– Ква… Кхх… Пхх…
Барбацуца поглядела на жабу, самозабвенно квакавшую на листе кувшинки.
– Мухи нужны? – буркнула она. Жаба помотала головой, да и сама Барбацуца видела: над прудом кружила целая стая мошкары. Тем более что Розитта – а это была, конечно же, она – прожорливостью, в отличие от молодых жаб, не отличалась.
– Вот ведь я дожила, – поделилась с ней Барбацуца. – На старости лет… Цветы выращиваю! Жаб развожу! Что дальше-то будет?
– Ква, – многозначительно отозвалась Розитта.
Как назло, судя по тому, что свет на втором этаже погас, Лоскутик уже легла спать – кроме Облака, она была единственной, кто понимал жабий язык…
Лоскутик жила у Барбацуцы уже десять лет. Прежняя робкая худенькая девочка стала весёлой, уверенной в себе, симпатичной молодой женщиной, не имевшей недостатка в поклонниках. Но те, у кого не вызывало смущения (а то и ревности) то и дело появлявшееся в доме Облако, кто не прыгал от неожиданности при виде жабы Розитты и не морщил нос от запаха красок, часто долетавшего из соседнего сада – в доме рядом жил Вермильон с женой и детьми, – так вот, эти немногочисленные храбрецы встречались с последним препятствием.
Грозная высокая старуха, буравя любого гостя пронзительным взглядом единственного глаза, как бы невзначай интересовалась, зачем он пришёл к её воспитаннице.
В ответ незадачливый кавалер мямлил что-то о том, какая нынче хорошая погода, и торопливо откланивался, а Барбацуца презрительно фыркала ему вслед.
Единственным, кто без труда прошёл и это испытание, оказался, ко всеобщей радости, Сажа. Кого-кого, а Барбацуцы он практически не боялся. Когда она в один прекрасный день поняла, что он зашёл не просто поболтать и выпить чаю, он тут же это подтвердил и, краснея, спросил, не отдаст ли она Лоскутик за него.
Старая повариха, конечно, не могла не мечтать тайком о таком зяте, чтобы был и богат, и умён, и красив, и храбр, и Лоскутик по сердцу, но она же и понимала, что, судя по тому, сколько красивых и богатых юношей уже сбежали, сверкая пятками, найти такого будет сложновато. Да и то – Сажа был славным, работящим, сообразительным пареньком, Лоскутик чуть ли не с первых лет знакомства любил без памяти, а с тех пор, как в стране вновь шли, как в прежние времена, частые и сильные дожди, он очень редко ходил чумазым.
– Только одно условие, – заявила Барбацуца. – Жить остаётесь здесь.
Хотя у самого Сажи жильё было почти не хуже, – отстроенный заново после пожара, город вообще заметно похорошел, – юноша мгновенно согласился. У него-то были опасения, что Барбацуца вообще не позволит им с Лоскутик пожениться или там потребует, чтобы они ещё лет десять ждали.
Свадьбу уже четыре месяца как справили – скромно, без шума; правда, пришла нежданная и почётная гостья в лице Грозовой Тучи. С тех пор Барбацуца ругалась, что из-за Сажи в комнатах грязно, а Лоскутик из-за любви и прочих глупостей стала чересчур мечтательной, но из тех, кто знал её близко, эту ругань всерьёз не воспринимал никто.
Сама Барбацуца отнюдь не сидела без дел. Она держала чайную «Облако» через дорогу от дома, и её восхитительные булочки, пирожки и печенье пользовались заслуженной любовью и горожан, и приезжих. Часть сладостей пекла дома Лоскутик; она же вставала за прилавок, если Барбацуца бралась сочинять и пробовать новые рецепты. Каждые несколько месяцев меню чайной менялось практически полностью.
Сегодня, правда, появилась небольшая загвоздка: очередной посетитель расстроился, что в «Облаке» не подавали манника.
«Меня от одного вида крупы всё ещё воротит… – думала Барбацуца, на цыпочках, чтобы не разбудить Лоскутик и Сажу, поднимаясь в комнату. – Но, может быть, Лоскутик поможет… или служанку в чайную нанять, давно пора, еле успеваем поворачиваться…»
Наверное, из-за этих размышлений впервые за десять лет ей приснился в ту ночь кошмар о каше. Она плыла на корабле по необозримому манному океану, а потом корабль получил пробоину о гигантский ком и начал тонуть так быстро, словно был сделан из свинца. Барбацуца успела возмутиться тем, что каша ещё и отвратительно сварена, как вдруг ей на голову упала мачта, и она открыла глаза в своей постели.
Но в комнате совершенно ощутимо пахло манной кашей.
Тем блюдом, которое было строжайше запрещено даже подносить близко к дому.
«Я окончательно спятила, – заключила Барбацуца, морща нос. – Пора меня засолить в бочке с грибами».
