как и весь корпус. Но как только увидел Гана полностью растерянным от непонимания при неведомой собравшимся причине возникшего состояния, опустился и слёг на землю. Даже не поднимая глаз, не облизываясь и силой отговаривая себя вылизать хозяину всё его несколько опухшее от стресса лицо.       — Да, кажется… вы все на месте… здорово. В общем, ребята, пожалуйста, не принимайте на свой счёт. Видя всех вас перед собой, теперь точно знаю, что всё хорошо. Сейчас, как пойду приводить себя в порядок, вы в этом убедитесь.       Стараясь не подавать нежелательного виду ещё больше, парень всё равно был потрясён от того, что все кошмарные события с Доромбо были всего лишь сном. Но ведь очень, очень живым и настоящим… этот холодный ужас настолько засел в голове Гана, что в данный момент нынешнее время ясного утра с «живыми» роботами он считал, наоборот, самым желаемым вымыслом, какой бы ему хотелось ощущать наяву. Оттого роботы чувствовали его слабую дрожь по телу и учащённое сердцебиение… и неважно то, что одеяло было тёплым, пусть и изрядно смятым. Остаётся только догадываться, для чего первый Яттерман сделал его с напарницей творения настолько чувствительными к каждому беспокоющему фактору, после чего могло быть трудно убедить всех их, что сейчас волноваться не о чем. Может, для гораздо большей идеальности их единства вместе с ним… раз они давным-давно считают друг друга друзьями, или настоящими братьями!       — Да не говори ерунды, серьёзно! Тебе нужно ещё хорошенько полежать и успокоиться… ведь ты начал так кричать, как будто тебя режут. И это точно неспроста… что, сон правда был настолько ужасен? Короче, вот что, тебе придётся сегодня так или иначе полежать пару часиков… держи-ка воды, а таблетку сам выпьешь, когда захочешь.       Только что подошедший и высказавшийся Яттер-Пеликан не собирался на сей раз верить Гану на слово, и, безусловно, мог считаться прав при вполне понятном положении дел. Проговорив также свои переживания насчёт хозяина, в то время как имитировал его движения, когда тот кричал во сне, поспешил на первое время действовать, в отличие от просто поникших остальных своих коллег-друзей. Хоть как-нибудь, чтобы он больше не впадал в самопроизвольный сонный приступ и забыл о том, что ему снилось… но почему же казалось таким настоящим? Парень, не споря и тут же выпив воду, не мог поверить в это сразу, и всё же логичнее всего ему стоит это сделать без лишних домыслов и бесполезных выяснений. Он уставился в потолок и широко раскрыл глаза, переваривая всё, что прямо сейчас происходит… и также то, чего на самом деле не случилось, а потому самое время случиться облегчению как нельзя кстати.       — Ган-кун, ты всерьёз заставил нас поволноваться, да-корон… постарайся реже нас пугать так. Мы уже думали окатить тебя ведром холодной воды, но до последнего не хотели этого делать, ведь гораздо лучше стаканчик с ней, которую ты принял только что.       Он же медленно опустил голову к роботам обратно, посчитав, что ему правда стоит угомониться и продолжать жить настоящим в настоящем времени. Ведь все творения его рук собрались здесь, возле него… теперь Омоттяму, похоже, точно убедило то, что дорогому хозяину ничего не угрожает. И он чисто случайно перевёл взор на Яттер-Пеликана, покамест почти сразу вспомнил, что тот отсутствовал здесь прошлым вечером, или ночью. Робот-игрушка, скрестив механические руки, сузил свой взор, разглядев несколько ожерелий из бисера на кончиках его крыльях, и многочисленные заманчивые следы розовой помады на его клюве.       — Эм-м, Пеликан, слушай… тебя ведь не было здесь, с нами, вчера вечером?       — Малыш, н-не понимаю, о чём речь… вероятно, ты был в оффлайне к тому времени, когда нужно было находиться рядом с хозяином.       Хоть, судя по всему, робот-птица, которому неясно каким образом удалось охмурить какую-нибудь обожающую всё подразумевающее экзотику впечатлительную молодую даму, понимал, на что намекал Омоттяма, он за сдавленным кашлем попытался отмазаться от этого вопроса, после которого их обязательно последовало бы ещё больше. И собеседник понял, что сейчас не добьётся от него никакой информации, отчего застонал от досады из-за нежелания механической птицы выложить всё на «стол» и как есть. Вроде бы никаких секретов между машинами и их хозяевами, а тут такое за один раз… впрочем, само по себе это было неважно, покуда Гану было необходимо взять себя в руки.       