Я искал в ней тебя

– Ты неисправим! – сжав до хруста ножку тонкого бокала, прорычала она, вылетев из помещения и громко хлопнув дверью, отчего содрогнулся стоящий у входа торшер. Она вздохнула и опустилась на ступеньку, подобрав под себя подол тёмного шёлкового платья. Оперлась плечом об стену и опустила глаза, кусая опухшие губы и разглядывая бордовое вино в бокале, что почему-то ещё не бросила об стену. Он подошёл почти бесшумно. Слился с дыханием ночного отеля, которое, казалось, можно было бы услышать, стоит только затаить на пару секунд своё. Сел с тихим шорохом в нескольких ступенях от нее и выдохнул, разглядывая хрупкую девичью спину. И они вслушались в тишину. Кажется, в триста втором ещё не спит молодая пара, которая на неделю перебралась из провинции в покоряющую людей Москву. Павел усмехнулся, услышав два отдалённых стона в унисон и несколько окончательных скрипов кровати, за которыми последовала тишина; Дарья отвела взгляд куда-то в стену, не желая думать об этом. Несколько сотых секунды – в двести пятнадцатом раздались громкие крики и звон наполненных до краёв бокалов. Снова баскетболисты приехали праздновать победу… Канаева прикусила губу, с лёгкой улыбкой подумав, как завтра будут материться горничные поутру, зайдя в этот номер. – Я искал в ней тебя. Снова тишина. Он боялся начать неправильно… Он боялся ошибок в принципе. Ошибок с ней. Она чуть вздрогнула. Ему показалось, что дело не в самом смысле слов, а в оголенных плечах, по которым прошёлся холодный сквозняк, содрогнув их, или лёгкий испуг от того, как хриплый голос прервал тишину. Но сейчас он не был уверен ни в чём. – В каждой фразе, – произнёс он, боясь теперь молчать, словно теряя её с каждой секундой, – в каждом жесте и каждой искре глаз… Я искал в ней тебя. Снова тишина. Он засмотрелся на неё. На узкую талию, прямые тёмные волосы. Сколько раз он представлял, как прижмёт её к себе, уткнется губами в шею и вдохнёт аромат этих волос. Как развернёт, захватит в грубый поцелуй, кусая до крови её губы и шепча, что никогда, никуда и никому… Теперь она перед ним, а он… боится её коснуться. Он сравнивает её с бабочкой-парусником, чьих крыльев с безумным страхом, что спугнёшь, но так хочется дотронуться кончиками пальцев. – Она – не я, – пожала она плечами, разрывая эту тишину и откидывая волосы с правого плеча. Он замечает несколько родинок на её шее, и перед глазами проносятся лифт, вечер Дня Рождения, множество встреч… Он всегда делал вид, что не узнаёт её. Но он знал, знал, с первой встречи выучил каждый её изгиб, каждый жест, каждый брошенный взгляд, каждую нотку в голосе. А сколько времени он вспоминал вкус её вечно искусанных в кровь губ… Дарья заломила пальцы. Поставила бокал на ступеньку, на которой сидела, и опустила голову, тяжело вздохнув. Слишком много всего в голове. Слишком сложно столько принять за раз. Он неслышно пересел на несколько ступеней ниже, оказавшись рядом с ней. Прислонился к стене напротив, наблюдая, как она отворачивается от него, закрывая лицо чуть взлохмаченными волосами. – Она никогда не станет тобой. Канаева резко обернулась, заглянув в его тёмные глаза, в которых ловила лишь блики настенных бра, размещенных на каждом метре стены. Павел чуть улыбнулся ей, взяв за холодную, слегка дрожащую руку. – Замёрзла. Всё-таки замёрзла. Говорил тебе не надевать это платье. Его взгляд заботливо скользнул по открытым плечам и ногам, которые эта одежда нарочно выставляла напоказ. Две секунды – и Павел набрасывает на девушку свой пиджак, прижимая её к себе. А она не отталкивает. Жмётся к нему, как котёнок, дрожа и цепляясь за рубашку тонкими пальцами. Утыкается в ворот лицом и тяжело дышит. Словно желает слиться с ним. Стать единым целым. Она приподнимает голову, чуть отодвинувшись от него, но пока прося не отпускать. Хоть и знает, что он не отпустит. Смотрит в глаза и замирает. Читает его, как раскрытую книгу, перелистывая страницы, пробегаясь взглядом, рассматривая черно-белые картинки, разбросанные по углам листа. – Я люблю тебя, - шепчет Семёнов, разрывая стонущую и забивающую уши тишину. Она приподнимается и мягко целует его в уголок губ. Он не спешит перехватывать инициативу, как привык это делать с другими. А она вкладывает всю любовь в касания к его губам. Трогает их своими нежно, ласково, как касалась лепестков роз, которые он подарил ей утром. Он чувствует всё это. Сам не замечает, как его уносит в этот океан. А она… просто выбивает из его головы всех. Свет, Кать, Сонь, которых он ласкал всё это время, стараясь выбить Канаеву из головы. И даже саму гребанную Завгороднюю, которая решила выяснить отношения именно сейчас, зайдя во время тихого ужина с Дарьей к нему в номер. Павел до сих пор чувствует вкус вина, целуя её, но всё ещё не уверен, делала ли она хоть глоток в течение вечера. Зарывается пальцами в спутанные темные волосы, держит Дарью за запястье, не отпуская, крепко сжимая нежную кожу. – Прости меня, – шепчет он, нехотя отрываясь от её губ, – за всё прости. Она молчит. Опускает взгляд и просто утыкается губами в его шею, восстанавливая дыхание и слушая тишину. – Я тоже тебя люблю.