Она ущипнула себя за руку. Запах не исчез.
Более того, она увидела клубы пара за окном, определённо плывшие со стороны кухни.
Это было уже слишком сложно для сумасшествия.
– Негодница! – рявкнула Барбацуца, ворвавшись в кухню. – Будить меня с утра пораньше манной кашей?! Да ты и варишь-то не так! Куда столько молока?!
Схватив любимую тяжёлую поварёшку, она подошла к пыхтевшей на плите кастрюле. Лоскутик смущённо отошла в сторону.
– Прости, тётя, мне очень захотелось. Я думала, успею приготовить, пока ты спишь.
– Зачем тебе манка-то? – Барбацуца уже не кричала, а ворчала. – Я вчера яиц как раз свежих купила, вы же с Сажей так любите омлет с сыром!
– А мне захотелось манной кашки, – повторила Лоскутик.
– Нет мне с вами покоя… Ладно, что с тобой поделаешь. Завтра покажу тебе, как её варить, чтобы хоть меня это больше не касалось.
Но на следующее утро Барбацуца проснулась от другого запаха. Очевидно, Лоскутик непонятно почему жарила оладьи из печёнки, которую терпеть не могла и ела только из вежливости в гостях у Вермильона, чья жена обожала печёночный паштет. Впрочем, оладьи вышли очень даже неплохие, Лоскутик нажарила их три сковородки и щедро угощала за завтраком всех желающих (один крохотный кусочек попробовала даже Розитта), а Барбацуца промолчала по поводу неожиданного выбора блюда, потому что опасалась, что иначе Лоскутик вспомнит о том, что они собирались сегодня готовить кашу.
Однако все усилия Барбацуцы замять вчерашний эпизод пропали втуне. Когда она возвращалась ближе к вечеру из чайной – дело было накануне выходного, и «Облако» закрылось раньше обычного, – из кухонного окна снова вылетал пар, напоённый манным ароматом.
– Крр, – не то с возмущением, не то с восхищением сказала Розитта, увидев, как Барбацуца ураганом мчится через сад. Сама Розитта с возрастом стала степенной и спокойной, считала, что так и должно происходить, и поэтому даже не знала, как относиться к по-прежнему бьющей через край энергии суровой поварихи.
– Опять каша?! – закричала Барбацуца, едва распахнув кухонную дверь. Она бы, несомненно, нашла бы, что ещё прибавить к этому возгласу, и жабье семейство в пруду уже приготовилось выслушивать новые гневные тирады хозяйки. Но тут в доме внезапно воцарилась тишина.
Розиттины головастики и жабки перепугались намного больше, чем если бы со второго этажа донеслась ругань, и даже на всякий случай нырнули в пруд – мало ли что. Розитта, которая давно уже начала подозревать, что происходит в семействе Барбацуцы, примерно представила, что за картина открылась той на кухне, и поэтому безмятежно осталась сидеть среди камышей.
Тем временем Барбацуца неподвижно стояла в дверном проёме и глядела на Лоскутик.
А Лоскутик виновато опустила глаза и смотрела на свою тарелку. На тарелке были: целая серебристая горка манной каши, несколько оставшихся с утра печёночных оладий, золотистые ломтики персиков из заготовленного на зиму компота и куски белой глины, которую Барбацуца хранила на случай болезни.
***
– Соли! Сахара! Да побыстрее!
В первый миг пришедший с работы Сажа даже подумал, что каким-то непостижимым образом перенёсся в прошлое. Пыхтение кастрюли, яростные вопли Барбацуцы, грохот поварёшки и неизбежный запах каши, который проникал даже в дымоход дворцовой кухни... Всё слишком живо напомнило ему повседневные сцены десятилетней давности.
Но аккуратный домик Барбацуцы не спешил превращаться в роскошный дворец короля Фонтаниуса, и Сажа отважился зайти.
В кухне Барбацуца взбивала содержимое кастрюли своей знаменитой поварёшкой и шумно распоряжалась. Лоскутик, что странно, не вертелась рядом, а сидела за столом, передавая всё необходимое с места.
– Тётенька, да не стоит, – сказала Лоскутик, из-за царившего вокруг грохота и густого пара не заметив вернувшегося мужа. – Я сама варить буду, ты же мне объясняла когда-то...
– Ещё чего! – громыхнула Барбацуца не хуже бабки Грозовой Тучи. – Хватит уже того, что ты тут дышишь всякими ядовитыми красками! Хватит того, что Сажа развёл по всем комнатам грязь, как в печной трубе! А Облако наверняка прилетит и будет поливать тебя ливнями, потому что так у них принято! Хватит тебе и всего этого! Раз речь зашла о моём внуке, уж манную кашу, клянусь последней коровой на свете, ты будешь получать только лучшую!