Яттер-Анкоу же в эту минуту, по виду которого совершенно не поймёшь, аэроплан он или всего лишь кастрюля, рассмеялся от того, что услышал. Пусть Пеликан пробует дальше скрывать то, что могло быть на самом деле, и их даже не убедило бы то, что он, прогуливаясь по улицам в поисках случайных приключений, затем мог просто спасти девушку от мелочных воров. А она после своего спасения, как благодарный и воспитанный человек, наградила бы его поцелуями и всеми этими украшениям, чтобы он о ней помнил. Как и она о нём… может, его и раскрыли его «сородичи», ну и что с того? Правды ведь не знают, и он не посчитает нужным обнародовать её им по крайней мере в этот день… ведь всех их вместе должно волновать совершенно другое. Ведь куда важнее будет позаботиться о состоянии хозяина, пережившего сильный шок в столь юном возрасте при мирных обстоятельствах.       Сам же Ган, заметно оклемавшись и утешившись от всей этой обыкновенно забавной сцены, с улыбкой вздохнул, уверяя себя, что худшего во сне вовсе не случилось по-настоящему. И, встав с несколько влажной кровати, направился в душ, чтобы смыть с себя холодный пот и отмыться от ощущений этого чёртового кошмара. Был бы рад потрепать любого из своих творений по голове и шее, но, к сожалению, мысли всё ещё были заняты тем, что он просто позволил себе представить сродни чётко составленному сценарию. Роботы, выдохнув через свои соединительные суставы, начали разбредаться по квартире кто куда, и пока только механической собаке было не по себе чувствовать сердечную боль хозяина, даже если она уже стала стремительно утихать. Он — создание по подобию преданного животного, довольно чувствительного к эмоциям, которое хочется скрыть глубоко внутри себя — начал поскуливать от переживания за него, когда уходил к себе на лежанку.

***

Как же вы спите, сознавая, сколько времени вам осталось? Всё уже сделано и предрешено. И нет резона предпринимать потуги что-то исправить. Давайте уже просто уйдём отсюда, сомнений нет, что в этом больше смысла. Не к чему быть готовым, если больше ничего не произойдет.

      «О Боже, что за глупый и жестокий сон… угораздило же такому вообще присниться в мои-то годы, разрушив все приятные контрасты до основания. Разве произошло всё это только потому, что продолжаем предпринимать все силы, чтобы бороться с Доромбо… какая оказия им бы ни ударила в голову?»       Парень-блондин, обычно немного отпускающий волосы, обеспечивая своему имиджу нечастые визиты к парикмахеру, тем более покуда, судя по всему, его любимая Айя никуда не делась из этого мира, с небывалым облегчением сняв с себя взмокшую одежду, бросил её в корзину на стирку. И следом начал с одержимым энтузиазмом смывать с себя запах солёного пота и жуткого страха за самое дорогое, что у него есть, не допуская его безвозвратного лишения, что бы ни случилось. Он действительно почувствовал неимоверное облегчение, как только дробящие капли воды стали смывать с его не ведающего о настоящих взрослых вещах молодого тела всё это, и в том числе унимать жёсткую дрожь от некого «вещего» сна. Начиная мыться несколько торопливо, стал вспоминать, чего бы ещё постирать, а то мало ли… с желанием очиститься ото сна не успел бы обнаружить вполне возможные конфузы, о которых даже не расскажешь. Но звук открывающейся входной двери, знаменующий приход дорогой его сердцу девушки к нему домой, как только она начала подзывать его и роботов, заставил его переключить внимание только на неё. Вроде бы теперь точно не должно произойти ничего из того, о чём Ган Такада мог сейчас подумать, будто мало повидал жестокости в своей цветущей жизни, и его сна вдруг окажется недостаточно для его представления.       — Айя-тян, это ты пришла? Я скоро приду, ничего без меня не делай!       Первый Яттерман всё ещё умудрялся не верить в эту настоящую, существующую реальность без каких-либо непоправимых угроз, которая в самом деле является ею… он живой, она тоже, роботы целы и бодры, как после хорошенького смазывания деталей и последней прошивки системы. Посмотрел на свои руки, пока в меру тёплый душ окроплял его тело… будто бы уставился на них, всё ещё ненавязчиво вспоминая этот практически правдивый страшный сон, начавшийся очень прекрасно и бесподобно. Когда видел её чудную, чистую наготу перед собой, прижатую его горячим телом к кровати… когда видел свою истинную любовь, наполовину закрывшую глаза от сочного удовольствия близости… когда вспоминал, как хотя бы во сне с сильным жаром целовал её покрасневшие от возбуждения губы, позже осмеливаясь спускаться ниже пояса… Со сладостными вздохами вспоминал, как слышал её влюблённое мяуканье, подобное расслабившейся кошке после случки, и её вздохи, от которых на сердце становилось очень возвышенно. Всё это было резко омрачено образами её сильного испуга от внезапного вторжения будто бы озверевших Доромбо в их мастерскую, как обитель нежной страсти с её ценными обещаниями. Он и сейчас не мог вынести эти видения её рыданий от безвыходности той ситуации, что им устроили эти отбросы… в самом деле фантазии могут быть настолько бесчестным по отношению к добрым сердцам?       И всё равно не стало чем-то удивительным в том числе в состоянии аффекта от опаски за своё «имение», что Ган-кун стал ещё больше их ненавидеть… Пусть и знал, что данный состав этой чокнутой преступной группы из трёх действительно эксцентричных взрослых людей не настолько по-садистски жесток, чтобы засовывать электрошокер вовнутрь распаренного мокрого влагалища забавы ради. Ибо слишком часто он и она сражались с ними, чтобы давно понять, что те из себя представляют… и это в основном далеко не совсем то, что привиделось ему в сим абсолютно диком сне, начиная со второй его половины. От злости также и на себя за свою шаткую юношескую слабохарактерность, которая временами вполне нормальна в почти пятнадцатилетнем возрасте, парень ударил кулаком о кафель, всё же без намерения разломать плитку. Чтобы наконец привести себя в чувство через оплеухи, и наконец выйти к ней… спустя моменты полного душевного отхода от ложного предзнаменования он перестал сомневаться в том, что в его дом зашла именно она.       Как только закончил мыться, следом обтёрся полотенцем не без желания понаблюдать за своими «прорезающимися» подростковыми мускулами, и хотел было быстро накинуть что-нибудь чистое из домашнего, лежавшее рядом. Рассчитывал найти выходные брюки и более-менее приличную рубашку, чтобы встретить родственную душу со всей своей радостью и покорностью перед ней… любовь в целом не будет терпеть неподготовленности, и пусть лучше так останется всегда. Но, на удивление, ничего подобного из нарядных мужских шмоток, к сожалению, рядом не было… парень тут же ожидаемо для себя посчитал, что, возможно, ему послышалось, что его напарница зашла в дом. И потому надел тёмно-синий халат на голое тело, собираясь отправиться в мастерскую, чтобы найти желаемую одежду там ради скорой встречи с Айей, если в самом деле пришла не она, но кто-то ещё.       — Омоттяма, поди сюда, где ты… не видел мой запасной костюм поблизости?       Первый Яттерман затянул пояс халата потуже, чтобы одежда ненароком не спала с него по пути, и он сам не стал сенсацией для своих творений в обычной эксгибиционистской житейской ситуации. Снова подозвав подручного робота, Ган-кун подходил к своей спальне и увидел перед собой её… как ком встал в горле, пока был перед ней в таком виде, пусть сам он ни на что явно не намекал. Она же, всё такая же прекрасная, как со времени их ещё более давнего, до образования Яттерманов, первого знакомства, поначалу не обратила на него внимания, болтая о чём-то с Яттер-Пеликаном. Вероятно, о тех самых делах сердечных, которые с ним приключились… и которые, конечно же, существа одного пола — мужского, даже если это разумная железка — редко будут обсуждать между собой с тем же трепетом и восхищённостью, частенько переходя к делу в настойчивой и конкретной форме. Её завлекающие глазки светились узнаваемым и желанным, ясным зелёным светом, пока она была в окружении всех этих роботов, к коим с превеликим удовольствием присоединились недавно выползшие из своих «снов» Яттер-Кинг и Яттер-Йокодзуна, чтобы быть подольше рядом со своей создательницей. Не было чем-то зазорным или утрированным, что они охотно считали себя её с хозяином детьми.       