Она не глядя швырнула поварёшку на крючок, где та всегда висела, и закрыла кастрюлю крышкой. Тут-то они обе и заметили Сажу, до которого только сейчас начал доходить смысл происходящего.
– А, ну вот да, Сажа, – хотя Лоскутик уже разрумянилась от кухонного жара, сейчас её щёки прямо заалели. – Я хотела тебе сказать сама...
***
– Краски! – решительно тявкнула белая собака.
Мельхиор, затрясшийся от одного вида стаи облачных пуделей с облачной же дворняжкой во главе, немедленно ринулся на склад. Хотя лавок в городе теперь было гораздо больше, чем при Фонтаниусе, это ужасное Облако упрямо таскало своих приятелей именно к нему. На этот раз оно притащило трубочиста, который уже стоял у дверей с кошельком наготове.
– Во-во-вот, – Мельхиор протянул дворняжке самую большую коробку, которую смог найти – на тридцать пять цветов. Дворняжка фыркнула:
– Ещё четыре раза по столько же!
– Пять! – подсказал один из пуделей. Лавочник предпочитал не думать о том, как это Облако, которое было, он знал точно, в единственном числе, могло так размножаться и спорить само с собой.
– Хорошо, ещё пять, – кивнул он. С покупателями вообще надо соглашаться, а с этими – тем более!
Трубочист, сияя от радости, выложил серебряные монеты за шесть коробок – на две монеты больше, чем краски стоили. Заметив это, Мельхиор расщедрился на блестящую бумагу и красные ленты для упаковки.
– К-к-куда вам столько сразу, если не секрет? Для г-господина художника? – теперь, когда собаки отошли в сторону, а некоторые даже выпорхнули из лавки, он смог завести разговор.
– Нет, вовсе нет! – заулыбавшись ещё шире, ответил трубочист. – Для Лоскутик! У нас с ней скоро будет малыш, и Облако обещало устроить в честь его рождения ливень с разноцветными лужами!
Такое применение красок показалось Мельхиору несколько странным, но он, разумеется, об этом говорить не стал. Наоборот, он прикинул, как выгодно будет, если увеличившаяся семья начнёт закупаться в его лавке постоянно, а не только во время визитов Облака. Не долго думая, он вынул из-под прилавка хороший набор иголок и булавок:
– Пожалуйста, передайте вашей супруге – в подарок, конечно же. Ей сейчас много шить для младенца придётся. Попросите, чтобы не держала на нас зла, заходила, если что.
Как Мельхиор и рассчитывал, счастливый трубочист возражать не стал:
– Спасибо вам огромное, сударь! Спасибо! Зайдём непременно!
***
Дверь с жалобным скрипом распахнулась, и Мельхиор тут же пожалел о давешней попытке примирения с семьёй своей бывшей служанки. В лавку широким шагом, уперев руки в бока, вошла старая Барбацуца и тут же уставилась на него так, что Мельхиор вспомнил все свои проступки, начиная с украденного в три года пирожка.
– Вот! – без лишних предисловий Барбацуца вынула откуда-то из-за пазухи исполинских размеров поварёшку с кривой, как сабля, рукоятью.
– Чем могу служить, сударыня? – пролепетал Мельхиор.
– У вас тут смогут её починить? Рукоять едва пополам не сломалась! Починить, я имею в виду, как следует!
Услышав голос Барбацуцы и почувствовав, что мужу требуется поддержка, из комнат вышла лавочница и сумела даже улыбнуться:
– О, госпожа Барбацуца, какая приятная неожиданность! Но где же у вас так изогнулась поварёшка? Я видела её, когда вы работали в королевском дворце, она же невероятно прочная!
– Где, спрашиваете? – и когда Мельхиор с женой успели уже вообразить себе всё что угодно, вплоть до нападения злобного колдуна, от которого Барбацуца отбивалась верным кухонным орудием, Барбацуца гордо провозгласила:
– Я варила манную кашу! Семь с половиной месяцев! Каждый день!
– Починим, конечно, починим, – оправившись от первого изумления, заверила её лавочница. Мельхиор ничего не сказал, потому что глаз Барбацуцы снова уставился на него, и он в поисках хоть какой-то опоры схватился за прилавок.
На самом деле Барбацуца размышляла, не купить ли малышу, который уже должен был появиться на свет со дня на день, коробку карандашей на вырост. Облако, может, и будет устраивать ему дождь с красками каждый год, но ведь карандаши – это тоже полезно, и при этом у них нет ядовитых паров.
В итоге она решила зайти за карандашами попозже – времени было ещё полно. Хоть лавочники когда-то изрядно отравляли жизнь ей, а точнее, её любимой воспитаннице, Барбацуца сжалилась над ними – у них, судя по их лицам, за этот день уже было достаточно ошеломляющих неожиданностей.