Она, Айя Каминари, всё также искусно и легко одетая по майской погодке в сиреневую сорочку с вышивкой фиолетового пиона на правой стороне, с приталенными бордовыми полу-брюками и нежно-розового цвета беретом на голове, чувствовала себя вполне счастливо, находясь рядом со знакомыми, столь родными изобретениями! Сейчас Такада точно мог ровно выдыхать и быть спокойным за их жизни и их отношения, пока не смел отрывать глаз даже притом, что забыл зайти за угол, дабы наблюдать полностью умиротворённое явление присутствия со стороны. Воспользовавшись тем, что его заметно более светловолосая любовь при чуть большей длине самих волос не успела его заметить, поздновато опомнившийся молодой человек юркнул за косяк у двери и начал планомерно выглядывать наружу, всё также не смея оторвать с неё счастливых глаз. Достаточно насмотревшись на свою сладость за минуту и заметив Омоттяму, вовсю вовлечённого в общение, когда Яттер-Пеликан свободно говорил ей всё, что с ним произошло, он снова прикрикнул ему из-за стены, чтобы тот быстро принёс ему одежду.       — Ган-кун, ты её у себя найти не можешь? Да ладно, вот блин, а если она правда не у тебя в шкафу… хорошо, сейчас принесу!       Этот смышлёный маленький робот-напарник с высокоразвитым искусственным интеллектом пулей полетел за одеждой для парня, пронёсшись мимо него. Впрочем, незачем было ещё тянуть время, в том числе будучи в одном халате, далеко не всегда способном мигом раскрыть природу частей тела при неосторожных движениях. Сие, безусловно, не оставило Айю Каминари без столь близкого любопытствующего внимания, и она повернулась в сторону к источнику голоса, мило ему улыбнувшись.       — Ну привет, мой Яттерман, рада видеть тебя дома, а то нередко можешь так же, как и я, ходить по магазинам, если рано встаёшь. А знаешь… в этом халате ты выглядишь куда привлекательнее, а потому скажу, что тебе внешне не идут комплексы. Если захочешь, то… с чего бы тебе не переодеться прямо здесь, тебе незачем стыдиться меня, и мало того, это может ещё больше мне польстить!       Теперь же приходящий в норму Ган Такада, в своём подсознании не желавший, и даже не имевший права отвести от Айи свой взгляд, всё-таки серьёзно покраснел от её слов. Ведь даже предположить не мог, что ей так нравится больше, хоть и глупо обманывал себя подобным образом… Но даже если начало сна было всласть ему вспоминать, наяву он не решится переодеваться перед второй Яттерманом в их общем «поместье» до гола даже на спор, что уж в таком же случае можно говорить и о ней самой. Пока всё ещё питал свои глаза лицезрением расслабленной от шуток и общения любимой девушки, пытаясь подобрать подходящий ответ, Омоттяма просто положил ему на руки желаемую одежду, чтобы переодеться. Тут-то парень сразу оживился, как только робот сделал это без задней мысли, и, естественно, какой-либо задержки. Ведь теперь можно утверждать, что отряд Яттерман — и двое молодых людей, и их универсальные роботы — в полном составе, не допустят быть убитыми. А значит, грядёт отличное времяпровождение в этом вполне большом кругу не только напарников, но и друзей, которые друг без друга в самом деле уже и не представляют своей жизни. И которым точно не помешает жить так мечтающая вечность обладать деньгами и драгоценностями шайка Доромбо, с которой они успешно сражаются на протяжении двух лет.       Вся команда беззлобно и непринуждённо рассмеялась от самую малость неуклюжего поведения Гана, покуда он с заметными упорядоченными эмоциями на лице понемногу прокручивал случившееся только что. В то же время быстро отвлекаясь на столь знакомые счастливые лица, морды и дисплеи перед собой, с охотой поддержал их смех, а Омоттяма не понимал, над чем это все ржут. Айя же, как уже достаточно повеселившаяся в компании роботов девушка, шарма и привлекательности который запросто могли добавлять блики дневного солнца у волос и контуров одежды, решила прервать свой плавный смешок первой из всех и тепло улыбнулась Гану в надежде, что тот сразу что-нибудь да предпримет для проведения с ней времени. Примерно так и случилось, парень окончательно успокаивался от столь яркого и противоречивого сна, где будто бы инь и ян в наиболее контрастном и разнящемся исполнении с сюжетом сошлись в одно целое. Её отдохнувшее светлое выражение лица, довольное сегодняшним днём, а также привлекательным видом решившего не переодеваться напарника, пусть их серьёзные романтические отношения только начинали зарождаться для более решительных шагов, беспроигрышно создавало замечательную, несравненно приятную теплоту его сердцу.       Ужас страшного сна ушёл восвояси, не оставляя после себя даже напоминания, и Ган снова обрёл покой вместе с ней, его дорогой подругой, после чего счёл, что больше ему ничего не будет нужно в этот день. Сейчас они смотрели друг на друга, желая ещё несколько минут не отводить взгляда ни при каких обстоятельствах, затем тепло обнялись и нежно поцеловались под довольные и радостные гулы их роботов. Двое влюблённых Яттерманов верили, что время, в котором они точно будут жить счастливо вместе с ними именно большой семьёй, обязательно когда-нибудь да настанет. С каждой секундой, пока вдыхали вкусные запахи горного геля и соблазнительных цветочных духов друг друга, и когда смелее обводили друг друга руками за талию и шею, живо представили, что это обязательно произойдёт. И, возможно, гораздо раньше в ближайшее время невозможного момента, как покончат со злом гуманными методами, постараясь «отсекать» прочие его зарождающиеся головы сразу. Ровно как и то, что смерть, намеренная или случайная, настигнет их к старости, а не в нынешнее время новейшей «зари» человечества.       Сейчас они верили ещё больше в то, что у них получится всё и вся, и от этих мыслей продолжили укреплять объятия и углублять поцелуй, чтобы прежде всего не сомневаться в своих способностях держать их город под должным контролем. В то время как отвлёкшиеся от своих разговоров после «вмешательства» Гана Яттер-боты уже быстренько собрались в одну кучу и смотрели на них, каждый по-разному, но исключительно с положительной стороны, конечно же, явно не без единой доли радости за своих создателей. Закончив со столь желанными, как воздух, нежностями через минуты, Айя тут же отстранилась не потому, что на сейчас ей пока что хватит ублажать напарника своей лояльностью, дабы он не расслаблялся и держал дистанцию. Чуть обтирая свои губы от его тёплых слюнок подушечками пальцев правой руки, подбежала к кровати, чтобы взять пакет с продуктам для приготовления рамэна или роллов с кусочками осьминожек. Заново одарила улыбкой и роботов, которые смотрели на неё такими же опущенными от искренней влюблённости в свою хозяйку глазами. И схватив пакет в руки, спросила его, вовсе не думая, что улыбнуться лишний раз своим родным друзьям будет излишне бестолково или невпопад… видимо, только ей удаётся украшать осмысленностью любые моменты жизни своей улыбкой.       — Надеюсь, родной, ты проголодался… иначе мне придётся наестся за тебя тоже. А то специально для твоего желудка взяла побольше кальмаров и дорадо, и будет обидно, если пойму, что зря потратила деньги, раз ты надоумил следить за своим весом. Чёрт, такое только у меня может получиться без уговоров… ведь тебе, мой хороший, как любому мужчине, обязательно нужна мотивация на все случаи жизни.       Ответ же на её в целом справедливые устоявшиеся мнения не мог её не обрадовать, в то время как не ожидалось додумывания оправданий и их изложения на её замечание без намерения поддеть за живое и понурить глаза от раздумий за своё физически развивающееся тело. Она никогда не жалела о том, что дружит с этим парнем не один год… то ли ещё может случиться на их общем пути приключений. И только рада убеждаться в том, что он ни разу не испытывал нужды притворяться перед ней за всё время их дружбы с намерением выглядеть прилизанным, пусть заманчивым джентльменом, наедине и на отдыхе. Не один, и не два, с очень заметным развитием влюблённой страсти между ними, несмотря на любые подсылаемые жизнью помехи… не потому ли ещё и с недавних пор живя с ним под одной крышей?       — Всегда голоден как слон, ты замечательная… Хоть утром, хоть днём или нередко ночью, так что твоя предусмотрительность как нельзя кстати. Можно не думать ни о каких делах, лишь бы всегда есть только то, что ты готовишь нам… своим покорным слугам, наша незаменимая Айя Каминари.

Это ничья реальность. Но вы хотите думать, что она ваша. Это ничья реальность. Но вы хотите быть связанной с ней. Это ничья реальность. Но раз влезли… просто так она вас не отпустит. Это ничья реальность. Но после одного её притягательность почувствуют все. Всё, что вокруг… всё нереально.